Тени лунных кратеров - Страница 7

– И часто с вами такое?

– Не сказала бы.

– Слушайте, Элси, давайте я вас посмотрю.

– Но…

– Никаких но. Кстати, – глаза Эриха весело блеснули, – мне совершенно необходим якорь, иначе я при одном неосторожном движении упорхну в космос!

– Вы обладаете даром убеждения, – засмеялась она и взяла его под руку.

Разговаривая о пустяках, Эрих манипулировал верньерами прибора и поглядывал на выползающий из отверстия график. Так и есть. Общее понижение тонуса, отрицательные значения отдельных центров памяти, подавление воли. Элси уловила перемену настроения Тронхейма.

– Плохо? – спросила она с затаенной тревогой.

– Немножко есть, но до отклонения от нормы еще далеко.

– Пожалуйста, Эрих, только правду!

Тронхейм положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.

– Я говорю правду, Элси. Меня беспокоят не сами отклонения, а их темпы. В твоем возрасте характер обычно уже устанавливается в определенных рамках. Если и меняются отдельные черты, то медленно, со временем. Как правило, этому предшествуют перемена образа жизни или обстановки. А у тебя, извини за сравнение, психика тринадцатилетней девчонки. Неуравновешенная, неустойчивая…

– Только-то! – с явным облегчением сказала она. – Значит, еще не доросла!

– Замуж тебе надо, вот что! – раздраженный ее легкомыслием, заметил он.

– Женихов нет, – озорство блеснуло в ее взгляде. – Может, ты возьмешь?

– Возьму, – отшутился Эрих. – Чем ты хуже других?

– А как же невеста в Штатах?

– Подождет. Времени много.

– Потом разведешься?

– Если принимать меня как лекарство, то достаточно и шести месяцев.

– А если принимать тебя всерьез?

– Ничего не выйдет, Элси, – сознался Эрих. – Все-таки я люблю ее.

Элси поскучнела, машинально потерла висок, чему-то улыбнулась. Потом с сожалением поднялась.

– Пойду заниматься своими делами. Отвела душу и то хорошо. Освободишься до вечера, приходи в бар. Сегодня кино.

Пиво было прохладное и слегка терпковатое. Эрих пристроился в дальнем углу бара, откуда хорошо обозревался весь зал. Посетителей оказалось немного, преимущественно пожилые пары. Они чинно восседали за своими столиками, перебрасываясь редкими фразами. Временами в зале нависала тишина, и тогда Тронхейму казалось, что он смотрит иллюзион, у которого почему-то отключился звук. Впечатление усилилось, когда от стойки отделилась фигура и двинулась к музыкальному автомату. Плеснулась негромкая объемная музыка. Фигура задвигалась в такт, безучастно глядя в одну точку. Как непохожа атмосфера этого бара на ту дружескую обстановку, которая царит в кафе или барах других станций. Там каждый новый человек становится объектом внимания. К его столику подсаживаются незнакомые, но свои в доску, ребята. Начинается задушевный разговор. Все требуют новостей с Земли, хотя несколько телевизионных программ к их услугам, и в конечном счете оказывается, что они больше осведомлены в земных делах, чем только что прибывший оттуда. И все равно его слушают с удовольствием, будто он был причастен к тому, что происходило на Земле в их отсутствие. Здесь же на Эриха обратили внимания не больше, чем на этого самоуглубленного парня.

Эрих потянулся за кружкой и потому не заметил появления в зале мисс Лумер. Она на секунду задержалась у стойки и направилась к столику Тронхейма.

– Как тебе наше пиво? – спросила она, усаживаясь.

– Лучше, чем можно было ожидать, но… У вас всегда так тихо?

– Ты об этих? – небрежно кивнула Элси в сторону посетителей. – Я тебе говорила, у нас самая скучная станция.

– И тебя, как врача, это не беспокоит?

– Бесполезно. Я испробовала все методы. До сухого закона теплилось некоторое общество, как-то шевелились. Потом случилось несколько драк, и отец запретил завоз спиртных напитков. Только по праздникам.

Легкий шелест прошел по залу. Элси обернулась. Оживление угасло в ее глазах: на пороге стоял профессор Лумер.

– Молодежь разрешит присесть старику? – сказал он, подойдя к их столику.

– Какие могут быть церемонии, мистер Лумер, тем более, что я здесь гость, а вы хозяин.

– Благодарю, – профессор уселся поудобнее в кресло. – Нынешняя молодежь часто забывает, что их собственная старость лишь вопрос времени.

