Тени Королевской впадины - Страница 19

Профсоюз докеров, несмотря на усилия левых, занимал пассивную позицию. В его руководстве окопались люди, далекие от интересов рабочих.

В этих сложных условиях готовилась забастовка.

По мере того как война в Европе близилась к концу, грузооборот в порту увеличивался. Портовые сооружения перестали справляться с нагрузкой, и по решению правительства Оливии в пожарном порядке рядом со старыми возводилось четырнадцать новых причалов.

С полной выкладкой трудились и пограничники вкупе с таможенниками: нужно было тщательно просеивать всех, кто спускался по трапам пришвартовавшихся кораблей, выяснить по мере возможности личность каждого, кто собирался ступить на оливийскую землю.

Подозрительных лиц, прибывающих из-за океана, в последнее время становилось все больше. Сначала, по распоряжению министра внутренних дел, их направляли в специально созданный для иммигрантов лагерь для дальнейшей проверки. Затем подозрительными приезжими заинтересовывался генерал Четопиндо. Не жалея времени, он подолгу беседовал наедине с некоторыми из задержанных, и дело частенько кончалось тем, что по приказу Четопиндо подозрительную личность отпускали на все четыре стороны, после чего она таинственным образом исчезала из поля зрения полиции.

Министр внутренних дел попробовал протестовать против такой «практики произвола», как он выразился.

– Я знаю, что делаю! – отрезал генерал. – Эти люди нужны мне для армии.

– Но они… – начал министр.

– На их политические воззрения мне в высшей степени наплевать, – перебил Четопиндо. – Они знают военное дело, этого достаточно. Кто занимается армией, я или вы?

Собеседник генерала хотел было возразить, что армией должен заниматься, если уж на то пошло, военный министр. Но вовремя прикусил язык. Связываться с Четопиндо было небезопасно. Генерал танковых войск имел большое влияние в армии. «Да будь он неладен, этот надменный щеголь Четопиндо! Хочет окружать себя темным иммигрантским отребьем – на здоровье! Мне свой покой дороже», – мудро рассудил министр внутренних дел. Кроме того, генерала Четопиндо, по слухам, поддерживает могучий северный сосед…

Рамиро Рамирес бросил взгляд на часы, украшающие здание таможни, и решительно ввинтился в портовую толчею. Тут он был своим – рабочие узнавали его, хлопали по спине, отпускали соленые шуточки. Рамиро в ответ улыбался, приветливо кивал.

Верно, в порту было много подозрительных типов. Они шныряли, обменивались на ходу короткими невразумительными репликами, что-то вынюхивали. Но докеры игнорировали их. Они делали свое дело, как всегда, шумно и весело. Может быть, чуточку более шумно, чем всегда.

Мелькнуло знакомое лицо. Рамирес приостановился. Смуглый до черноты человек тоже заметил его. Мгновение Рамирес раздумывал – подойти или нет. Между тем смуглолицый махнул приветственно рукой, показал в улыбке ослепительные зубы и, ловко перепрыгнув бочонок, зашагал навстречу Рамиресу.

– Рамиро! Доброе предзнаменование! – воскликнул он радостно.

Это был Педро, человек неопределенного возраста и неопределенных занятий. Он, правда, числился в почтенном списке оливийских судовладельцев, но кто же в порту не знал, что Педро выполняет разного рода рискованные поручения влиятельных лиц? Что же касается «Кондора» – судна, которое он водил, то поговаривали, что на самом деле оно принадлежит генералу Четопиндо.

И команда у Педро была под стать капитану – головорезы, каких поискать. Кроме того, ходили упорные слухи, что Педро имел касательство к торговле наркотиками. А к торговцам наркотиками у Рамиреса выработалось особое отношение.

Однако не пойман – не вор, а Педро ни разу не был пойман «на горячем».

Рамирес все это понимал, но все-таки не мог победить в себе инстинктивную неприязнь к Педро. В то же время он не мог не отдать должное и неистощимой выдумке Педро, его начитанности, имевшей бог весть какое происхождение, и искрометному веселью, которое прорывалось вдруг, в самый неожиданный момент. Особенно подкупала Рамиреса способность Педро цитировать стихи – причем хорошие стихи, у него несомненно был вкус – и комментировать их на свой лад, иногда довольно-таки неожиданно.

