Темная лошадка - Страница 6

Дверь открылась. Бэл качнул стволом автомата.

– Гони!

Нас перевели через коридор на другую платформу. Отсюда вагон ходил еще выше, на станцию «Мир». Там были комнаты для ночлега, чем-то напоминающие гостиничные номера, кафе и гараж для гусеничных машин. Выше «Мира» протянулась канатно-кресельная линия, почти достигающая ледовой базы. Других маршрутов в этом районе не было.

– Вы знаете эти места? – вполголоса спросил меня Дима. Мягкая и объемная, как воздушный шарик, Ирэн склонила голову в нашу сторону. Она искала середину – ту невидимую точку, откуда можно было бы услышать разговор Эда с любовницей и мой ответ на вопрос Димы.

– Выше – станция «Мир», – ответил я.

– А еще выше?

– Ледовая база.

– А позвонить с ледовой базы можно? – спросил меня Эд.

Я отрицательно покачал головой.

– База! – фыркнул он. – Что за база без связи! Дыра! Каменный век! На горнолыжных курортах Швейцарии позвонить можно хоть с Сен-Бернара, хоть с Симплона.

– А ты был в Швейцарии, Эдька?! – воскликнула подруга, на мгновение забыв про голод.

Они говорили слишком громко и могли привлечь внимание Тенгиза. Я не хотел, чтобы террористов заинтересовал тот же вопрос. В моем вагончике на базе была радиостанция, по которой можно было связаться с дежурным контрольно-спасательного отряда Тырныауза и с моими ребятами – Чаком Касимовым и Глебом Литвиновым. Станцией я пользовался редко, аккумуляторы для нее получал еще реже, потому вероятность надежной связи была невысока, и все же.

Бэл запрыгнул в вагон, махнул кому-то рукой, и вагон тотчас отчалил от платформы. Нас окружала молочно-белая мгла, и лишь только стук колес на опорах и жесткое раскачивание воздушного экипажа свидетельствовали о том, что мы движемся, а не висим в каком-то странном пространстве, где нет ни верха, ни низа, потому как оно бесконечно во все стороны.

ЦИНИЧНАЯ, МЕРКАНТИЛЬНАЯ ДУШОНКА! Каюсь, более всего я опасался за жизнь Илоны, но не потому, что мною управляли высокие чувства, вроде долга или человеколюбия. Илона была внучкой богатого предпринимателя, сама владела каким-то совершенно ломовым замком в Вейсенбурге, и с какой бы яростью я ни натравливал на себя совесть, упрекая за мздоимство и расчетливость, все равно на душе становилось тепло: если все обойдется и я доставлю внучку дедушке в полном порядке, старый вояка не останется передо мной в долгу.

Я взял Мэд за руку и слегка сжал ее. Немка подняла глаза, измученные увиденным и воображаемыми картинами будущего, и слабо ответила на мое рукопожатие.

– Все будет зер гут, – сказал я и, пожалуй, впервые с момента нашей встречи на станции Азау улыбнулся естественно. Это получилось легко и без натяжки. Для того чтобы оставаться самим собой в трудные минуты жизни, Карнеги советует заняться заботой о ближних. Меркантильная сторона моего сердца увлеклась перекачкой крови, а второй половиной, предназначенной для любви, я искренне пожалел Мэд.

Молодой человек, вызвавший недоумение среди заложников очень даже нормальным поступком, страдал от холода и непонимания. Он держался в стороне от нас, невольно кучкующихся в центре вагона, где, казалось, было теплее и безопаснее, чем у заклеенных снегом окон. Он напоминал неудачника, терзаемого комплексом вечной вины за все плохое, что происходит в мире, включая ненастную погоду и экономический хаос, и сейчас, возможно, остро переживал свой благородный порыв, терзал душу обвинениями в свой адрес и еще больше уходил в себя. Он был единственным в вагоне, кто не был одет соответственно климату и особенностям Приэльбрусья. В брюках и тонкой синтепоновой куртке в горы не ездят, и я не мог понять, какого черта он оказался в рейсовом Терскольском автобусе, который обычно заполняют только местные жители да фанаты горных лыж.

На очередной опоре нас хорошо тряхнуло, и я сделал вид, что потерял равновесие, ухватился за боковой поручень и оказался рядом с молодым человеком.

– Как зовут? – спросил я.

Молодой человек глянул на меня. Снег на его очках растаял, и теперь на стеклах дрожали капли, будто человек плакал сквозь очки.

