Тень призрака (антология) - Страница 60

— Да, там или около того места, — согласился с ним Грондааль. — У вас все готово?

— Да, да, — ответил Брейм. — У меня все готово.

Оба они были люди, не тратившие лишних слов. Грондааль через минуту уже отправился в помещение электрической станции, чтобы предупредить электриков, а Брейм пошел говорить со старшим по кабельной команде — Стеффансоном.

Беловолосый гигант-ирландец Стеффансон был опытным моряком, с пятидесятилетним стажем по ловле трески и по кабельной службе, и до своего поступления в франко-датскую компанию он работал в копенгагенской компании Ларссен. Некогда он плавал шкипером в ирландской рыболовной флотилии и провел сезон на консервных заводах на Аляске. О нем даже можно было сказать, что он, собственно, всегда был рыболовом, потому что работа по исправлению повреждений в кабелях по существу на три четверти является специальной работой кабельного мастера, а на девять десятых это то же, что и работа рыболова.

Как Стеффансон был правой рукой Брейма, так и у него самого была правая рука — датчанин Андерсен, на котором лежал главный надзор по управлению подъемным аппаратом.

Эти трое людей составляли как бы одно собирательное целое, и каждый из них представлял собой, так сказать, часть единого трехсильного механизма. Когда приходилось поднимать поврежденный кабель и начинали работать барабан и подъемный аппарат, то Брейм становился у бимсов,[10] Стеффансон у барабана, а Андерсен, положив руку на верхнюю часть машины, следил за общим ходом работы аппарата; исполняя ту же роль, что играют клеточки нервных узлов, контролирующие наши сложнейшие мускульные движения. И достаточно бывало одного знака, одного слова Брейма, а порою даже одного помысла его — как это уже мгновенно воспринималось его помощниками, и перевоплощалось в ту или иную тонну энергии.

В их власти были не только румпель и подъемный аппарат, но и турбинные двигатели главной машины: стоит Стеффансону сказать только слово стоящему на мостике Грондаалю, и судно сейчас же будет сдвинуто назад или пущено вперед, повернуто влево или вправо; а стоит только Андерсену кивнуть головой, как тотчас же придет в движение барабан и станет разматывать или наматывать накрученный на нем канат. А как поймают кабель, так заведут с ним целую игру, ни дать, ни взять — рыболов с попавшим на крючок лососем.

Брызжущий здоровьем Брейм носил в крови наклонность к спорту, унаследовав ее от своих предков англичан. Не раз он мысленно сравнивал барабан подъемного аппарата с катушкой спиннинга (рыболовного удилища). Да, в сущности, это было одно и то же, потому что в основу как того, так и другого был заложен один и тот же принцип. Как леску удочки вы можете распустить или закрутить, сматывая и наматывая ее на катушку, так и машина, управляемая Андерсеном, производила ту же самую работу, но была только лучшим патентованным усилителем ее. Ведь, вся разница состояла только в размерах: с одной стороны — крюк, представляющий огромную тяжесть, а с другой стороны — крючок в несколько гранов весом; с одной стороны — сплетенный из проволоки канат, выдерживающий сопротивление в двадцать тонн, с другой стороны — веревочка в двадцать ниток.

По правде говоря, рыболовный спорт отрывал Брейма от его настоящей работы по кабельной специальности и, конечно, тянула его на эту работу только его страсть к спорту. Однажды он выловил акулу на рыболовную удочку, а еще как-то раз в течение целого часа и пятнадцати минут он забавлялся со скумбрией в семь с половиной пудов,[11] прежде чем посадить ее на острогу. Но попросите его сказать вам откровенно, какой спорт ему больше нравится, ловить акул или ловить кабели, и он вам ответит, что — ловить кабели.

Около пяти часов пополудни все до одного матросы были уже на судне, и, когда заходившее солнце стало опускаться над китайским берегом, раскинув вокруг себя точно набранную из цветных стекол панораму, «Президент Гирлинг» начал поднимать якорные канаты.

