Темная гора - Страница 9

— Сколько же их! — пробормотал Арет.

— Головы не поднимать! — приказал Одиссей. — Вдоль стены, пригибаясь, к краю поля, а оттуда — к садам и к дворцу.

Вскоре они вышли к тому, что раньше было дворцом. Упавшие колонны в одном месте огородили с трех сторон лестницу. Отсюда, из укрытия, можно было встретить неведомых врагов и продержаться некоторое время, решил Полит. Что будет, когда закончатся стрелы или к ним подберутся со стороны долины, ему не хотелось и думать. Полтора десятка дружинников против сотни врагов — нет, не устоять.

Между тем Одиссей и не думал принимать бой в таком удобном для засады месте. К удивлению своих спутников, он повел их внутрь дворца, переступая через опрокинутые скамьи и столы, обходя груды камней у проломов в стенах, стараясь не наступать на россыпи битой посуды и на обломки статуй — все, что осталось от богатого убранства.

В темной клетушке он остановился, переводя дыхание, к нему подтянулись остальные.

— Что здесь случилось? — спросил Медон.

Ему никто не ответил.

— Я не видел ни одного тела, — сказал Арет базилею. — Может, успели сбежать в леса?

Одиссей молчал, опустив голову.

— И еще я успел разглядеть, кто были эти лучники, — продолжал Арет.

— Я тоже разглядел, — ответил базилей, не поднимая глаз.

Голова его склонялась долу все ниже и ниже, словно под тяжестью горя, а ногой он судорожно раскидывал головешки, будто надеясь под ними увидеть ковер златотканый, о котором рассказывал им по пути к перевалу.

— А теперь дайте мне веревку или ремень, — велел он, когда под головешками открылась плита с врезанным в нее медным, покрасневшим от жара, кольцом.

Крики и топот уже раздавались где-то неподалеку, когда Одиссей последним сошел по узкой каменной лестнице вниз и опустил за собой плиту.

— Ничего не видно, — раздался в темноте шепот Арета. — У кого кресало?

— Не надо огня, — так же тихо отозвался базилей. — Возьмитесь за руки, а ты, Арет, держись за меня. И нагните головы, здесь низко…

Они шли гуськом, держась за руки, как танцоры, собравшиеся пуститься в пляс, но юному Политу было не до веселья. Он стискивал губы, но втуне. Ему казалось, что сейчас все услышат, как зубы стучат друг о друга, и будут смеяться над ним. И еще он страшно боялся темноты. Запалить бы сейчас факел… А вдруг обнаружится, что он держит не руку дружинника Перифета, а лапу подземного зверя, сродни ужасному псу Керберу?

Тайный ход уходил под гору и местами сужался так, что приходилось один за другим протискиваться сквозь щель, разжимая руки. Это было хуже всего — Полит шел последним и опасался вдруг не найти руки дружинника, отстать, свернуть не туда на развилке, заблудиться и околеть здесь с голоду.

Вскоре под ногами оказались ступеньки, и они пошли медленнее, чтобы ненароком не полететь вниз, оступившись. В тишине слышалось лишь тяжелое дыхание и шарканье кожаных сандалий. Потом в эти звуки вплелся слабый плеск, и они вышли к воде. Сквозь трещины в скале сюда просачивался слабый свет, можно было разглядеть высоко наверху остроконечные глыбы, угрожающе висевшие над головами, маленькое озерцо, овальной чашей мерцающее перед ними, а плеск и журчание исходило от струйки воды, бьющей из камней недалеко от прохода.

— Вода горькая, пить нельзя, — предупредил Одиссей.

Базилей прислонился к скале и оглядел своих спутников. Арет и дружинники выглядели бодро, Медон, морщась, растирал ноги, а Полит хоть и устал, да и страшно ему, вон как глаза вытаращил, но ничего, держится молодцом и даже ножик свой вытащил.

— Там… там, — пролепетал юноша, тыкая острием куда-то в сторону озерца.

В тот же миг одни дружинники обнажили мечи, а другие натянули луки, настороженно оглядываясь по сторонам. Медон замер, держась за щиколотку, а Одиссей, бросив короткий взгляд в ту сторону, куда указывал Полит, спросил:

— Что ты там углядел?

— Там что-то шевелилось, базилей, на той стороне…

Одиссей покачал головой и грустно сказал:

— Все, кто здесь мог шевелиться, увы, либо убит, либо давно сбежал.

