Тень шпионажа - Страница 10

В это время, не то 13, не то 14 сентября, Уолпол обратился к нам с третьим, последним приглашением съездить на его раскоп.

— Бог троицу любит, мисс Ругон, — шутливо сказал он, когда мы, как обычно, обедали втроем. — Вам, лейтенант, рекомендую переодеться в штатское, хотя мы можем не бояться повторения несчастного происшествия: на всякий случай я вооружил моих рабочих гранатами со слезоточивым газом.

Элен так и прыснула. Несмотря на печальный опыт, мы еще раз приняли его предложение. Элен сделала это потому, что хотела убить скуку, а я потому, что не хотел отпускать ее одну с Уолполом. В те дни у нее было мало работы. Казалось, благодаря посредничеству австралийского премьер–министра Роберта Гордона Менциеса суэцкий конфликт удастся разрешить мирным путем. Менциес и Насер вели переговоры в Каире. Только там иностранные корреспонденты могли узнать что–нибудь новое, и Элен полагала, что вскоре редакция откомандирует ее в Египет — перспектива для меня весьма печальная.

В штабе контрразведки военно–воздушных сил я узнал, что прибыл ответ от лондонских экспертов. Специалисты считали, что кусок барельефа подлинный. Они сообщали, что речь идет о так называемом плоском рельефе из эпохи ранних греческих завоеваний. Предположительная дата его изготовления — VII век до нашей эры. Не отрицала экспертиза и того факта, что кусок найден на Кипре.

В понедельник, 17 сентября, мы после приятной одночасовой поездки достигли наконец холма, у подножия которого находился укрепленный брусьями, довольно глубокий раскоп. Уолпол тотчас спустился в него, приглашая нас самым сердечным тоном последовать его примеру. Оказавшись внизу, мы вздохнули свободнее: солнце стояло еще не очень высоко, и в раскопе было довольно прохладно. Уолпол показывал нам культурные слои, давал потрогать глиняные черепки, которыми был усеян раскоп; потом он долго распространялся о разнице между коринфскими и халкидскими вазами, о глазурованных и неглазурованных изделиях, о чернофигурных и краснофигурных вазах — короче, о том, что давно улетучилось из моей памяти. Он прямо–таки измучил нас, с гордостью повествуя о своем раскопе.

Наконец я указал на несколько черепков, до которых он дотрагивался с особой нежностью, и спросил:

— Мистер Уолпол, к какой эпохе они относятся?

После короткого раздумья он ответил:

— Если я не ошибаюсь в своих предположениях, мы имеем дело со средней фазой греческой колонизации. Вероятнее всего, они из седьмого столетия до нашей эры.

В то время как турецкие рабочие осторожно снимали новый слой земли, мы продолжали нашу прогулку вокруг вершины холма. Элен с вожделением смотрела вниз, на озеро, Уолпол же устремлял свои взоры на аэродром. Бинокль, как и в первый раз, висел у него на груди. Я видел, как он поднял бинокль, навел его, а затем удивленно воскликнул:

— Ах!.. — и опустил.

— Что там такое? — спросил я.

— Да ничего особенного, — ответил он. — Я имею в виду не аэродром, мистер Андерсон. На той стороне, на берегу озера, есть развалины римской крепости, видите? Там гнездо какой–то хищной птицы, возможно горного орла.

Слова эти были произнесены более оживленно, чем обычно, и в то же время каким–то сдавленным голосом, и у меня создалось впечатление, что он пытался обмануть меня. И хотя развалины крепости находились в том же направлении, что и аэродром, он, как мне показалось, держал бинокль немного выше, чем требовалось для того, чтобы разглядывать крепость. Гнездо хищника бросилось мне в глаза гораздо раньше, но вид его не таил в себе ничего удивительного.

— Разрешите? — попросил я, и он с готовностью передал мне бинокль.

То, что я увидел, заставило мое сердце забиться сильнее. На переднем плане, где пять недель назад стояли реактивные бомбардировщики «Канберра», теперь почти вплотную друг к другу выстроились машины типа «Хантер», а позади них две эскадрильи французских истребителей–бомбардировщиков типа «Барудер»!..

— Так это королевский орел, не правда ли? — услышал я рядом голос Уолпола.

