Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Страница 12

Вопреки косвенным предположениям Пинкера, субъективное благополучие не определяется периодическими переживаниями, такими как насилие. Хотя на него может постоянно влиять ряд структурных факторов, в том числе и структурное насилие, о котором говорилось выше, субъективное благополучие определяется в первую очередь привязанностью к семье, друзьям и вещам. Субъективное благополучие мужчины или женщины, живших, например, в плейстоцене, определялось бы опытом жизни в теплой, поддерживающей и вознаграждающей социальной среде, а не объективным состоянием бедности группы, опасностями ночи, эпизодическим насилием или сном на сырой земле. Черты личности, связанные с субъективным благополучием, не могли развиться, если бы люди в прошлом никогда не были счастливы, как нам хотелось бы верить в мрачное видение "Лучших ангелов".

Пинкер перепутал историю с биографией. Риторическим жестом большой силы он предлагает читателю представить себе жизнь, охватывающую века от Средневековья до наших дней, подобно иммигранту, покинувшему ужасы Третьего мира ради комфорта Америки. Но это призрачный аргумент. Целые группы населения, все их поколения, никогда не смогут получить такой опыт, потому что это происходит слишком медленно. В каждую эпоху люди выверяют свое ощущение благополучия в соответствии с условиями дня. Подумайте об этом так: через сто лет медицина, возможно, вылечит наш чих и наш зуд. Но если вашим правнукам не посчастливится пережить эти изменения в течение своей жизни, то отсутствие чиха и зуда не сделает их счастливее вас. Хотя история может рассказать о постоянных изменениях в человеческом обществе, технологиях и материальной культуре, субъективное благополучие исторически неизменно. Это важное замечание было высказано историком счастья Даррином МакМахоном. Этот тезис стоит оспорить, но если МакМахон прав, а Пинкер ошибается, то долгосрочные сдвиги в уровне насилия не могут оказать никакого влияния на совокупный уровень субъективного благополучия. Прошлое никогда не было долиной слез, и никакое снижение уровня насилия не принесет большего счастья.

Я за то, чтобы заниматься глубокой историей насилия. Однако эта история должна ставить во главу угла жертву, а не агрессора. С точки зрения жертвы, насилие - неизбежная черта человеческой жизни, даже если, как секс или еда, оно принимает различные формы. Глубоко вплетенное в отношения власти и господства, насилие долговечно и протеистично. Оно действует как на виду у всех, так и в закоулках человеческих отношений. В свете глубокой истории насилия мы обязаны осознавать его присутствие, распознавать его формы и находить способы борьбы с ним.

Глава 3. Пинкер и использование и злоупотребление статистикой при написании истории насилия

Даг Линдстрем

В книге "Лучшие ангелы нашей природы" Стивен Пинкер утверждает, что "насилие снижалось на протяжении длительных отрезков времени" и что мы, возможно, живем в "самую мирную эпоху за все время существования нашего вида". Без каких-либо дальнейших колебаний Пинкер также заявляет, что негосударственные общества были гораздо более жестокими, чем современные государственные, "даже в их самые раздираемые войной века". "Если прошлое - это чужая страна, то она шокирует своей жестокостью. Легко забыть, насколько опасной была жизнь раньше, насколько глубоко жестокость была вплетена в ткань повседневного существования". В подтверждение этих утверждений Пинкер приводит различные диаграммы и графики. Серьезный анализ долгосрочных изменений в распространенности насилия, безусловно, должен включать количественные данные, но то, как Пинкер использует статистику, весьма проблематично.