Не успело эхо его слов под каменным сводом утихнуть, как откуда-то издалека звонкий женский голос ответил:

— Разве могли мы сбежать, если тебя дожидались с подмогой, о Лаэртид!

Костерок еле тлел в маленьком убежище. Узкая тропа вела к выступу, а за ним почти под самым сводом каменного зала таилось небольшое отверстие — а за ним открылась пещера. Здесь у огня скрывались несколько женщин и дети. Луч света, идущий сквозь дыру в стене, высветил испуганные лица служанок. Одиссей и его спутники еле разместились в пещере. Арет остался снаружи, на случай, если враги обнаружат подземный ход и выйдут к озеру.

Полит молча смотрел, как красивая женщина рыдала на плече Одиссея, а тот утешал ее, гладя по волосам — длинным и светлым. Он догадался, что это и есть чистая телом Калипсо. Правда, сейчас по ее прекрасному лицу слезы проложили белые дорожки среди следов золы и грязи, но юноша смотрел восхищенно — никогда он прежде не видел нимфу.

Они поделились своими припасами, служанки быстро нарезали хлеб и сыр, накормили детей. Одиссей подозвал их и представил Медону мальчика лет пяти и семилетнюю девочку:

— Вот сын мой, Латин, а вот дочь — Лавиния.

— Славные дети, — сказал Медон. — Теперь я понимаю, почему ты не спешил домой.

Мальчик отбежал в угол, к служанкам, а девочка внимательно посмотрела на Медона и спросила отца:

— Кто этот человек с лохматой бородой?

Одиссей рассмеялся и взял ее на руки.

— Видишь ли, милое дитя, если бы ему повезло, та этот лохматобородый был бы твоим… ну, скажем, двоюродным папой.

Тут засмеялся и Медон.

— Вряд ли я стал Телемаху приемным отцом, скорее меня бы уже хоронили на Земе. Но объясни, почему ты все же вернулся на Итаку, да еще так гневно?

Переглянулись Одиссей и Калипсо.

— Плыл я за помощью. Хотел набрать большую дружину и вернуться сюда, на Огигий. Беда надвигалась, а помощи ждать неоткуда было. Ну а когда вернулся и увидел, как добро мое разоряют да на трон посягнули — вот тут кровь ударила в голову! Может, я сам уступил бы и дом, и жену за дружину хороших бойцов, но с той пьяной толпой женихов договориться было невозможно без урона для чести.

— Да, честь ты не уронил, — пробормотал Медов. — Но многие пали во имя ее…

Дружинники слушали этот разговор, переминаясь с ноги на ногу, потом двое вышли наружу к Арету, чтобы не толпиться в тесном убежище, остальные уселись вдоль стен. Калипсо утерла слезы и села на камень рядом с базилеем. Полит с любопытством прислушивался к их разговору, из слов Калипсо стало ясно, что несколько дней назад внезапно напали враги, перебили охрану, многих увезли в рабство, лишь владычица острова с детьми и трое служанок успели тайным ходом уйти от погибели. Они уже мучились от голода, еще немного, и сдались бы врагу. Кто и зачем разрушил дворец, Полит так и не понял. Медон, кажется, тоже, потому что, прервав разговор неучтиво, он спросил, как зовут того злодея, что смел так подло напасть на беззащитных женщин. Ответа он не получил. Одиссей сказал, что у всех есть враги, особенно у него. Многозначительно покачал головой Медон, но ничего более не спросил.

— Здесь оставаться нельзя. — Одиссей поднялся с камня. — Если обнаружат наш корабль, то кончина всех неминуема. Есть ли отсюда другой выход?

— Сквозь щели в скале можно выйти наружу неподалеку от бухты, — сказала Калипсо. — Тропинка у входа в пещеру дальше ведет, там есть выход у самой воды.

— Постой, — насторожился Одиссей. — Почему мы не видели в бухте чужих кораблей? Не было стражи, дозора… Где же они затаились?

Долго смотрела Калипсо в глаза Одиссею.

— Если ты знаешь, кто напал на нас, то ясно тебе, как они прибыть могли. Им все течения подвластны, А может, отплыли суда за новыми воинами. Хотя с кем им теперь воевать? Верно, не ждали, что ты вернешься…

— Надо спешить, — сказал базилей, а когда встали дружинники и потянулись к выходу, велел он служанкам: — Берите детей, и в дорогу. Стой, ты куда?!.