Темная симфония - Страница 77

Она поцеловала его, поскольку не смогла найти другого способа ответить, показать, что он значит для нее. Излив все свои чувства в поцелуе, она оторвалась, чтобы глотнуть воздуха, и рассмеялась.

— Я просто физически не смогу держать свои глаза постоянно закрытыми. Что мы будем делать с этим? Я могу целовать тебя, поднять голову и случайно открыть глаза. А у тебя окажется три головы, одна из которых будет вращаться на твоей шее кругом. У второй через середину лба пробегает нечто, похожее на кость. Ты ведь в действительности так не выглядишь, правда? Если да, то тебе следовало бы предупредить меня, что тот красивый мужчина в зеркале, которого ты показал мне, был всего лишь плодом твоего воображения.

Смеясь, он перекатился, отчего она оказалась на спине.

— Нам потребуются очень-очень темные очки, чтобы не позволить тебе всего этого увидеть.

— В то же время, не должна ли я буду обмотать свою голову словно мумия?

— Я сомневаюсь, что твоя семья найдет в этом что-то смешное. Таша подумает, что я запаковал тебя, чтобы отправить в Египет. Полагаю, тебе лучше носить свои темные очки, пока мы не подберем другие. Они должны помочь, — он передал ей знакомую пару.

— Grazie, — пробормотала она и надела их.

Он поднялся.

— Представь, что ты совершенно чистая и опрятная. Посмотрим, сможешь ли ты выстроить образ.

Она встала, потянулась, выпрямив руки над головой.

— Не могу дождаться, когда увижу бедного Кельта. Он, должно быть, чувствует себя ужасно одиноким. Теперь он может оставаться с нами? Я знаю, ему не нравится оставаться в одиночестве, — Антониетта приложила все усилия, чтобы представить себя, освежившуюся после душа, самым главным образом в своем сознании. — А что ты делаешь со своей одеждой, когда превращаешься?

— Я позабочусь, чтобы ты была одета, cara.

— Ты этим вечером дотрагивался до Пола? С ним все будет в порядке?

— Да, он слаб и испытывает боль, но он поправится. Таша и Жюстин провели рядом с ним всю ночь. В данный момент он отдыхает. Мы навестим его, когда прибудем в палаццо. Сейчас мы должны идти. Мы обязаны сообщить дону Джованни, что немедленно должны пожениться. Думаю, будет лучше, если я попрошу у него твоей руки. И пока я делаю это, ты можешь поговорить с Ташей. Я не сомневаюсь, она наверняка начнет швыряться вещами, поэтому будет лучше, если меня при этом не будет.

— Трус, — улыбка пропала с ее лица. — Прежде, чем мы что-либо сделаем, мы должны поговорить с Маритой. Мне невыносимо жить с ней в одном доме, даже если она и жена Франко, если она вовлечена во что-либо подобное воровской шайке, — Антониетта тряхнула головой, дотрагиваясь до своих темных очков, убеждаясь, что они на месте. — Если она тем или иным образом замешана, дети и Франко будут опустошены.

— Мариту довольно легко прочитать, Антониетта. И пришло время пробиться через некоторые из этих барьеров, чтобы узнать, кто добавляет яд в вашу пищу. Это должен быть кто-то из домочадцев. Как бы сильно, я знаю, тебе ни хотелось, чтобы виновником был кто угодно, а не член твоей семьи, лишь немногие посторонние имеют доступ к вашей еде.

Антониетта отвернулась от него. Ей была невыносима мысль, что член ее семьи мог пытаться убить ее, не говоря уже о доне Джованни. Он мог быть суровым, а временами казаться непрощающим, но она знала, что он был любящим и щедрым мужчиной, чья жизнь вращалась вокруг его семьи.

— Ты готова изменить форму? На что-нибудь легкое. На птицу, которая тебе знакома, — Байрон взял ее за руку, желая отвлечь ее мысли от ее страхов и дать ей что-то, что стоит ожидать.

— Я готова с того момента, как проснулась.

Байрон наклонился и поцеловал ее.

— Знал, что ты так скажешь.

Это было все, что она могла сделать, чтобы не запрыгать по кровати словно шаловливый ребенок. Она прекрасно понимала, что испытывал Джозеф.

— Скажи мне, что делать.

Он вывел ее на веранду, выходящую на море.

