Тень ислама - Страница 35
И быстрая скороговорка пулеметов, прерываемая взрывами орудийной пальбы, звучала нам в эти вечера чем-то странным и далеким.
Капитан Ватье, высокий и стройный, приехавший в Македонию из Марокко, страдал одною со мной слабостью — любовью к Востоку.
Восток, мистический и притягательный, занимал наши помыслы. Ватье набрасывал передо мною в эти незабываемые вечера, на холме над Ореовицей, один за другим волнующие образы Северной Африки, образы мусульманского Востока, и сладкое имя Изабеллы Эбергард не сходило с его уст.
И когда я спросил его однажды, — кто же это такая Изабелла Эбергард, — он посмотрел на меня с недоуменным изумлением.
— Вы не знаете Изабеллы Эбергард? Но ведь это ваша замечательная русская женщина! Такая, какою может быть только русская.
И целый вечер я слушал с восхищением рассказ французского офицера об удивительной русской девушке, о которой вряд ли многие из русских слышали.
Он обещал мне привести из Франции, если ему удастся уехать в отпуск, хранимую им книгу Изабеллы Эбергард.
И действительно, Ватье привез эту книгу в зеленой обложке с серебряным полумесяцем.
И целый сонм новых существ встал передо мною, жизнь иного, отличного от нашего мира стала мне близка, и в глаза мне блеснуло с ее страниц яркое солнце Африки.
А после к этой книге, в зеленой обложке, прибавились две другие, тоже с полумесяцем, недавно изданные человеком, имевшим счастье когда-то работать с Изабеллой Эбергард и на всю жизнь зачарованным сиянием таланта ее жизни.
Эти три написанные славянкой на французском языке книги называются:
— В горячей тени Ислама.
— Страницы Ислама.
— Тримардер.
Но самой прекрасной книгой была жизнь самой Изабеллы Эбергард.
Изабелла Эбергард была дочерью вдовы генерала Мердера, умершего в 1873 году. Несколько сыновей генерала занимали еще в 1911 году, по словам г. Виктора Баррюкана, французского биографа Изабеллы Эбергард, высокие административные посты в России.
Наталия Мердер, похоронив мужа, переселилась в Женеву, где жил ее дядя, Александр Трофимовский, друг Герцена и Бакунина, поклонник Толстого, покинувший Россию в знак политического протеста.
В его доме, «Villa Neuve», и родилась в 1877 году Изабелла Эбергард.
«Дочь русского мусульманина и русской матери, — пишет она в автобиографическом письме, — я родилась мусульманкой и никогда не меняла религии. Мой отец вскоре после моего рождения умер в Женеве, где он жил, и мать моя осталась в этом городе у моего двоюродного деда, воспитавшего меня абсолютно мальчиком, что и объясняет, почему я в течение долгих годов ношу мужской костюм»[27].
В библиотеке своего старого деда девочка познакомилась с самой разнообразной литературой. Одаренная редкими способностями, она в восемнадцать лет студентка-медичка, говорящая и пишущая в совершенстве на русском, немецком, французском и арабском языках.
Литература влечет ее к себе. Она оставляет медицину и отдается литературным занятиям, поддерживает оживленную литературную переписку под именами Подолинского, Сиди-Махмута и другими.
На двадцатом году жизни дочери, Наталья Мердер переселяется вместе с нею в Бон, в Алжире.
Средиземное море и Марсель, город и море, сыгравшие огромную роль в ее судьбе, поразили воображение молодой девушки:
«Оршанов, — пишет она о своем любимом герое, в котором запечатлено немало ее собственных черт, — был ослеплен и опьянен после закопченных портов Севера Средиземным морем.
Это было подлинное, классическое море, сверкающее море, живущее во славе солнца, ласкающее своей лиловой волной берега света, на которых родилась человеческая мысль… Это море, великий путь, ведущий в сказочные страны».
Одной из этих сказочных стран, неотразимо притягательной для Изабеллы Эбергард, была Северная Африка, страна ислама, пустынь и оазисов, причудливых таинственных древних городов, кзуров, окруженных пальмовыми рощами, бедных «гамада» и бесконечных солнечных пространств, так чудесно ею описанных.
