Темные зеркала. Том второй (СИ) - Страница 11

 Потом пришла безработица. И начали сокращать рабочие часы. И я, и Крупский получили теперь уйму свободного времени, а также свободу от лишних денег. То есть лишними они казались хозяевам. Я стал работать через день, и хотя теперь у меня было время исполнять прихоти редактора и писать всякую муть, но, почему-то исчезло такое желание. Иссяк запал. Но роман свой я пополнял все новыми и новыми подробностями, и он грозил стать чем-то интересным. В десять утра одиннадцатого сентября две тысячи первого года, я пришел к Лене и расположился на диване с кучей мятых исписанных листков. Так, на тот момент, выглядела моя рукопись. Через пятнадцать минут притащился старик Крупский со стопкой CD-дисков. Ему, во что бы то ни стало, нужно была записать множество фильмов. Иначе, он обещал сойти с ума от безделья. Записывающий компьютер стоял в другой комнате, и Лена отправилась туда, тихо бормоча что-то о покое, которого нет. Там она включила радио, и оно забубнило отвратительными голосами. И почему это радиодикторы так странно говорят? Или слова жуют и глотают, или приобретают какой-то опереточный прононс. Мерзость. В тот день они так там заходились, что временами казалось, что я слышу радиопостановку кукольного театра. Хотя слов и нельзя было разобрать. Потом пропикало, и начались новости. Лена влетела через две минуты с криками: 

– Включайте телевизор, на Торговый центр в Нью-Йорке упал самолет.

По всем каналам показывали горящую башню, поэтому мы смогли с легкостью найти вещание на русском. Вот тут и началось. Только-только мы насладились видом горящего небоскреба, как в телевизоре раздался вой многотысячной толпы, другой самолет также неудачно приземлился на вторую башню. Вопль этот показался мне стереофоническим. В соседних домах, в квартирах сверху и снизу тоже смотрели этот репортаж, и, как видно, не сдержали крика. Местные жители вообще любят кричать. Футбол, например, можно не смотреть. А про голы узнавать по воплям, которые издает вся страна. Так было и в этот раз. В прямом эфире самолет врезался во Всемирный торговый центр, и в прямом же эфире весь Израиль не смог сдержать крик. Думаю, что в тот момент точно так же завопил и весь мир. Кто от горя и ужаса, а кто от радости.

Этот день мне запомнился в подробностях. Приходили какие-то знакомые, усаживались на диване, смотрели как горят башни… Потом башни упали. Когда объявили, что горит Пентагон, реагировать адекватно уже не оставалось сил. И как специально, картинку с места теракта стали перемежать кадрами из Палестинской автономии. Там шло веселье. Особенно веселились какие-то толстые беззубые тетки в черном. Они прямо вылезали из себя от радости. 

– Если бы я так выглядела, – сказала Лена, – я бы повесилась. 

– Недолго уж мучиться, – философски заметил Крупский, – теперь они поняли, что могут. Так что…. Готовьтесь….

Замечание Крупского мне совсем не понравилось. Хотя в чем-то он был, несомненно, прав. Нас ожидали еще два года интифады. И позор потом. Но, все это было потом, через много лет. Позорная Вторая ливанская, и отступления с территорий и много еще чего…. А пока мы смотрели на рухнувшие башни-близнецы, и каждый из нас думал свою думу. Стемнело. Попивая кофе, я смотрел в темно синее небо, в котором, словно привидения проносились огромные летучие мыши, и почти пропустил тот момент, когда наша куколка, наконец, превратилась в бабочку. Я иногда начинаю о чем-то размышлять и вообще не слышу того, что происходит вокруг. Так было и на этот раз. Когда я включился, Лена и Крупский уже что-то обсуждали. 

– … я уже могу, – говорила Лена, понизив голос, – все, теперь голова у меня ясная и холодная. Самое время и сделать что-то. 

– Но, то, что ты предлагаешь – опасно, – возражал Крупский. – Это же все возвращается. 

– Глупости говоришь, – оборвала его Лена, – это я возвращаю. Почему это его зло должно остаться безнаказанным, а мой ответ, навлечь на меня бедствия? Это что, такая справедливость? И все равно, ты-то чего боишься. Ну, будешь ассистентом…. 

