Темная комната - Страница 35

— Как… сгорел?

— Так! Одно ему не нравилось, другое. Пришлось расстаться!

Я молчал.

— Из-за тебя же, кстати, — с досадой сказал Зиновий. — Из-за тебя же, кстати, он и топится!

— Кто, — удивился я, — предшественник?

— При чем тут предшественник?.. Главный герой!

— А… зачем? — испугался я.

— Ну, конюшня-то загорелась, а он с дежурства ушёл. То есть, если бы не ты, лошади могли бы сгореть. Ну, и не может он себе этого простить, понимаешь? Что из-за него чуть было лошади не сгорели. Тем более, все думают, что он это лошадей спас… Спас-то ты, а все думают, что он. Понимаешь? А ты молчишь!

— А почему я молчу? — удивился я.

— Потому что ты гордый.

— При чём тут гордость-то? — я удивился. — А он почему не скажет, как было?

— Он тоже гордый! Не может сказать людям, что такую промашку дал!

— Ну и что? — спросил я. — Лучше не говорить, а потом — в проруби топиться?

— Ну, дело там не только в этом… там сложно всё. И тут ты ещё! Он просит тебя: «Ну, признайся! Ну скажи людям, что это ты лошадей спас!» А ты молчишь! Как бы предстаёшь перед ним немым упреком!

— А почему я молчу?.. Ах, да.

— Ну и вот… там ещё всё другое, всё сложно… в общем, другого выхода у него нет!

— Как же нет! Есть наверняка!

— Да, ты уж, конечно, во всём разберёшься. Тут взрослые герои не могут разобраться, а ты…

— А я могу! Сценарий можно?!

— Ладно! Отдохнёшь! — Зиновий махнул рукой и ушёл к операторам.

Я, разволновавшись, быстро пошёл по реке.

Знал бы я, что мне такая роль предназначена — немого упрёка! — ещё бы подумал, может быть… тут из-за меня люди топятся, а я, видите ли, рот отказываюсь открыть! Гордый, видите ли! Да таких гордых… Не замечая ничего вокруг, я прошёл километра полтора и чуть сам не упал в следующую прорубь — вовремя остановился!

Этот случай меня немного развеселил. Я пошёл обратно и пришёл, когда автобусы собирались уже уезжать.

— Что ты ещё откалываешь? Куда исчез? — кричал Зиновий. — Всей группе бросать работу, тебя искать?

Я молча сел в автобус.

— Поехали, — сказал Зиновий шофёру.

— Заруби на носу, — повернулся Зиновий ко мне, — хочешь сниматься — никаких номеров!

Молча мы подъехали к общежитию. Зиновий куда-то мрачно ушёл, а я ходил по площадке у общежития, всё думая, как я буду выглядеть в роли немого упрёка. Вдруг к ступенькам общежития подъехало такси. Я удивился, отвлёкся от своих мыслей: кто это так шикарно приезжает в такую даль на такси?

Открылась дверца — и вышел парень, мой ровесник.

Я с ходу был потрясён его красотой: белые кудри, голубые глаза, словно чуть виноватая, улыбка.

— Скажите, — улыбнувшись, спросил меня он, — вы случайно не знаете, где здесь киногруппа?

Я очень почему-то обрадовался: все-таки хорошая штука — кино, какие приятные приезжают люди.

— Я провожу, — сказал я, стараясь тоже показать, что я человек вежливый и культурный. — Прошу! — и показал на крыльцо.

Я пропустил его вперёд, провёл по коридору и, постучавшись, ввёл его к Якову Борисычу.

— Вот, Яков Борисыч, видимо, к вам, — сказал я.

Яков Борисыч, почему-то изумившись, вскочил со стула и удивлённо переводил взгляд то на него, то на меня.

— Ну… погуляй пока… погуляйте, — растерянно сказал он, — потом я скажу.

Мы вышли.

Приехавший долго смотрел на меня, потом улыбнулся.

— У меня несколько странное имя — Ратмир! — сказал он, протягивая руку.

— Саша! — Я спохватился, что сам раньше не догадался представиться. — Очень приятно!

Я не врал, я действительно почему-то очень обрадовался.

Я понял: если он участвует — значит, в фильме не может быть ничего плохого — вот почему мне стало так хорошо.

Мы пошли в конец коридора. От лучей солнца, прошедших сквозь стёкла, было жарко. По освещенной стене струился вверх, извиваясь, какой-то размытый световой поток — как я понял, тень горячего воздуха, идущего из трубы дома напротив.

Я снял шапку, и мы стояли.