Ее герой, ее двойник, подолгу простаивал на набережной Марселя, глядя на «красный пожар заходящего солнца», на гигантов пароходных компаний, на далекие быстроходные корабли, отходящие в Индию, Китай, в Океанию, стоял и смотрел в часы, когда «могущественное дыхание жизни, тиранический зов далеких горизонтов, как тонкое и непреодолимое колдовство поднимались от Марселя и его портов», стоял, смотрел и говорил себе «что Вселенная не кончается на этой набережной, что там, за этим убаюкивающим морем, — земли солнца и молчания, что там Африка…» и «Африка преследовала его, особенно мусульманская Африка. Он думал о своем собственном исламическом атавизме, пронесенном через весь род матери, татарский и кочевой…»
В Боне Наталия Мердер приняла магометанство.
Вскоре по приезде она опасно заболела. Дочь оставалась у ее постели, ухаживая за ней, находя время для самого усердного изучения окружающего ее мира, для совершенствования в арабском языке и для литературной работы.
«Здесь, — писала она одному из своих магометанских друзей, — я не двигаюсь, не разговариваю, я учусь и пишу». «Я пишу, потому что я люблю процесс литературного творчества; я пишу, как люблю, ибо такова, вероятно, моя судьба. И это единственное мое утешение».
Г. Али-Абдул-Вагаб, видный тунисский чиновник и ученый, рассказывает, как он познакомился с Изабеллой Эбергард.
Будучи в 1896 году в Париже, он зашел однажды к своему другу, уважаемому шейху Абу-Наддара, и увидел у него на письменном столе портрет молодого русского моряка. Заинтересованный фотографией «юного красавца среди стольких почтенных старческих голов, большею частью министров, пашей, принцев и высоких сановников оттоманского двора», он спросил у шейха, кто это?
— Это, — ответил шейх, — молодой славянский писатель, который, приняв мусульманскую веру, обосновался в Алжире для изучения арабского языка.
«Через месяц, — рассказывает Али-Абдул-Вагаб, — я получил очень милое письмо от нашего славянина, подписанное „Махмудом“, в котором он просил меня осветить ему некоторые непонятые им мусульманские вопросы».
В конце концов между тунисским ученым и славянином завязалась оживленная переписка и Али-Абдул-Вагаб, приглашенный «Махмудом», при своем возвращении в Тунис, высадился в Боне, где и провел три дня в обществе Изабеллы Эбергард и ее матери.
«Я не могу описать изумления, охватившего меня на дебаркадере, когда вместо того, чтобы пожать руку Махмуда, я очутился перед очень изящно одетой молодой девушкой».
Али-Абдул-Вагаб остался очарованным. Но, познакомившись потом гораздо ближе с ней, он все же никак не мог разгадать ее.
«Эта, — по его более поздним словам, — красивая и молодая девушка, сознательно отказавшаяся от приятных преимуществ ее пола с тем, чтобы идти навстречу приключениям, перед которыми бы отступил самый храбрый из мужчин», долго оставалась неразрешимой загадкой не для одного только Али-Абдул-Вагаба.
Не была ли она долгое время загадкой и для самой себя, она, писавшая:
«Есть во мне много такого, чего я еще не понимаю или только начинаю понимать. И тайны эти многочисленны. Однако я изучаю себя изо всех сил, я трачу мою энергию для осуществления на практике афоризма стоиков: „Познай самого себя“. Это тяжелая, привлекательная и болезненная задача. Что мне причиняет больше всего боли — это необыкновенная подвижность моей натуры и действительно отпаивающая неустойчивость моих настроений, сменяющих одно другое с необычайной быстротой. Это заставляет меня страдать и я не знаю другого средства, кроме немого созерцания природы, вдали от людей, лицом к лицу с великим Непостижимым, единственным прибежищем души в бедствии».
Смерть больной матери изменяет образ жизни Изабеллы Эбергард. Похоронив ее на мусульманском кладбище Бона, — там стоит камень с надписью: «Фатима Манубия», таково было магометанское имя Наталии Мердер, — Изабелла Эбергард возвращается к престарелому деду, к Александру Трофимовскому, в Женеву с тем, чтобы выполнить, как писала она, «свою дочернюю обязанность».