– Встретить священника – к несчастью, встретить певца – к добру! – воскликнул Педро, потрясая руку Рамиресу. – А уж встретить поэта, – он закатил глаза, – к счастью!

Рамирес улыбнулся.

– И я рад видеть тебя, поэт морских просторов…

– Куда мне, – махнул рукой Педро. – Хотя в чем-то, возможно, ты и прав. Я – странствующий морской рыцарь, а это занятие сродни поэзии…

– И контрабанде, – вставил Рамирес.

– Фи, как грубо, – поморщился Педро.

– Правда груба.

– В это чудесное утро, Рамиро, я не собираюсь с тобой ссориться.

Мимо прошел человек в широкополой шляпе. Он окинул их внимательным взглядом.

– Не тобой, часом, интересуются эти молодчики, которые наводнили порт? – спросил Рамирес.

Педро вынул портсигар – необычный, дорогой, – не спеша закурил. Сладковатый дымок сигареты показался Рамиресу каким-то необычным.

– Послушай, Рамиро, – сказал Педро, гася зажигалку, – что это ты сегодня такой колючий? Когда мы в прошлый раз разговаривали с тобой в порту…

– Это было несколько месяцев назад, – перебил Рамирес. – Где ты пропадал? Болел?

– Занят был, – пробормотал Педро, отводя взгляд. Он выпустил дым и предложил: – Присядем на минутку.

– Я тороплюсь. В другой раз.

– Прошу тебя, Рамиро. Я искал тебя. Знаю, что ты утром заглядываешь в порт…

Они отошли в сторонку, в длинную тень, отбрасываемую пакгаузом, и сели на поваленный бочонок.

Ритм портовой жизни нарастал, учащался. Все пронзительнее визжали лебедки, стремительней проносились автокары, с глухим звуком тут и там хлопались оземь туго набитые мешки, ящики, контейнеры. Впрочем, эта симфония труда была настолько привычной, что Рамирес не замечал ее.

– Так где же ты пропадал, рыцарь морей? – повторил Рамирес свой вопрос.

– Там, где и положено рыцарю морей: в море, – ответил Педро, усаживаясь поудобнее.

– Промышлял?

– Каждый из нас промышляет в этой жизни, – философически заметил Педро.

Рамирес тихо произнес:

– Знаю, чем ты промышлял…

– Нет! – воскликнул Педро, вскочив с места. – Чего не было, того не было.

Рамирес усмехнулся:

– Так я тебе и поверил.

– Не занимался я наркотиками, – резко жестикулируя, воскликнул Педро. – Хочешь, поклянусь божьей матерью? Или памятью предков?

– Которых ты себе выдумал, – вставил Рамирес.

Смуглое лицо Педро напряглось.

– Ври, да не завирайся, – сказал он хрипло.

Рамирес пожал плечами:

– Разве не так?

Педро промолчал. Он выплюнул окурок, тщательно вдавил его в землю и затем вкрадчиво начал:

– Видишь ли, Рамиро, я всегда считал тебя своим другом, несмотря на твои шуточки. Но согласись, каждый человек должен заниматься тем делом, которое ему по душе. Ты, например, песни сочиняешь да по стране с гитарой колесишь…

– А ты?

– Я?.. О себе не буду говорить, ты и так меня насквозь видишь. У тебя взгляд пронзительный.

– Вижу, Педро.

– Разве я виноват в том, что господь прорубил у берегов Оливии Королевскую впадину и сделал ее удобной для морского порта? Разве я виноват в том, что есть на свете шхуны, и соленый ветер, и свобода? Разве я виноват в том, что мой прадедушка…

Рамирес сделал попытку подняться, но Педро его усадил.

– Ладно, к черту прадедушку, – сказал он, перейдя с патетики на обычный тон. Переход был настолько неожиданным, что Рамирес расхохотался.

– У меня к тебе дело, Рамиро, – сказал Педро.

– Выкладывай.

– Хочешь войти ко мне в долю? Барыши, само собой, честно пополам.

– Зелье ввозить контрабандой? Или марихуаной торговать, которую ты сейчас выкурил? – поинтересовался Рамирес.

– Ты наблюдателен, это хорошо, – сказал Педро. – Что же касается наркотиков и контрабанды, то это пустяки, – пренебрежительно махнул он рукой. – Нет, я предлагаю открыть дело на паях. Настоящее, с размахом. Солидное, выгодное дело.