В подзаголовке книги Пинкера заявлено, что речь идет о "снижении уровня насилия в истории и его причинах". Действительно, мы располагаем убедительными доказательствами масштабного долгосрочного снижения уровня смертоносного межличностного насилия, по крайней мере, в Западной Европе с XVI до середины XX века. Этот переход был предварительно идентифицирован еще в 1981 году Тедом Робертом Гурром в известной статье, в которой он собрал количественные данные по Англии за период с XIII по XX век. Впоследствии подобные переходы наблюдались и в других европейских регионах, хотя и с разной хронологией. В серии исследований Мануэль Эйснер собрал все больше количественных наблюдений за историческим уровнем убийств. Анализ, проведенный Эйснером, подтверждает долгосрочное снижение числа убийств в Европе в период с середины XVI по начало XX века. Кроме того, они подтверждают наличие различных долгосрочных траекторий в разных регионах, а также многочисленные и периодически повторяющиеся скачки и контртенденции, прерывающие основную тенденцию к снижению уровня убийств.

Установление долгосрочного спада числа убийств в Европе стало крупным научным достижением. Долгосрочный спад смертоносного межличностного насилия продолжался (по крайней мере, в западном мире) примерно до 1960-х годов. После этого уровень убийств несколько вырос до 1990-х годов, а затем вновь начал снижаться. Все это не вызывает сегодня больших споров среди исследователей. Это знание чрезвычайно важно, поскольку некоторые СМИ, некоторые политики и различные проводники моральной паники склонны описывать современную ситуацию в крайне мрачных тонах, часто указывая на якобы растущий уровень преступности в целом и насилия в частности. Нарисованная иногда картина стремительно движущегося к социальному распаду общества просто не согласуется с тем, что мы знаем об исторических траекториях смертоносного межличностного насилия.

Я не ставлю целью поставить под сомнение долгосрочное снижение числа убийств в Европе. Так в чем же проблема с тезисом Пинкера? Разве мы не должны радоваться хорошим новостям? Как это часто бывает, все гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. В первую очередь меня беспокоит то, как Пинкер использует, а иногда и злоупотребляет количественными и статистическими данными. Количественные данные используются небрежно и иногда вводят в заблуждение. Точнее говоря, Пинкер предлагает глобальный гранд-нарратив с высокими претензиями, основанными на зачастую ограниченных и проблематичных количественных данных. Некоторые из его выводов основательны, другие - сомнительны. Он часто игнорирует многочисленные проблемы, связанные с историческими и доисторическими количественными оценками, игнорирует свидетельства, указывающие на другие направления, и иногда проводит довольно бесполезные долгосрочные сравнения.

От убийств к насилию в целом

Пинкер систематически использует убийства в качестве косвенного показателя насилия в целом. Разумеется, он не единственный, кто так поступает. В отличие от многих других преступлений, убийства считаются достаточно легко учитываемыми. Темные цифры, то есть количество неучтенных или нераскрытых преступлений, ожидаемо низки. Убийство другого человека считается противозаконным практически во всех обществах, и убийство обычно рассматривается как преступление, в меньшей степени зависящее от конкретных культурных условий, чем многие другие преступления. По этим причинам убийства считаются подходящими для кросс-культурных и долгосрочных исследований. Тем не менее, важнейший вопрос о том, существует ли фиксированная зависимость между количеством убийств и общей распространенностью насилия в обществе, редко обсуждался в явном виде. Питер Шпиренбург - один из немногих историков, который прямо утверждал, что между количеством убийств и более умеренными формами насильственной преступности существует прямое соответствие, особенно в отношении долгосрочных тенденций; количество убийств - единственный надежный показатель общего уровня насилия в обществе. Следует подчеркнуть, что аргументация Шпиренбурга носит чисто теоретический характер и не основана на эмпирическом анализе. Финский историк Петри Каронен проанализировал зарегистрированные убийства в соотношении с другими насильственными преступлениями в выборке городов раннего Нового времени в шведском королевстве. Его наблюдения подтверждают наличие определенных корреляций, но они также указывают на существенные различия между регионами и колебания во времени. Например, когда в XVII веке количество убийств снизилось, в финской части королевства наблюдалась тенденция к росту числа зарегистрированных других насильственных преступлений.