– Глушков, – ответил он и сразу отвернулся к окну.

– Замерз, Глушков?

Он не ответил и лишь повел плечами.

– Когда поднимемся на «Мир», я постараюсь добыть тебе какую-нибудь одежку, – сказал я.

Бэл повернул голову в нашу сторону.

– Эй, ты! – лениво пригрозил он. – Закрой рот.

– Этот парень плохо одет, – ответил я. – Он замерз.

– Тогда отдай ему свой пуховик! – визгливо вставил Тенгиз. – Позаботься о ближнем, вошь кукурузная! Или слабо?

Он, пританцовывая на месте, уставился на меня. Его физиономия излучала улыбку участника какой-то идиотской телеигры, типа «Выбери друга» или «Угадай, чей зад». Я пожалел о том, что начал с ним разговор. Выходило, что я проявлял добродетель лишь в доказательство своего благородства, и все же расстегнул замок на куртке и стащил ее с себя.

– Ну что вы! – ужасно смущаясь, произнес Глушков и покраснел пятнами. – Не надо!

– Давай, давай, мерзляк! – подзадоривал Глушкова Тенгиз. – Парень расщедрился, чтобы показать всем, какой он хороший. Хватай пуховик, пока дают, не то он сейчас передумает.

Я накинул куртку на плечи Глушкову.

– Теперь вы будете мерзнуть, – заметил мне Эд, делая ударение на «вы». – Так что, собственно, изменилось?

– Теперь мы должны проникнуться глубочайшим уважением и доверием к господину спасателю, – воткнула Лариса и, вздохнув, процедила: – Умираю, хочу в туалет.

Бандиты не слушали нашей вялотекущей дискуссии. Тенгиз распахнул дверь и, прикрывая глаза от снега, всматривался в белую пелену. Сквозь густой туман и штору снегопада проступили бесцветные контуры станции «Мир».

Серое здание обретало контуры, детали и тени. Вагон, раскачиваясь, как маятник, тяжело стукнулся о край платформы. Чета Власовых, не удержавшись, свалилась на колени Ларисе и Илоне. Тенгиз прижал леди к борту, и та певуче вскрикнула: «А-а-у-у-у!» Бэл, подняв автомат стволом вверх, выскочил из вагона, когда тот еще не остановился, кинулся к стене, оперся о нее спиной, глядя во все стороны.

Замерев, мы смотрели на серые стены, дверь, ведущую в тамбур, и маленькое окошко диспетчера.

– Ну, что там? – с надеждой спросил Тенгиз Бэла.

Тот не ответил, вернулся к вагону, мельком осмотрел нас и, схватив за руку Ларису, вытащил ее на платформу.

– Эй-ей! – крикнула она. – Поаккуратнее!

Тенгиз скопировал действия своего коллеги, но грубее. Юную леди под тяжкий вздох Эда он выволок из вагона за ворот комбинезона и толкнул на стену.

– И немку, – коротко приказал Бэл Тенгизу и на редкость неприятно улыбнулся. – Ее пожалеют, бомбами забрасывать не станут.

Я еще не понял, что террористы выбирают только тех, кто им нужен, и взял Мэд за руку, чтобы выйти из вагона вместе с ней, но Тенгиз ударил меня стволом в живот.

– На место! – на высокой ноте прокричал он и показал Илоне свои оскаленные зубы. – Эй, Ева Браун, на выход, одна! С вещами! Шнель, шнель!

Мэд прижала к груди рюкзачок с сапожками, словно он был живым, сильным существом и мог защитить ее, и, глядя на Тенгиза затуманенными глазами, отрицательно покачала головой.

– Что-о? Бунт на корабле?.. Бэл! Она хамит!

Если бы Бэла удалось выкинуть из вагона, то с Тенгизом справились бы даже женщины. Я сказал:

– Послушай, немка плохо подходит для роли заложницы. Она не понимает, что ты от нее хочешь.

– Быстрее! – рявкнул Бэл.

У юной леди, которая стояла за спиной Бэла и прижималась к стене, проявилось естественное человеческое чувство.

– Эд! – позвала она. – Мне страшно.

– Все будет хорошо! – пообещал из вагона Эд и уставился на стрелки часов.

Неожиданно меня потеснил сзади Глушков и вышел на платформу.

– Куда?! – вспетушился Тенгиз и приставил к его подбородку ствол автомата.

– Она еще совсем ребенок, – произнес Глушков, не смея шелохнуться.