Темная лошадка - Страница 6

– Печально, что такой тип до сих пор при деле, – заметила я.

Доктор Дин пожал плечами.

– Люди верят, во что хотят. Дон обаятелен, да и на треке его лошади выделывают черт знает что. А победителей, Елена, как известно, не судят. Особенно в нашем деле.

– Конюх Шона сказал мне, что в прошлые выходные у Джейда снова погибла лошадь.

Доктор Дин кивнул.

– Да, я знаю. Звездный. Говорят, перекусил провод висевшего в деннике вентилятора и сгорел заживо.

Пациентка с язвой желудка подошла к нашему углу паддока и потянулась головой к своему спасителю, желая, чтобы ей почесали шею. Я рассеянно почесала ей под подбородком, не сводя глаз с Дина Сорена.

– А вы что думаете?

Он заскорузлой старческой рукой погладил кобылу по голове – бережно, будто ребенка.

– Я полагаю, что у бедняги Звездного было души больше, чем таланта.

– Думаете, Джейд убил его?

– Неважно, что думаю я, – ответил доктор. – Важно лишь то, что можно доказать. – Он поглядел на меня теми самыми глазами, которые так много видели (или могли увидеть) во мне. – А что говорит твоя знакомая? Ну, та, что работает у него.

– Ничего, – сказала я, и у меня противно заныло в животе. – Кажется, она пропала.

Итак, утром в понедельник Эрин Сибрайт, работавшая конюхом у Дона Джейда, должна была заехать за своей младшей сестрой, чтобы вместе с нею отправиться на пляж. Она так и не появилась, и с тех пор у семьи не было от нее никаких вестей.

Я кружила по комнатам домика для гостей и грызла съеденный до мяса ноготь на большом пальце. В полиции округа никого не обеспокоили тревоги двенадцатилетней девочки. Сомнительно, чтобы там интересовались личностью Дона Джейда. Родители Эрин Сибрайт, скорее всего, тоже ничего о Джейде не знали, иначе из всех Сибрайтов Молли не оказалась бы единственной, кто бросился за помощью.

Десятидолларовая бумажка Молли валялась теперь на моем маленьком письменном столике, рядом с портативным компьютером. Внутри аккуратно сложенной банкноты я обнаружила самодельную визитную карточку: имя Молли и адрес на голубом прямоугольничке нарисованного конверта, полосатая кошка на почтовой марке. Внизу карточки был аккуратно выведен номер телефона.

Пять лет назад, в ту ночь, когда погиб Титан, Дон Джейд спал с одной из своих подчиненных. Интересная у него привычка – трахать конюхов. Впрочем, среди тренеров такое хобби не у него одного. Я вспомнила, как Молли прятала глаза, когда говорила, что у сестры не было парня…

Я отошла от письменного стола расстроенная и неспокойная. Хоть бы мне не ездить к доктору Дину, хоть бы никогда не знать того, что я узнала про Дона Джейда! Мне хватает своих неприятностей и без Молли Сибрайт с ее семейными проблемами. Мне бы собственную жизнь распутать и привести в порядок, ответить на свои вопросы, найти себя – или честно признать, что искать-то нечего.

Если я не смогу найти себя, как искать кого-то еще? Снова проваливаться в кроличью нору, словно Алиса в Стране чудес, не хотелось совсем. Я стала заниматься лошадьми, потому что видела в этом спасение. Но при чем тут Дон Джейд и иже с ним? При чем тут люди, которые способны подставить лошадь под удар током или засунуть в ноздри животному мячики для пинг-понга, чтобы оно задохнулось, как жеребец Уоррена Келвина, Титан?!

Так вот как это делается: мячики для пинг-понга в ноздри… У меня защемило в груди от жуткой картины: конь в панике бьется в деннике, бросается на стены, отчаянно пытаясь уйти от судьбы. Я видела выпученные от ужаса глаза, слышала грохот, когда Титан прянул назад и ударился о стену, затем страшный сухой треск ломающейся кости… Кошмар казался абсолютно реальным, звуки буравили мозг изнутри. Меня затошнило, горло сжалось, и я испугалась, что сейчас сама задохнусь.

Дрожа и обливаясь потом, я вышла во дворик. Интересно, как меня характеризует тот факт, что за все время работы следователем мне ни разу не стало дурно от того, что€ одно человеческое существо сделало с другим, а мысль о жестоком обращении с животным вывела из равновесия сразу?