— Значит, вместе будем сниматься? — радостно сказал я.

— Хотелось бы, — скромно улыбнувшись, сказал он.

Я вдруг вспомнил, почему его лицо показалось мне таким знакомым и приятным: я же видел его примерно в трёх или четырёх фильмах! И он ещё скромно говорит: «Хотелось бы!» Вот это человек!

Мне очень захотелось сделать ему что-то хорошее, показать что-то интересное, а то вдруг ему тут не понравится и он уедет! Конечно, он никогда не скажет, что ему не понравилось, но придумает какой-то другой предлог и уедет!

Я задумался.

— Хочешь… в конюшню пойдём? — сказал я. — Знаешь, как там здорово интересно!

— Хорошо бы! — Он обрадовался, причём искренне!

Мы пришли в конюшню, я познакомил его с Жуковым, и мы пошли смотреть лошадей — было воскресенье, все лошади стояли на месте. В конюшне было темно, только пар от дыхания лошадей клубился в окошках на фоне яркого неба.

Мы шли по коридору, и вдруг Ратмир влез прямо в стойло к Буяну, взял его за длинную морду и стал гладить чёлку на широком его лбу.

— Ну… ты смело! — переводя дыхание, сказал я, когда он вылез. — Умеешь, что ли, с лошадьми обращаться?

— Немножко, — сказал он.

— А откуда? — спросил я.

— Да занимаюсь в конно-спортивной школе, — как бы между прочим, сказал он.

Я обомлел. Занимается в конно-спортивной школе, о которой я столько мечтал, и говорит об этом так, абсолютно просто!

— А… где она? — спросил я.

— Школа? В Пушкине, — сказал он.

— В Пушкине?! — удивился я. — Как же ты… каждый раз туда ездишь?

— Всё значительно проще, — он улыбнулся, — я же ведь и живу в Пушкине.

— Ну?! А где?

— В Софии.

Вот это да! Я же всё детство прожил в Пушкине, в районе, который называется София.

— Я ж там жил до семьдесят третьего года!

— Да? А я приехал в семьдесят третьем!

Взволнованные, мы прошли по коридору, вышли на улицу.

Я даже не надел шапку, было почему-то жарко, хотя градусник на стене показывал минус двадцать. Я увидел по тени на стене дома, что с головы моей идёт пар.

— А пойдём… в оранжерею?! — сказал я. — Знаешь, какие тут оранжереи?

— Хотелось бы сначала немного поесть, — виновато улыбнувшись, сказал он.

Как я мог об этом забыть! Ведь он же, наверно, как выехал рано утром из города, ничего не ел!

Мы пошли к столовой, но до обеда было ещё далеко, ничего не готовилось.

— А пойдём ко мне пожрём, — сказал я. — Папа на работе, а между окон — я видел — какая-то рыба!

Мы пришли в лабораторию, я распахнул дверь в отцовский кабинет, залитый солнцем.

— Папа! — сказал я. — Можно вот мы с Ратмиром съедим твою рыбу, между окон?!

Сморщившись, отец недоуменно смотрел — какую рыбу, почему между окон?! — потом, отвлёкшись от своих мыслей и сообразив, кивнул.

Мы примчались ко мне домой. Я встал на стул, открыл форточку, залез, напрягшись, между стёкол рукой. Тёплый воздух у форточки дрожал.

Я отодрал с рыбы примёрзшую бумагу, потом мы долго отмачивали рыбу в холодной воде. Потом пошла сильная вонь.

— Ничего… это бывает! — вежливо сказал Ратмир. Он с интересом осматривал квартиру.

— Вы только с отцом здесь живёте?

— Нет… соседи ещё… Я вообще-то в городе живу. А он теперь здесь, отдельно. Понимаешь? — Ратмир кивнул.

— А здесь что — колхоз? — сказал он, слегка меняя тему.

— Да нет! — сказал я. — Здесь селекционная станция, понимаешь? Здесь сорта выводят более лучшие! Понимаешь?

— Ясно, — сказал Ратмир.

— А папа мой знаешь кто? Он — профессор! Знаешь, сколько он зарабатывает?.. Ого!.. А дедушка мой знаешь кто? Академик!.. Только он тоже отдельно от бабушки живёт.

— Ну, варим? — перевёл разговор Ратмир.

— Сколько варить-то? — спросил я через полчаса.

— Вари, пока глаза не побелеют.

— А она глаза закрытыми держит!

Мы развеселились. Потом пришёл с работы отец, мы его угостили рыбой.

— А можно, у нас Ратмир останется? — спросил я.