Темный Империум: Чумная война (ЛП) - Страница 96

День и ночь на борту космического корабля – вещь довольно относительная. Стоит лишь выключить свет и этот бороздящий пустоту город погружается в сон. Один щелчок и на борту снова день. Возможность манипулировать такими вещами когда-то считалась прерогативой богов.

Робаут Гиллиман сидел на своём троне, воссоздав вокруг себя ночь. Скрипториум был пуст. За закрытыми дверьми на корабле продолжала кипеть жизнь, но здесь, в тишине, Гиллиман мог обманывать самого себя в том, что в этот небольшой промежуток времени звёзды сияют лишь для него одного.

Он сидел у своего рабочего стола. С того момента, как у него в последний раз было несколько свободных минут на то, чтобы посидеть и подумать, практически ничего не изменилось. Экран с данными продолжал пролистывать бесконечный лист с информацией, и, если раньше примарх относился к нему как к одному из своих самых важных элементов на рабочем столе, тот в этой ситуации ему не было никакого дела до него. Строки данных превращались в зелёный текст, пробегали по экрану и погибали во тьме, что ожидала у нижней грани дисплея, оставаясь незамеченными навсегда.

На данный момент все мысли Гиллимана крутились вокруг всего лишь одной вещи – той стазис капсулы, которую вручила ему Яссиллия Сулеймани, и той книги, которая хранилась в ней. Сейчас контейнер был закрыт, представляя собой лишь обычную деревянную коробочку, которая была украшена простым узором. Тем не менее, в этот раз она доминировала над всеми остальными вещами, что находились на столе. Гиллиман вспомнил о ларце из древних легенд, в котором были заключены горе и скорбь. Теперь же об этих легендах не помнил никто.

Он думал о том, стоит ли ему открыть контейнер и прочесть лежащую внутри книгу.

‘На её страницах не будет надежды, ’ – предупредил он сам себя.

Гиллиман никогда не читал ту книгу, которая лежала внутри. Он отказывался от этого с того самого момента, когда она впервые была издана. Никогда не поступая так с какой-либо другой книгой, в случае с этой он в открытую заявлял, что он будет игнорировать её. Давным-давно, во времена Века Просвящения, Гиллиман считал себя одним из наиболее разумных примархов. Он был учёным мужем, рациональность была его первым и последним доводом, и, тем не менее, специально порицал эту работу. Почему? Он делал это и всё остальное для того, чтобы угодить Императору, но это было не единственной причиной. Он хотел решить этот вопрос для себя самостоятельно. Он должен был ознакомиться с аргументами и проверить их, а не отбросить. Кредо Имперской Истины, как бы он не был к нему привязан, было всего лишь кредо. Оно имело недостатки и, конечно же, большая его часть была основана на лжи.

То, что он отвергал этот труд, был просчитанным оскорблением. Он и Лоргар никогда не встречались лицом к лицу. Гиллиман был рациональным примархом, в то время как Лоргар преследовал метафизические истины. Вера была его главным инструментом в размышлениях, и Гиллиман всегда презирал такой подход. Способ ведения войны Несущими Слово раздражал его. Как мелочно с его стороны. Он знал, что отвергая верования брата так рьяно, он лишь ускорил приближение конца тому всему, во что верил Император.

Или всего лишь заявлял, что верил, поправил себя Гиллиман. Он никогда не имел возможности поговорить с Императором об истине. Война мешала этому, а когда она была окончена, Император уже находился за пределами коммуникации. Лишь в тот момент, когда Гиллиман вернулся на Терру и был в Его присутствии, он смог услышать от своего создателя нечто иное, чем тишина.

Он вновь погрузился в воспоминания о той встрече, всё ещё будучи не в состоянии вспомнить всё то, что он видел, и что могло произойти.

Возможно, подумал он, я не читал эту книгу лишь потому, что Лоргар был прав.

Как я могу узнать это, не прочитав её? Его не волновало то, что он осуждал Лоргара – в этот раз проблема заключалась в том, что он отворачивался от своей интеллектуальной строгости. Он, в каком-то роде сродни Лоргару, был всего лишь фанатиком.

Теоретически: Я должен поставить точку в этом вопросе. Практически: Я должен прочитать книгу.

Гиллиман откинул книжку коробки. Тонкая книжка находилась в маленьком разъёме, озарённая мягким синеватым светом стазисного поля. Она была старой, практически такой же старой, как и он сам. Вместе они были реликвиями других времён и утерянных навсегда вещей.

Внешний вид книги не выдавал той силы, которую она содержала. Но она была могущественной и настолько разрушительной, что Гиллиман лично запретил её после окончания Ереси Хоруса. Каждая найденная копия должна была быть сожжена, слова в этой книге были насквозь пропитаны ложью предателя. Она была вырвана со страниц истории, вычеркнута из всех записей. Люди умирали, защищая её. Верующие называли их мучениками, но тогда Имперский Культ был слишком мал, и Гиллиман игнорировал его. В тот момент книга уже сделала своё дело. Мысли были посланы, закрепляющийся в памяти вирус передавался от одного ума к другому. Остановить это было невозможно. Всё написанное в этой книге, мысли и верования архипредателя, стало основанием Имперского Культа.

Он думал о том, знают ли высшие жрецы Экклезиархии об этом факте.

Зачастую эта книга была плохо напечатана, будучи изданной где-то на подпольных фабриках. Эта же была сделана из отличных материалов. Скорее всего, ей владел влиятельный мужчина или женщина. Это объясняло тот факт, что она сохранилась до этих пор. Одинокое название книги было выжжено на сделанном из золото листе дерева, что был прикреплён к светло-коричневой коже. Автор указан не был. Нижний правый край обложки был пропитан потом предыдущего владельца. Это было единственное напоминание о той личности, что мертва уже десять тысяч лет, и что читала книгу бесчисленное количество раз. Представление подобных картин в уме для Гиллимана всегда было чем-то похожим на фруктовое дерево, что не приносило плодов, вместо этого отнимая драгоценное время. Он избавился от навязчивых мыслей.

С того момента, как эта книга была написана, Имперский Готик сильно изменился – даже самые древние и наиболее укрепившиеся слова были изменены волнами перемен. Тот почерк, которым она была написана, был крайне старым. Мысли о чтении книги ввергли примарха в пучину воспоминаний. Они лишь усилили те ощущения нахождения не на том месте, которые испытывал Гиллиман, после чего он тут же отбросил все эти мысли, твёрдо собравшись уничтожить книгу и эту коробку.

Но он не сделал этого. Его палец нащупал скрытый тумблер, который отключил стазисное поле. Он продолжал смотреть на лежащую перед ним книгу.

Гиллиман взял её из коробки. Кожа, которая служила ей обложкой, была высохшей и хрупкой. Бумага пахла так, как и подобает старой бумаге: острый затхлый запах, запах скрытой мудрости и погибающих воспоминаний.

Лишь спустя десять тысяч лет после того, как Лоргар Аврелиан прикоснулся пером к бумаге, намереваясь создать этот трактат, Гиллиман начал читать его.

Возрадуйтесь, ибо я несу вам великие вести.

Бог ходит среди нас.

Таковыми были первые две строки Лектицио Дивинитатус.