Свежий прохладный вечерний воздух постепенно прогонял из моей головы жуткие картины. У Шона были гости – я видела, как они сидят в гостиной, разговаривают, смеются. Свет свечей лился сквозь высокие окна, отражался в темной воде пруда. Шон и меня приглашал на ужин, но я послала его куда подальше: все еще злилась за то, что он так подставил меня в «Сайдлайнз». И вот я сейчас стою во дворике, а он небось рассказывает приятелям о живущем у него на задворках частном детективе! Дилетант хренов, развлекает мною своих дружков из Палм-Бич. И даже в голову ему не приходит, что играет с моей жизнью.

И что с того, если он же ее и спас?..

Вспоминать об этом я не хотела. Думать о Молли Сибрайт и ее сестре – тоже. Владения Шона до сих пор были моим убежищем, но теперь мне казалось, будто полдюжины невидимых рук хватают меня, дергают за одежду, щиплют… Чтобы скрыться от них, я направилась по мокрой от росы лужайке к конюшне.

Конюшню Шону строил тот же архитектор, который проектировал большой дом и флигель для гостей. Мавританские арки по бокам создавали крытые галереи; крыша была зеленая, черепичная, потолки – из тика. Светильники вдоль центрального прохода были выполнены в стиле арт-деко. Конюшня обошлась Шону в такую сумму, какую мало кто тратит на жилой дом.

Это было чудесное место, и по ночам я часто приходила сюда, чтобы успокоиться. Ничто не умиротворяет меня так, как вид лошадей, хрупающих вечером сено. У них простая жизнь. Они знают, что им ничто не грозит. День кончается, и они верят, что наутро снова встанет солнце.

Владельцам своим они верят безгранично. И потому совершенно беззащитны.

Оливер отвернулся от яслей, высунул голову из денника и ткнулся носом мне в щеку. Потом прихватил зубами воротник моей старой джинсовой рубахи и как будто улыбнулся, довольный своим озорством. Я обняла его большую голову, втянула в себя запах… А когда сделала шаг назад, высвободив воротник, конь посмотрел на меня безмятежно и ласково, как малый ребенок.

Наверно, я бы заплакала, если б была способна на это физически. Но нет, не могу.

Возвращаясь к домику для гостей, я по пути заглянула в окно гостиной. Там, похоже, не скучали – улыбались, смеялись, блаженно щурились на огоньки свечей. Интересно, что я увидела бы, случись мне заглянуть в окно дома Молли Сибрайт? Мать и отчим, вероятно, спокойно обсуждают будничные дела; Молли им чужая из-за своего острого, недетского ума и тревоги за сестру. А она, наверное, сейчас думает, кого теперь просить о помощи.

Когда я вошла в дом, огонек автоответчика мигал. Я нажала клавишу, приготовившись услышать голос Молли Сибрайт, но испытала легкое разочарование, узнав, что мой адвокат просит меня перезвонить как-нибудь, когда будет свободная минута. Кретин! С тех пор, как я уволилась из полиции, мы вели бесконечную тяжбу за мою пенсию по инвалидности. (Которая мне была совершенно не нужна, но полагалась, потому как я получила увечье на работе. И неважно, что я сама была виновата, да и травмы мои по сравнению с тем, что случилось с Гектором Рамиресом, сущий пустяк.) Какого черта он за столько времени сам не разобрался в ситуации? Зачем ему я?!

И остальным тоже – зачем им я?..

Войдя в спальню, я села на кровать, достала коричневую пластмассовую бутылочку с викодином и высыпала на столик таблетки. Как всегда, пересчитала их и каждую потрогала пальцем. До чего я докатилась, если подобный ритуал мне необходим, если мысль о том, чтобы наглотаться таблеток, – или о том, что сегодня ночью я их не приму, – может успокаивать?

Боже правый, кому в здравом уме и твердой памяти я могу быть нужна?

Разозлясь на себя, я ссыпала таблетки в бутылочку и убрала в ящик. Я ненавидела себя за то, что оказалась такой слабой. Но, с другой стороны, сколько времени я ошибочно принимала собственную избалованность за силу, скрытность за независимость, безрассудство за смелость…

Жизнь – скверная штука, когда в тридцать лет понимаешь: все, что тебе казалось в себе самой правильным и заслуживающим восхищения, на деле всего лишь ложь для самоуспокоения.