Тени пустыни - Страница 145

Настя–ханум узнала его сразу, когда он шептался с дарбоном привратником — Чаарбага Фаурке у ворот, скрытых лозами знаменитого гератского винограда.

Настя–ханум была совершенно счастлива жизнью в Герате, пусть даже под замком, в плену. Тенистый и благоуханный Чаарбаг Фаурке казался ей раем, а жадный и коварный друг Гуляма, его превосходительство генгуб Абдуррахим самым милым и обходительным из людей.

Малейшая перемена страшила Настю–ханум. Подозрительное перешептывание у ворот сразу же заставило покраснеть ее глаза.

Настя–ханум совсем не была человеком подвига. Она бросилась через виноградник и вцепилась в Гуляма с очевидным намерением не отдавать его никому.

Ее тревога передалась Гуляму. Он знал, что близится его отъезд в Кабул. Он обнял одной рукой всхлипывающую жену и успокоительно бормотал:

— Не бойся!

Перешептывание у калитки прекратилось, и на дорожке под виноградными лозами появился Джаббар ибн–Салман. Гулям нахмурился. Настя–ханум еще сильнее прижалась к мужу. Неожиданный приход араба не сулил ничего хорошего.

Он как–то растерянно поглядел на супругов и сухо, чуть иронически поздоровался:

— Здравствуйте, мадам, здравствуйте, сэр! Извините за вторжение. Но вопрос важный, а у нас минуты.

Джаббар ибн–Салман отбросил всякие церемонии.

— Тысячу извинений, мадам. У нас мужской разговор.

— У меня нет секретов от жены, — сердито сказал Гулям, — у меня нет секретов с вами…

В слово «вами» он вложил всю ненависть, на какую только был способен.

Араб пожал плечами:

— Хорошо… Пусть будет по–вашему…

Он с явной тревогой обернулся, посмотрел на дорожку, ведущую к воротам, и быстро заговорил:

— Господин Гулям, вы наш враг. Ваша роль в Сулеймановых горах ясна. Но сейчас Кабулу невыгодно ссориться с Великобританией. Кабул не станет открыто поддерживать мятежные настроения пуштунских племен Северо–Западной провинции. К тому же ваши проамануллистские настроения не слишком приятны кабульскому двору. И вас ждет в Кабуле не очень приятная встреча. Даже очень неприятная. Думаю, до своих Сулеймановых гор вы не доберетесь. Но есть выход… Мы предлагаем вам возглавить недовольные силы.

Гулям молчал.

— Ваши друзья министры Амануллы — Махмуд Вали и Мухаммед Сами… казнены в Кабуле.

— Они не друзья. Это двуличные люди.

— Вы забыли: Аманулла оставил министра Махмуда Вали на время своей поездки в Европу правителем.

— А Махмуд Вали завел со ставленником англичан разбойником Баче Сакао шашни и интриги… Поставлял мятежникам ружья, патроны из государственного арсенала, извещал о продвижении правительственных войск. Кто, как не Махмуд Вали, предал своего повелителя — Амануллу. Кто, как не Махмуд Вали, разлагал армию, кто, как не Махмуд Вали, уговорил Баче Сакао, когда тот уже хотел сложить оружие, продолжать мятеж. Кто, как не Махмуд Вали, уговорил Амануллу не давать клятву сохранить жизнь Баче Сакао. И кто, как не Махмуд Вали, сообщил тому же Баче Сакао: «Эмир Аманулла не дает клятвы, чтобы иметь возможность с тобой расправиться». И кто, как не Махмуд Вали, честолюбец и предатель, хотел сесть на престол в Кабуле, а в конце концов первый из знатных принес присягу мятежнику Баче Сакао, когда тот захватил Кабул?

— Но…

— Махмуд Вали понес заслуженную кару. Как он, не имевший ни знатного происхождения, ни влияния среди афганских племен, мог думать об эмирском троне?.. Это его друзья англичане помогали ему прогнать из Кабула ненавистного им Амануллу… А затем бросили Махмуда Вали, эту истертую тряпку, как и этого стяжателя и ростовщика Мухаммеда Сами, который дал Баче Сакао две тысячи английских фунтов. Откуда он их достал? Сам Мухаммед Сами ничего не проиграл. Он взял в откуп водные источники, торговал водой и на жажде людской за шесть дней вернул себе все с лихвой, заработал миллионы рупий… Мерзавец! Брать деньги с бедняков за воду! А за его спиной стоял английский банк. Англичане.

