Тень призрака (антология) - Страница 70

Говорят, я прямой потомок целого ряда предков, которые неохотно усваивали переменявшиеся условия. Например, я люблю красоту — и не нахожу ее. Иные видят красоту в наших величественных зданиях, возвышающихся на шестьсот или девятьсот метров над землей, но хотя они и поражают архитектурным великолепием, они лишены той привлекательности, о которой я мечтаю. Только навещая берег моря, я могу несколько утолить свое смутное душевное стремление. Один лишь океан таит в себе силы природы. Земля же говорит о человечестве и ни о чем больше.

Перечитывая дневники моих предков, этих людей чувства, я встречаю иногда яркие описания прежнего мира — того мира, в котором насекомые еще не угрожали существованию человека. Деревья, травы, цветы вносили элемент очарования в жизнь людей, гулявших среди них по огромным, открытым пространствам, где земля была мягка под ногами, и крылатые существа, так называемые «птицы», пели среди листвы. Правда, я вычитал также, что многим людям приходилось жить впроголодь и что буйные страсти владели ими, но мне кажется что все-таки та жизнь, была заманчивее нашего методического, бесстрастного существования. Никак не могу понять, почему так много было бедных: ведь, как видно из описаний, природа, проявлявшаяся в растительном царстве, была очень плодоносна — до такой степени, что из года в год огромные количества пищи сгнивали на земле без пользы. Судя по тому, что я вычитал, виновата в этом была не природа, а экономическая система человечества, которая в наши дни доведена до совершенства. Но, думается мне, даже совершенство не всем из нас приносит счастье.

Теперь ничто не выбрасывается — все превращают в пищу. Давным давно человек научился разлагать вещество на его составные элементы, число которых доходит почти до ста, а из них составлять соединения, необходимые для пищи. Старая аксиома, что ничто не творится и не пропадает, а только одна форма вещества переходит в другую, выдержала испытание веков. Человек, как проявление природной силы, по своему произволу осуществил кажущееся чудо самопревращения, возлагавшееся в древности на другие физические силы.

Сначала человечество было приведено в ужас декретом об обязательной передаче всех мертвецов в лаборатории. В течение тысячелетий человек привык к теснейшей ассоциации представлений о теле и о душе, не понимая, что тело есть только материальный агент, посредством которого функционирует дух. Но постигши свойства духа, человек перестал смотреть с суеверным уважением на покинутое жизнью тело и увидел в нем те же составные части, как и в остальных окружающих предметах. Тело человека, как металл или камень, базируется на общей материальной основе: на веществе, которое можно разложить на атомические элементы, а из них — химически воссоздать любое вещество, полезное для живущего человечества.

Жутко становится от пасмурного однообразия нашей жизни. Жизнь тогда только интересна, когда есть борьба, есть цель, достижимая эволюционным путем. Но когда цель достигнута, прогресс останавливается. Огромные пресмыкающиеся доледниковой эпохи достигли первенства вследствие своих больших размеров, но не чудовищная ли величина этих тварей послужила причиной и полного их вымирания? Природа, по-видимому, избегает крайностей. Она некоторое время позволяет развиваться и фантастическому, а затем стирает все написанное ею, чтобы открыть простор новому порядку развития. Не предстояло ли человечеству изжить себя чрезмерным развитием своей нервной системы и уступить место будущей эволюции сравнительно простейшей формы жизни, каковой была, например, стадия развития насекомых в период высшего апогея человечества? Мне кажется, таково было великое предначертание природы; человек нарушил этот план и за свое вмешательство расплачивается монотонностью нашей жизни.

Население земли быстро идет на убыль, и я боюсь что ближайшее тысячелетие увидит безжизненную планету, несущуюся в мировом пространстве. По-видимому, ничто не спасет нас.

