Тени былого - Страница 3

– С безупречной репутацией…

– Да. Так вот этот молодой человек… как я слышал… действительно пустил себе пулю в лоб.

– Мой милый, тебя ввели в заблуждение. Его застрелили на дуэли. Награда за добродетель. Мораль, мне кажется, достаточно ясна?

– И ты приехал в Париж с огромным состоянием.

– Да, недурным. И купил этот дом.

– Вот именно. Я все думаю, как ты примирил с этим свою душу?

– У меня нет души, Хью. Мне казалось, ты это знаешь.

– Когда Дженнифер Бошан вышла за Энтони Меривейла, у тебя было весьма убедительное подобие души.

– Неужели? – Джастин посмотрел на него и усмехнулся.

Хью невозмутимо встретил его взгляд.

– И я все думаю, что для тебя теперь Дженнифер Бошан?

Джастин поднял белую руку.

– Дженнифер Меривейл, Хью. Она– напоминание о неудаче и припадке безумия.

– И все же ты так и не стал прежним. Джастин поднялся. Ирония теперь была очень заметной, превратилась в сарказм.

– Не далее как полчаса назад, дорогой мой, я сказал тебе, что всегда стараюсь оправдывать твои ожидания. Три года назад… а точнее, когда моя сестрица Фанни сообщила мне о замужестве Дженнифер, ты с обычной своей прямотой заявил, что она, хотя и отвергла мои ухаживания, но создала меня. Voila tout[1].

– Нет. – Хью задумчиво посмотрел на него. – Я ошибался, но…

– Мой милый Хью! Прошу, не подрывай мою веру в тебя!

– Я ошибался, но не так уж сильно. Мне следовало бы сказать, что Дженнифер подготовила путь для другой женщины, которая создаст тебя.

Джастин закрыл глаза.

– Изрекая перлы мудрости, Хью, ты всякий раз вынуждаешь меня сожалеть о том дне, когда я принял тебя в избранный круг моих друзей.

– Их у тебя так много, не правда ли? – заметил Хью.

– Parfaitement[2]. – Джастин направился к двери. – Где есть деньги, там есть и… друзья. Давенант поставил рюмку на стол.

– Это подразумевает оскорбление? – спросил он негромко.

Джастин остановился, положив ладонь на дверную ручку.

– Как ни странно, вовсе нет. Но, разумеется, если пожелаешь, я приму твой вызов. Хью внезапно рассмеялся.

– Иди спать, Джастин. Ты невозможен.

– О чем ты постоянно ставишь меня в известность. Спокойной ночи, мой милый. – Он вышел, но еще не затворил двери, как ему пришла в голову какая-то мысль, и он с улыбкой оглянулся. – A propos[3], Хью. Душа у меня есть. Она только что приняла ванну, а теперь спит.

– Да хранит ее Бог, – сказал Хью серьезно.

– Я не совсем уверен, какой должна быть моя реплика. Сказать ли мне «аминь!» или удалиться, сыпля проклятиями? – Его глаза насмешливо блестели, но улыбка была скорее приятной. Не дожидаясь ответа, он закрыл дверь и медленно поднялся к себе в спальню.

На следующий день вскоре после полудня Эйвон послал за своим пажом. Леон тотчас вошел и, преклонив колено, поцеловал руку герцога. Уокер неукоснительно исполнил все распоряжения своего господина: вчерашний чумазый оборвыш бесследно исчез, и перед герцогом явился безукоризненно чистый мальчик, чьи рыжие кудри были аккуратно зачесаны к затылку, а тоненькая фигура облачена в строгую черную одежду. Жабо из накрахмаленного муслина довершало его наряд.

Эйвон оглядел его с головы до ног.

– Так-так. Встань, Леон. Я намерен задать тебе несколько вопросов и хочу, чтобы ты отвечал правдиво. Ты понял?

Леон заложил руки за спину.

– Да, монсеньор.

– Для начала объясни, откуда ты знаешь мой родной язык?

Леон поглядел на него с изумлением.

– Монсеньор?

– Прошу, обойдись без бесхитростного удивления. Я не терплю дураков.

– Да, монсеньор. Я просто удивился тому, что это вам известно. Видите ли, это всего лишь харчевня.

– Мне казалось, что я не так уж туп, – холодно произнес Эйвон. – Но я не вижу ничего.