– Скорее она считает, что старость именно тот период жизни, когда можно исправить ошибки, допущенные в молодости!

– Может быть, – согласился Лумер. – Я не силен в софистике. Вы уже знакомы?

– Да, если можно назвать знакомством отношения врача и пациента, – невесело улыбнулась Элси.

– Вам не подошел наш климат? – пошутил профессор, благодушно улыбаясь.

– Болящая – это я, папа! – снова поспешила ответить Элси. – Меня последнюю неделю замучили головные боли. Мистер Тронхейм взялся подлечить.

– Простите, – любезно кивнул Эриху профессор, – я забываю, что теперь у нас на станции два врача. Вы не откажетесь от кружки пива?

– Пожалуй, – согласился Эрих. – Тем более, что оно мне показалось достаточно хорошим.

– У нас лучший пивовар, – оживился Лумер. – Из Мюнхена. Здесь, если вы заметили, большинство из нас немцы. Приятно, знаете ли, даже в невинном удовольствии ощущать связь с фатерляндом.

После нескольких глотков Эрих почувствовал, что переоценил свои возможности, но продолжал потягивать из кружки, не мешая профессору рассуждать о достоинствах баварского пива.

– Ну и как вам у нас понравилось? – сменил наконец тему разговора директор станции.

– Знаете, меня очень удивила такая… – Эрих замялся, подбирая подходящее слово, – разобщенность, что ли, замкнутость…

– Видите ли, – нахмурился профессор. – Одна из гипотез заболевания объясняет причину психических расстройств вирусологическими элементами или сверхвирусами лунного происхождения, не улавливаемыми обычными методами. Можно понять психологию наших людей, особенно новичков…

– Но, простите, отсутствие болезнетворных элементов было доказано еще при первых посещениях Луны в прошлом веке. Неужели находятся люди, которые могут поверить в подобную нелепость?!

– Мой учитель, доктор Вайнберг, часто предостерегал меня от поспешных выводов. То, что кажется абсурдным с точки зрения человеческой логики, может оказаться в природе одним из проявлений адаптации биологического объекта к новым условиям. Почему не допустить сложную модификацию земного вируса в лунных условиях?

– Насколько мне известно, вирусологи только этим и занимаются.

– Ваша убежденность делает вам честь, – иронически усмехнулся Лумер. – Тогда, может быть, вы назовете причину заболевания?

– Ну зачем же в чисто научном споре делать запрещенные выпады? – спокойно заметил психобиофизик. Конечно, я не могу ответить на ваш вопрос, но разве это что-нибудь доказывает? В свое время Эйнштейн говорил: “Ваша идея недостаточно безумна, чтобы быть истиной!”. Тем не менее, нельзя же всякий бред принимать за истину. Должны же быть и научные критерии! В вирусной гипотезе, кроме предположений, никаких объективных данных нет.

– Категоричность суждений – прерогатива молодости! – отеческим тоном произнес профессор и поднялся. Извините, нам пора. Пойдем, Элси.

– Но, папа, я хотела посмотреть кино… – растерянно возразила дочь.

– Ничего, девочка, посмотришь в другой раз, – ласково, но твердо отец взял ее под руку, и они ушли, провожаемые сочувственным взглядом Тронхейма.

Несколько дней Эрих работал с огромной нагрузкой: спал без сновидений, едва добираясь до кровати, но зато весь штат станции был всесторонне изучен, материалы систематизированы, и можно было делать предварительные выводы. Аномальные отклонения Эрих обнаружил у трех сотрудников: один работал садовником в оранжерее, другой вел астрономические наблюдения, третьей была Элси Лумер. Собственно, старик садовник ничем примечательным от других обитателей станции не отличался, если не принимать во внимание неодолимую страсть садовника к математике. Увлечение, как признался сам Артур Лемберг, пришло на старости лет. Вот это и показалось психобиофизику странным. Садовник выглядел моложавым, хотя ему не хватало нескольких недель до шестидесяти пяти лет. Тронхейм усмехнулся, вспомнив, как старик испугался, когда он заговорил о пенсии. После семи лет работы на станции Лемберг имел возможность выйти в отставку на льготных условиях, и вот такая странная реакция! Зато о математике старик распространялся долго и подробно, исчеркал формулами весь стол. Эриху потом пришлось смывать с пластика труднорастворимую пасту. Психобиофизик так и не мог решить, имел ли он дело с математическим маньяком или с гением на грани сумасшествия: уж очень изящными получились окончательные формулы, хотя принципы решений были необычными и не всегда понятными.