Я не ответил ему, продолжая смотреть на летное поле Акротири, но почувствовал, как по моей спине течет пот. Аэродром был до предела забит самолетами. К машинам «Барудер» тесно прижимались современные бомбардировщики «Вотур» — я и не знал, что эта модель уже находится на вооружении. Рядом с ними разместились французские реактивные истребители «Мистер», а перед ангарами…

— Вы хорошо видите птицу? — спросил Уолпол. — Кажется, это самка. Но, по–моему, вы держите бинокль слишком высоко.

— Нет–нет, я все вижу…

А перед ангарами рядом с британскими дельтовидными истребителями, там, где в последний раз стояли наши четырехмоторные «Блэкберн–Беверли», я разглядел пять французских транспортных самолетов «Лангедок». У меня даже мелькнула мысль, что тот красавчик, который так нагло разглядывал Элен, пожалуй, прибыл на одном из этих самолетов.

— Кто пойдет со мной купаться?! — крикнула сзади Элен, хотя было ясно, что она имела в виду меня.

Я поспешно переоделся. Мне очень хотелось избавиться от Уолпола. Наши отношения несколько видоизменились: Элен была моей знакомой в большей степени, чем его, и он уже не мог просто так запретить мне составить ей компанию. Мы проскочили сквозь трещавшие заросли пиний и одновременно прыгнули в воду.

Вода была прохладной и такой прозрачной, что можно было разглядеть на дне мельчайшие камешки. Они–то и придавали воде светло–голубой оттенок, а деревья, обрамлявшие берега озера, добавляли в его палитру нежно–зеленоватый цвет. Мы ныряли, плавали, гонялись Друг за другом, но мысль о французских самолетах на взлетной полосе Акротири и об удивленном «ах», сорвавшемся с губ Уолпола, не давала мне покоя. Что могло так удивить его, если он действительно был археологом? Или он различал типы самолетов? В таком случае неужели он считает всех нас круглыми дураками?

Когда после купания мы загорали под стенами римской крепости, я спросил у Элен:

— Мисс Ругон, вы думаете, мистер Уолпол настоящий ученый?

— Не надо смеяться над ним, — ответила она. — И зовите меня просто по имени. Меня зовут Элен.

У меня чуть было не вырвалось, что я давно знаю ее имя, но я сдержался:

— А меня — Роджер.

— Так вот, Роджер, прошу вас относиться к моему другу Уолполу с уважением.

— Вашему другу?! Да ему же не меньше пятидесяти.

— Всего сорок три, — возразила она. — К сожалению, не в его власти выглядеть моложе. Во всяком случае, он не может исправить этот свой недостаток, как некоторые англичане, отличающиеся тугоумием.

Последняя фраза меня несколько озадачила. Очевидно, ей, как многим женщинам, нравилось злить своих собеседников и заставлять бешено ревновать. На такую женскую уловку и ответить–то, собственно, нечем.

Пока мы лежали рядом и загорали, я обнаружил, что волосы у Элен крашеные: золотистый оттенок на висках и у корней постепенно сменялся коричневым цветом, а там, где резиновая шапочка, в которой она плавала, не могла защитить ее волосы от воды, они казались почти черными. И пушок на ее плечах тоже был темноват. Но это открытие уже не могло спасти моего сердца. Удивляюсь только, почему именно теперь я вдруг вспомнил об этом…

Когда солнце опустилось за горизонт, мы, устроившись под крепостной стеной, наслаждались вечерней прохладой и прозрачным воздухом. Потом мы стали пробираться через заросли пиний назад и я, окончательно осмелев, впервые поцеловал Элен.

* * *

Через день меня по телефону вызвали в штаб военно–воздушных сил на Ближнем Востоке. Я отправился туда без особой охоты, так как договорился с Элен пойти вечером в театр. Должны были давать «Аиду», но из–за неуступчивости египтян ее заменили каким–то другим спектаклем, что, правда, мало волновало меня. А теперь, когда вечер был сорван, и подавно. Застегнув портупею, я отправился в путь.

По правде говоря, мне было немного совестно перед Тинуэллом, так как большую часть времени я посвящал Элен, а не службе, как то предписывал мне долг. Да и о какой результативности в работе можно было говорить, если итогом моих «интенсивных поисков» было единственное «ах» Натана Уолпола, неосторожно оброненное им при виде французских самолетов, что само по себе, если говорить откровенно, не являлось чем–то особенно подозрительным. А ведь поиски продолжались около двух недель.