– Простите, монсеньор. Жан держит харчевню, и там часто останавливаются заезжие англичане. Не… не очень знатные, конечно.

– Ax, так! Ну а теперь ты можешь поведать свою историю. Начни со своей фамилии.

– Я Леон Боннар, монсеньор. Моей матерью была матушка Боннар, а отцом…

– …был батюшка Боннар. Это не так уж невероятно. Где ты родился и когда скончались твои достойные родители?

– Я… я не знаю, монсеньор, где я родился. Но мне кажется, что не в Анжу.

– Весьма интересно, – заметил герцог. – Но избавь меня от перечисления мест, где ты не родился. Будь столь любезен.

Леон покраснел.

– Вы не поняли, монсеньор. Мои родители поселились в Анжу, когда я был грудным младенцем. У нас была ферма в Бассинкуре auprиs de Saumur[4]. И… и мы жили там, пока мои родители не умерли.

– Они скончались синхронистически? – спросил Эйвон.

Прямой носик Леона недоуменно наморщился.

– Монсеньор?

– Одновременно.

– От чумы, – объяснил Леон. – Меня отослали к господину кюре. Мне тогда было двенадцать, а Жану двадцать.

– Почему ты настолько моложе этого Жана? – спросил герцог, против обыкновения подняв тяжелые веки, так что Леон посмотрел ему прямо в глаза.

У Леона вырвался шаловливый смешок, и под сверлящим взглядом герцога он ответил с безыскусственной простотой:

– Монсеньор, мои родители скончались, и спросить у них я не могу.

– Дружок, – мягко сказал Джастин, – ты знаешь, как я поступаю с дерзкими пажами? Леон испуганно покачал головой.

– Приказываю их высечь. Советую тебе поберечься.

Леон побледнел, и его глаза перестали смеяться.

– Простите, монсеньор. Я… не хотел дерзить, – сказал он виновато. – У моей матери была дочь, которая умерла. А потом… потом появился я.

– Благодарю тебя. А где ты научился говорить, как говорят благовоспитанные люди?

– У господина кюре, монсеньор. Он научил меня читать и писать и немножко латыни… и еще многому.

Джастин поднял брови.

– А твой отец был крестьянином? Почему ты получил такое образование?

– Не знаю, монсеньор. Видите ли, я был младшим и любимчиком. Матушка не позволяла мне работать на ферме. Я думаю, поэтому Жан меня и ненавидит.

– Возможно. Дай мне руку.

Леон протянул тонкую руку для осмотра. Джастин взял ее в свои и исследовал сквозь лорнет. Кисть была маленькой, изящной, с длинными красивыми пальцами, загрубевшими от черной работы.

– Да, – сказал герцог. – Очень хорошенькая конечность.

Леон обаятельно улыбнулся.

– Quant а зa[5], у вас, монсеньор, очень красивые руки.

Губы герцога дрогнули.

– Ты меня поражаешь, дитя мое. Но, как ты сказал, твои родители скончались. Что было дальше?

– Дальше Жан продал ферму! Твердил, что создан для чего-то получше. Но я так не думаю. – Леон чуть-чуть наклонил голову набок, взвешивая этот вопрос. На щеке возникла шаловливая ямочка, но тут же исчезла. Леон посмотрел на своего господина серьезно и с легкой робостью.

– Способности и возможности Жана мы обсуждать не будем, – невозмутимо сказал Джастин. – Продолжай свою историю.

– Да, монсеньор. Жан продал ферму и забрал меня от господина кюре. – Лицо Леона омрачилось. – Господин кюре хотел оставить меня у себя, но Жан не согласился. Решил, что я буду ему полезным. Ну, и господин кюре ничего сделать не мог. Жан привез меня в Париж. И тогда он заставил меня… – Леон умолк.

– Продолжай, – резко приказал Джастин. – Что он заставил тебя делать?

– Работать на него, – неловко ответил Леон, и его большие глаза опустились под внимательным взглядом герцога.

– Ну хорошо, – сказал наконец Джастин. – Пока оставим это. Et puis?[6]

– Тогда Жан купил харчевню на улице Сент-Мари, и… и потом он познакомился с Шарлоттой и… женился на ней. И тогда стало хуже, потому что Шарлотта меня возненавидела. – Синие глаза сверкнули. – Я даже один раз хотел убить ее, – сказал Леон простодушно. – Большим ножом для разрезания жаркого.