Обратившись кормой к золотисто-розовому сиянию запада, он снялся с якоря.

Плывя в этом жемчужном и розовом свете вечерней зари, «Президент Гирлинг» прошел Пескадорские острова, потом достиг Тунг-Хай-Си и вошел через Корейский пролив в Японское море.

Теперь перед ним лежал прямой путь вперед, навстречу противному ветру, и предстояла борьба с неприветливым морем.

У Японского моря много своих фокусов. Начиная от Сахалина и до самых Курильских островов, от него добра не жди, — отсюда идет почти всякая непогода на Японском море. Громадная равнина Манчжурии посылает сюда целые полчища бурь и ветров, и даже сама Япония, этот барьер перед Тихим океаном, не представляет настоящей преграды на пути этих ураганов.

Грондааль хорошо знал это море, знал, чего можно ждать от него, и потому непогода не могла застать его здесь врасплох. В бурной воде работа над кабелем невозможна, и «Президенту Гирлингу» не раз случалось задерживаться здесь на целые недели, не приступая к работе из-за ненастья на море. Капитан не падал духом и теперь, предрекая, что вся эта непогода не более, как последние остатки уже заканчивающегося периода бурь.

И Грондааль оказался прав. На рассвете, когда они достигли цели своего плавания, Японское море лежало гладкое, словно поверхность огромного сапфира, и такое спокойное, каким бывает только в мертвый штиль.

Перед самым восходом солнца судно остановилось. Брейм стоял у решетчатых люков и следил за работой кельвиновского аппарата для измерения глубины моря: с катушки трехмильного провода спускали лот. Тут же находился Стеффансон, готовясь сделать отметки о глубине.

Раздался шум машины, пущенной в ход, чтобы выбросить лот. Лот показал глубину в одну милю с четвертью и явные признаки того, что дно было каменистым.

Тут взялся за дело Брейм и начал установку первой отметки буем. Буй был закинут при помощи грибовидного якоря с канатом, длиною свыше мили с четвертью. Потом судно отошло в сторону и, пройдя милю к востоку, выкинуло второй буй. Оба буя были снабжены лампочками на случай, если бы работу не удалось окончить до наступления темноты. Кабель должен был находиться на дне морском, где-нибудь между этими двумя буями.

Стоя на носу, у бимсов, Брейм отдавал оттуда нужные распоряжения, пока с якорного каната спускали в море грапнель — весь сплошь из стали, бреймовский, патентованный, никогда не отпускающий пойманный кабель грапнель. Канат, выдерживавший напряжение в двадцать тонн, разматываясь с барабана, проходил через динамометр, так что можно было в любой момент видеть степень его напряжения. С корабля он свешивался через особое колесо на бимсах, между брашпиль-бимсами,[12] установленное в том же месте, где обыкновенно приходится бугшприт.

Когда грапнель достиг глубины, громыхающий барабан, наконец, прекратил свое вращение. Брейм поднял руку, в машинном отделении зазвенел сигнал, и «Президент Гирлинг» медленно, совсем неслышным ходом стал продвигаться назад, по направлению к первому отметному бую.

Грапнель, тащась по морскому дну в поисках за кабелем, задевал на своем пути решительно за все, — и за скалы, и за коралловые рифы, — и все одолеваемые им на ходу препятствия отмечались на громадном циферблате динамометра подпрыгиванием стрелки. В спокойном состоянии стрелка имела постоянное указание на двух тоннах напряжения: это была тяжесть каната, взвешенного в морской воде.

Было восемь часов утра. Грондааль вместе с электриками и со старшим офицером судна спустился завтракать, оставив Брейма одного на его посту около бимсов, на носу, и поручив третьему офицеру вахту на мостике.

Кают-компания была уютная, просторная, красиво обставленная комната с длинным, человек на двадцать, столом посредине. В это утро, вся купаясь в ярких лучах солнца, она казалась особенно красивой, а Грондааль был особенно хорошо настроен. Ведь это же он напророчил хорошую погоду, и сияющий день доставлял ему необычайное удовольствие.