Тень всадника - Страница 6

Дженни опомнилась через час. Наверно, она так и просидела с открытым ртом.

– Тони, по большому секрету сообщаю: в следующий раз, когда вы пожелаете развлечь подобной историей молодую девушку, вы можете заодно ее изнасиловать – она не заметит. Вы гениальный рассказчик.

– Я умею держать аудиторию, – скромно потупился Тони.

– Уважаемый Энтони Сан-Джайст! Не знаю, кого и за что вы умеете держать, но вам надо читать лекции в университете.

– В ноябре меня пригласили на маленький курс лекций. Я выступал в Беркли, Стенфорде, Ю. Си. Эл. Эй, в университете Южной Калифорнии.

– ???

– У меня академический отпуск. Вообще-то я преподаю историю Французской революции в Сорбонне.

– Что вы делаете в Париже?

– Я француз.

О-ля-ля! С французами она еще не спала! Планировался легкий флирт с подтянутым английским джентльменом, чтоб заполнить паузу. Но вон как все поворачивается. Такой интересный человек ей до сих пор не попадался. Профессор! Лекции в Стенфорде и Беркли! Даже Кэтти не поверит, а поверит – уйдет в очередную депрессуху. И между прочим, мировая скорбь в его глазах исчезла. Профессор смотрит на нее, как преданный пес, умная псина, хорошая.

– Я развелась с мужем, – сказала Дженни. – Мой муж…

И выложила все про мужа (почти все) на блюдечке с голубой каемочкой. Исповедоваться постороннему – плохой признак, знала по опыту. Но Тони уже не был для нее посторонним или потусторонним. И она простила ему сентенцию: «Счастье, что у Эли есть отец. Не вмешивайся в их отношения» (это она вмешивается? Джек появляется раз в неделю, как красное солнышко, а так у него нет времени на ребенка!), приняв ее за элементарную мужскую солидарность. Ничего. Постепенно поймет, что происходит. Мы тебя вымуштруем, профессор. К ноге, верный пес!

Она припарковала машину у дверей его гостиницы.

– Спасибо, девочка, мы провели прекрасный день.

– Я отобрала у Джека ключи от дома. Мне пора. Скоро они должны вернуться. Когда я свободна – готова работать у тебя шофером.

Три минуты молчания в эфире. SOS! Спасите наши души! Она его не провоцировала. Само получилось. Они поцеловались. Видимо, это было неожиданно для Тони. Он смутился:

– Пардон. Я не знаю, как теперь целуются.

«Поклянись, – сказала она себе, – что ты не будешь его обижать».

Но сначала она обиделась на Тони.

Как и все советские эмигранты, которые хотят скорее стать американцами, Дженни старалась не общаться с русской средой. Однако Элю она отдала в русский детский сад, половина ее бебиситтеров были русскими бабами, и дома она говорила с дочерью по-русски. А иначе девочка забыла бы родной язык. И вот, вообразите: после работы Дженни заезжает за Тони в гостиницу, потом вместе они берут Элю из детского сада (импозантная фигура профессора вызывает соответствующие комментарии у русских воспитательниц), в машине Эля трещит как пулемет (по-русски), по дороге прихватывают Галю или Клаву, беседа на вольные темы – Тони безмолвствует. Лишь когда они едут в город (в ресторан или гулять по пешеходному кварталу в Санта-Монике), Дженни слышит безукоризненный английский Энтони Сан-Джайста. Так продолжается до субботы. В субботу Дженни оставляет Элю и Тони на детской площадке в парке («Ты с ней справишься?» – «Справлюсь». – «Уверен?» – «Шур!»), а сама отправляется в женский спортивный клуб через дорогу. Полтора часа жесткого тренинга на снарядах, четыреста метров кролем в бассейне. Уф, наконец-то Дженни чувствует себя в форме. Дженни спешит в парк. Издалека видит, что Тони с Элей сидят на скамейке, к ней спиной. Порядок. Дженни подходит поближе, и у нее темнеет в глазах. Тони рассказывает сказку, Эля послушно внимает. Ничего удивительного: Тони мастер заговаривать зубы. Удивительно другое: профессор Сан-Джайст свободно чешет по-русски, без акцента.