Мой предок, Танор, живший тысячу лет назад, судя по рассказам моего прадеда, был выразителем пессимистического отношения к судьбам человечества. Но в наши дни состояние общего отчаяния достигло еще большей степени. Мир понемногу умирает от добровольно взятой на себя тоски.

Перечитывая дневники своих праотцов, восходящие даже к эпохе существования насекомых, я вижу, что все мои предки с сентиментальной настойчивостью придерживались всего, что в стародавние времена составляло обаяние жизни. Если бы мои современники догадались, какие мысли зарождаются во мне при изучении прошедших веков, они едва ли отнеслись бы ко мне снисходительно. Но мой шлем изолирует эти мысли от внешнего мира, и я часто предаюсь своим мечтам и перебираю доставшиеся мне по наследству реликвии далекого прошлого.

В одну из таких минут я сделал поразительное открытие.

Несколько месяцев назад я нашел в своей фамильной коллекции золотой ящик имеющий фута два в длину, полтора в ширину и один в глубину. Я снял крышку. Внутри ящик оказался перегороженным на множество квадратных отделений, наполненных миниатюрными частицами различной величины, цвета и строения. Песок? Нет, это что-то другое. Питательные таблетки? Но съев несколько крупинок, я убедился, что коэффициент питательности их ничтожен по сравнению с продуктами наших лабораторий. Загадка!

Я уже готов был закрыть ящик и поставить его на место, успокоившись на мысли, что один из моих сентиментальных предков сохранил для потомства вещь, не могущую принести никакой пользы, как вдруг мой карманный радиоприемник: загудел, и из крошечного прибора раздался голос моего друга Стентора, диктора междупланетной радиостанции.

— Если ты свободен и будешь дома, я прикачу сейчас к тебе, — сказал Стентор — у меня есть интересные новости.

Я изъявил согласие, тем более, что мне хотелось поделиться своей находкой с этим другом, которого я любил больше всех на свете. Однако, до его прихода я спрятал ящик, решив сообразовать свои действия с тем оборотом, какой должен будет принять наш разговор. И хорошо, что я так сделал, потому что Стентор был настолько увлечен важностью своих новостей, что едва ли сразу обратил бы должное внимание на мое открытие.

— Ну, рассказывай, какие у тебя интересные новости? — спросил я, после того как мой приятель с удобством расположился в креслах.

— Попробуй угадать, — ответил он, подзадоривая меня своим равнодушием.

— Что нибудь насчет Марса или Венеры? Весточка от наших соседей?

— Ты бы должен сообразить, что речь не может итти о самодовольных марсианах, — возразил мой друг. — Но венерианцами предстоит решение серьезнейшей задачи. Ты знаешь, у них все тот же тревожный вопрос, который волновал их еще сорок лет назад, когда удалось впервые установить междупланетную радиосвязь. Вероятно, ты не забыл, что во втором своем сообщении они говорили нам о непрестанной войне с насекомыми, которые у них уничтожают почти всю растительную пищу? И вот в прошедшую ночь, когда минул час радиовещания, я к немалому своему изумлению услышал голос венерианского диктора. Он предлагает нам организовать научную экспедицию на Венеру, чтобы помочь населению злополучной планеты покончить с проблемой о насекомых так же, как мы разрешили этот вопрос у себя. По его словами, марсиане совершенно не хотят отзываться на их просьбы о помощи, но он рассчитывает на полное содействие и сочувствие со стороны жителей земли, которые так еще недавно нашли выход из подобного же положения.

Новость, сообщенная мне Стентором, ошеломила меня.

— Но ведь венерианцы в деле механических достижений опередили нас, — возразил я — хотя и отстали от нас в биологических науках. Им гораздо легче было бы осуществить междупланетный перелет, чем нам.

— Правильно, — согласился Стентор. — Но если мы хотим дать им реальную помощь в деле освобождения их мира от всеистребляющих насекомых, мы должны сами отправиться на Венеру. Последние сорок лет показали, что мы не можем вывести их из беды одними словесными инструкциями.