– Что-что? – вмешался я в разговор, – вы убийство задумали? Насмотрелись кровавой правды и вперед? Уж не меня ли хотите порешить? 

– Да ну уж, – ответила Лена, – просто предлагаю провести небольшую «черную мессу». Совсем маленькую, – добавила она писклявым голосом, – нестрашную. Когда ей, до зарезу, нужно было подбить человека на что-то несуразное, она всегда пользовалась этим приемом – писклявым голосом маленькой девочки. И отказать уже никто не решался. И мы не отказали.

В ближайшую пятницу мы собрались, дабы проделать нечто. То, что Лена называла «черной мессой», хотя на самом деле это было что-то другое. Ею самой придуманный ритуал. Как мне и было велено, я нес с собой бутылку красного сладкого вина. У самого подъезда меня поджидал старик Крупский. Это было на него непохоже, обычно он появлялся раньше всех. На лице его было написано смущение и даже робость. Желчный Христос на глазах превращался в кроткого еврея. Вместо того, чтобы сразу подняться по лестнице, он ухватил меня за рукав и затащил в темное пространство возле лифта: 

– Ты, действительно, решил в этом участвовать? – настойчиво вопрошал он меня, дыша ментоловым запахом «Орбита». – Это… это так странно… Она сказала – «я его создала, я его и уничтожу». Думаешь это нормально? И что значит создала? 

– Она хотела сказать, – терпеливо растолковал я, – что привезла Алекса в эту страну, потому что он не подпадал под Закон о возвращении. И мог въехать только как муж еврейки. Понятно? 

– Нет… она говорила про другое, – упорствовал старик. – Она говорила, что он бы оказался в тюрьме там, на родине. Может быть, она решила на него донести? Властям? Это же… Или все-таки колдовство?

Он напоминал нервную ворону, которая готова в любой момент взлететь на фонарь, предоставив мне одному расхлебывать капризы Лены. Но я не дал ему такой возможности: 

– Сейчас мы оба поднимемся к Лене, – твердо сказал я, – и сделаем все, о чем она просит. Не думай, я в такие вещи вообще не верю. Но, пойми одно, ей это может помочь. Знаешь такое слово – психотерапия. Обычно человек в стрессе бессознательно делает то, что является главным для него лекарством. Поэтому, мы оба сейчас поднимемся… и все будет нормально. 

– Ну не знаю…, – бормотал Крупский, пока мы поднимались по лестнице. Я часто замечаю, что люди, находящиеся в расстроенных чувствах, начинают твердить одну какую-то фразу «я не знаю», «что же это такое», и все в таком ключе. Старик Крупский явно был расстроен или растерян. Но я никак не мог понять, почему… Что так задевает его, «неправоверного» еврея? Или он в тайне все-таки верил в бога?

Комнаты были темны, хотя на улице еще светило солнце. Лена опустила жалюзи на окнах, чтобы даже случайный луч не проник в ее святилище. Всюду горели черные свечи, распространяя таинственный церковный дух. Посреди комнаты стоял круглый столик, накрытый черной скатертью. На нем лежали – необычной формы нож, с ручкой в виде головы дракона, кучка золотых украшений. Стояла чаша с водой, в которую был опущен серебряный крест, и солонка. Рядом на книжной полке прикорнула коробочка с медицинскими иглами, вата и одеколон. И если то, что было на столе, особой дрожи у меня не вызвало, то содержимое книжной полки, мне не очень пришлось по вкусу. Оно означало, что мелкого членовредительства не избежать. Крупский тоже успел заметить иглы и ущипнул меня за локоть. В отместку я наступил ему на ногу. В самом деле, Нельзя же юмористу трястись как овце. Нужно подходить с юмором, если ты уж назвался сатириком. Лена была вся в черном. В черных брюках и в старой рубашке Алекса, которая была ей настолько длинна, что почти доходила до колен. Выражение лица она имела торжественное и немного мрачное. 

– Проходите, – коротко произнесла она, и царским жестом указала на диван. – Да, еще вино откройте.

Я раскупорил вино, и мы стали ждать, начала представления. Как же она долго усаживалась, примеривалась. Потом достала откуда-то сверток из черного шелка, а уж из него – восковую куколку размером с ладонь. Крупский разглядывал ее, вытянув шею.