Дженни лихорадочно вспоминала, какие глупости она наболтала за эту неделю и что она могла ляпнуть сама в адрес Тони. Галя сказала: «Он в тебя влюблен». Клава сказала: «Где ты отоварилась таким классным мужиком?» Эля сказала, что ей Тони нравится. О’кей, слава богу, присутствие Эли сдерживало язык. Но был какой-то вопрос, на который Дженни ответила, кажется, так: «Когда я его приглашу на ужин с завтраком, он упадет в обморок». То есть ее намерения ему ясны. Сволочь!

Дженни обогнула скамейку:

– Эля, пошли домой!

– Мама, почему ты сердишься?

– Доченька моя, на тебя я не сержусь.

Она взяла Элю за руку и направилась к калитке. На светофоре пересекли Вентура-бульвар. Тони плелся сзади. А ведь сказано было по-английски «Эля, пошли домой», чтоб все поняли, кого это касается. Посадить его в такси? Дженни обернулась. Профессор выглядел как побитая собака. Осознал. Ладно, посмотрим.

Дженни возилась с Элей, кормила ее, мыла, говорила ей ласковые слова. Профессор затих на диване. Читал газету. За несколько часов не перевернул ни одной страницы.

Уложив девочку, Дженни вышла в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь, ведущую в спальню:

– Тони, хватит прятаться за газету. Иди сюда. Сядем за стол. Вот так. Надеюсь, у тебя нет трудностей с русским языком. Ты все понимаешь. Зачем эти шпионские номера?

– Прошу прощения. – Лицо его было нейтрально, но глаз он не поднимал. – Ты же меня не спрашивала, какие языки я знаю.

– Какие?

– Например, шведский, немецкий.

– Я не говорила ни по-шведски, ни по-немецки. Не валяй дурочку.

– Курите? Курите. Не валяйте дурочку.

– О чем ты?

– Тон. Точно таким тоном со мной беседовали на Лубянке.

Еще секунду назад она готова была вызывать такси. Однако с ее профессором не соскучишься.

– Что ты делал на Лубянке?

– Что делают на Лубянке? Сидят.

– За что?

– По обвинению в шпионаже.

– ???

– Давно это было. Неинтересно.

– Брось. Все, что ты рассказываешь, очень интересно.

– Не сейчас. Когда-нибудь. Конечно, чтоб исправить ситуацию, мне выгодно рассказать нечто невероятное, желательно с погоней, стрельбой и мордобитием. Одиночная камера и пытка голодом тоже сгодятся. Тогда ты подумаешь: человек такое пережил, столько испытал, а я к нему пристаю по пустякам. Надо чем-то козырнуть, чтоб тебя разжалобить – ты этого ждешь? – (Ее пронзил острый, допрашивающий взгляд. Он читал ее мысли и не скрывал того, что видит ее насквозь. На миг она невольно зажмурилась. Позже, анализируя свои ощущения, она пришла к выводу, что поразил ее контраст между мягким, интеллигентным профессором, к которому она успела привыкнуть, и этим сильным, волевым животным. А в тот момент – как в страшном сне: домашняя кошка превращается в тигра. Первый симптом – меняются, свирепеют глаза.) – Так вот, гражданин начальник, когда ты заговорила с Элей по-русски, это было так неожиданно для меня, что я растерялся. Через минуту было поздно признаваться. Я чувствовал себя вором, влезшим в чужую квартиру. Я мог бы продолжать, как ты выражаешься, валять дурочку. Но я сам раскрылся. Вызывай такси.

Смена декораций. Или смена масок. Энтони Сан-Джайст, милый, предупредительный, с застенчивой улыбкой, сидел напротив и смотрел на нее влюбленными глазами. Верный пес, разве что хвостом не помахивал.

– А если я тебя приглашаю на ужин с завтраком?

– Какая-то пьеса в московском театре. Это там один персонаж приглашает даму на ужин с завтраком.

– Отличная заготовка. Вместо того чтобы упасть в обморок, меня разоблачают в плагиате. Эффектный удар шпагой.

– Шпагой не ударяют, шпагой колют.

– С тобой надо быть настороже. Зазеваешься – пропустишь удар, извини, укол. Короче, прокол.

– Это мне преподали урок. Ласковая кошечка, мяу-мяу, – и вдруг лапой по морде. Выпустила когти. Когти, как у пантеры.

И про кошку прочел! Их разговор терял логику и приобретал тайный смысл, понятный лишь им обоим.

– Ты долго жил в Москве?

– Когда ты переехала из Риги в Москву, меня уже там не было.

– Откуда… ах да, забыла. Болтун – находка для шпионов. Да, я из Риги.