— Полностью слейся со мной. Я буду держать для тебя в твоем сознании облик совы. Сначала ты будешь захвачена красотой полета, но ты должна будешь работать над тем, чтобы не забывать постоянно держать перед собой этот образ. Потребуются годы практики, чтобы довести это до совершенства. И по правде, превращение ощущается странно. Ты словно погружаешь себя, сущность того, кто ты есть, в другое создание, другую форму. Ты должна контролировать эту форму и все ее потребности.

— Скажи, а всем остальным женщинам, которые были перевоплощены, оказывали помощь?

— Насколько мне известно — да, просто они принимали это без вопросов. Я не уверен, что они даже осознавали, что образ и контроль над ним держали для них Спутники жизни. Мы так сильно слиты с тобой, что всегда ли ты можешь сказать, кому первому в голову пришла та или иная мысль?

Она кивнула.

— Тогда давай сделаем это.

Представшие детали птицы были поразительными. Антониетта тщательно изучила их, обращая пристальное внимание на каждый изгиб, каждое перышко. Поймала в своем сознании первое мерцание узнавания. Ее кожу начало покалывать. Она крепко зажмурила глаза и разрешила этому произойти. Позволяя своему телу изменяться, она одновременно где-то глубоко внутри себя ощущала весь этот процесс. Она замерла совершено неподвижно, опасаясь, что если она шевельнется, то допустит какую-нибудь ошибку. Боясь, что не получится.

—  Испытай свои крылья.

Осторожно она распрямила во всю длину слои перьев и ради эксперимента взметнула воздух. Радость пронеслась через нее.

— Я сова!

—  Оставайся подле меня, Антониетта. Держи этот образ над всем остальным в своем сознании.

— Ты должен обеспечить меня картой. Если я попытаюсь открыть глаза, я тут же окажусь дезориентированной.

— Просто оставайся подле меня. Когда мы достигнем палаццо, мы попрактикуемся в защите невидимостью наших физических тел от глаз остальных.

— Бог мой! Словно под плащом-невидимкой. Человек-невидимка. Это так фантастично.

— Это будет чуть позже. А сейчас сосредоточься, Антониетта, иначе попадешь в беду и упадешь с неба. Взбирайся на перила и мы пустимся в путь над морем.

— Так что если я и рухну, то упаду в море и утону вместо того, чтобы с огромной скоростью удариться об землю и сломать все до единой кости в своем теле.

— Этого не произойдет. Но если ты предпочитаешь, я снова могу понести тебя.

Антониетта глубоко внутри тела птицы фырканьем выразила презрение к его идее и вспрыгнула рядом с ним на широкое ограждение. Прежде чем она смогла отговорить саму себя от этого шага, она спрыгнула с уступа, широко раскинув крылья. Ветер поймал ее, подняв вверх, взъерошил перья. Ощущение полета, когда она сама совершала его, было более интенсивным. Антониетта позабыла про все, что говорил ей Байрон. Чистое возбуждение от парения в небесах вместе с ветром и облаками наполнило ее радостью.

Байрон летел в непосредственной близости от нее, держа образ в ее сознании, потом опустился чуть ниже, чтобы предотвратить ее падение, когда она стала чересчур неудержимой. Но он не читал ей нотаций. Ее радость наполняла его воспоминаниями об его собственном первом опыте. Они приблизились к палаццо со стороны побережья, опустившись вниз под прикрытием лабиринта.

Антониетта тяжело села на голую задницу и была потрясена, когда Байрон всунул ей в руку одежду.

— Я не собираюсь ничего спрашивать, — она изо всех сил старалась не рассмеяться, потирая ягодицы. Но не выдержала: — Это было самое ужасное приземление, какое ты когда-либо видел?

Он обхватил ее лицо руками и впился губами в ее рот.

— Ты чудо, Антониетта, и ты даже не осознаешь этого, — он смотрел, как она натягивает темно-зеленые брюки на свое обнаженное тело и соответствующую шелковую блузку.

Зашелестели листья, затрещали ветки. Тихое бормотание голосов в отдалении предупредило Байрона и Антониетту, что кто-то еще вошел в лабиринт. Они также могли слышать, как тихо про себя напевает дон Джованни, копошась во внутреннем дворике, проверяя свои обожаемые цветы.