— Довольно об англичанах… Вам всюду мерещатся англичане. Я хочу сказать, что Аманулла…

— Аманулла проиграл, к несчастью, — быстро бросил Гулям. — Ныне он вдали от политики. Да и народ не примет его.

— Дело не в Аманулле. Дело в вас. Вы королевской крови, вы имеете право на престол не меньше, чем Аманулла, не меньше, чем… Выслушайте меня, пока сюда не явился Абдуррахим. — И Джаббар ибн–Салман снова тревожно поглядел в сторону калитки.

— Ого! Вот куда вы клоните. Чепуха! Немыслимо… И я не верю вам… Я не верю тем, кто за вашей спиной.

— Слушайте меня: север страны не подчиняется Кабулу, не желает подчиниться. Меймене, Кундуз, Шугнан, Герат расползаются, как жуки, во все стороны. Необходим вождь, глава. Абдуррахим не годится. Трескучий барабан. Кое–кто предлагает в вожди Ибрагим–бека. Но его ненавидят туркмены, боятся и афганцы, не переносят таджики… Он дискредитировал себя постоянными неудачами. Керим–хан — дикарь и всего–навсего Великий Убийца. Вы! Вы — вот кто нам нужен.

— Нам! Кому — нам?

— Это потом… Деньги, снаряжение, оружие, материалы мы вам дадим. У вас слава, известность! Знаменитый вождь племен! За вами пойдут люди, много людей.

— Я знаю, кто вы… То, что вы предлагаете, — это нож в спину Афганистана. Страна разорена. Нечего есть. Люди собирают в пустыне с колючек манну и едят вместо хлеба, молоко иссохло в грудях матерей. Афганцы жестоки, кровожадны, буйны… Так вы считаете, европейцы, но афганцы не подлы. Они умирают с голоду, но не продают своего народа.

— Громкие слова хороши для тронной речи. Всегда и везде на Востоке трон властителя стоит на штыках, на золоте. У вас, афганцев, в силе справедливость, в измене — ловкость. Чем вы хуже?

— Вы оскорбляете мой народ! Все, что вы говорите, бред!

— Бред? А король Ирака? А короли Трансиордании, Сирии, Геджаса? Бред! Разве их мы не сделали королями, не сотворили вот так, за чашкой кофе? А Баче Сакао? Вы скажете, тоже бред, хоть он и был «халифом на час». Да и современный шах…

Да, Ибн–Салмана нелегко было смутить. Покривив губы, он продолжал:

— Жаль, ваша птичка впорхнула в клетку раньше времени, — и он шутовски поклонился Насте–ханум. — Не был ли прав мистер Хамбер, держа у себя в залоге мадам в качестве бесценной драгоценности. Конечно, мне самому претят такие методы. Возможно, мадам перевесила и тысячи фунтов стерлингов. О, я имею в виду безумства любви, горечь разлуки, силу восточного темперамента. Да, я просчитался. Мадам не так уж слаба и беспомощна. Мы в Мешхеде ее упустили. Ничего. Еще лучше. Она здесь, в Герате… Скажите супругу, мадам, что предпочтительнее: кабульская тюрьма или кабульский престол. Не забывайте азиатских нравов. Шугнанского владетеля привезли в Кабул, покормили им в яме клопов, а затем спокойно закопали живьем в землю. Без шума. И это произошло не так давно. Два десятка лет назад. Вы разумная женщина. Вам хочется, чтобы ваш супруг жил?

Гулям уже успокоился немного. Касаясь рукой золотых волос Насти–ханум, словно находя силы в их шелковистом тепле, он сказал:

— Про нас, пуштунов, европейцы говорят: «Независимая, воинственная, фанатичная нация, с твердой верой в религию, нация, не дозволявшая иностранцам навязывать свои привычки, нравы, обычаи, взгляды, нация, не потерпевшая вмешательства даже со стороны своего монарха, когда он захотел подрезать самые корни ее общественной жизни…» Да… хоть я и амануллист, но я согласен с народом, пусть даже он заблуждается. Пуштуны не подпускают к своему домашнему очагу никого, даже аллаха… не только англичан, которых мы всегда били и побеждали. И неужели я, пуштун, пойду на поводу у англичан?!

— А я и не предлагаю вам дружбу. Я предлагаю политическую необходимость. В политике дружба и любовь ничто. Выгода и расчет — вот все, что необходимо. Вы возглавите здесь, в Герате, антисоветские силы. Вы сделаете «нокаут» большевикам в Туркестане. Победителем, популярным народным вождем вы вернетесь в Кабул. Приятнее быть победителем, чем каторжником. Подумайте. В моих силах…