Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн - Страница 22

– Я бы различал все-таки два смысла слова «гражданское общество». Это не профсоюз штатных активистов НКО, это просто сообщество всех граждан. А у граждан в подлинном смысле этого слова есть два взаимосвязанных свойства – ответственность и сознательность. Путин, когда давал интервью журналу «Тайм» (у нас же принято говорить иностранцам такое, что русским не скажешь), все время говорил: «Да я тут тружусь, как негр, как раб на галерах». Чем человек сознательней, тем вроде бы он выше в иерархии. Но что такое высота в иерархии сознательности? Это не высота иерархии власти. Высота иерархии власти – это кабинет и количество телефонов, а высота иерархии сознательности – это значит пахать, как негр, и быть за всё в ответе.

– То есть вы хотите сказать, что появление высшей инстанции в обществе происходит практически само собой?

– За исключением демографии у кошек, само собой ничего не происходит.

– Я имею в виду, что этот процесс неманипулируем.

– Я Вам как женщине женщину процитирую. «Час ученичества! Но зрим и ведом // Другой нам свет, – еще заря зажглась. // Благословен ему грядущий следом // Ты – одиночества верховный час!» Наступает одиночество – одиночество сознательного человека, у которого, казалось бы, нет ничего, кроме сознания, этого Голоса свыше, и он, как последний сознательный дурак, кончает пить пиво, и быстро идёт заниматься Дальним Востоком, авиацией или реформированием фондового рынка. Чистое дело марш! Конечно, плохо человеку быть одному – есть братья по партии.

– «Чисто», «братья по партии» – ничего себе набор слов…

– Мы просто пытаемся объяснить самим себе каким-то корявым языком, как это все устроено. А русский язык на эту тему давно не говорил. Мы похожи на героя «Страстей по Андрею», который заговорил после долгих лет молчания, а у него язык не поворачивается и слов он найти не может. Вообще тяжелейшая проблема в развитии нашего общества, что в русском языке нет слов для того, чтобы обсуждать настоящие проблемы.

– А в Америке есть, что ли?

– У них другое свойство языка. Разрабатывает какая-нибудь Rand Corporation секретное оборонное устройство. Они называют его «флип-флоп», то есть по-нашему «прыг-скок», и оно во всей документации под этим несерьёзным наименованием так и идет. А в русском языке это должно быть обязательно «флуктуативный коагулятор ЖП-38БЮ с тильдой». Разве госпремию за прыг-скок дадут? Русский язык более архаичный и поэтому очень консервативный.

– Но у них как называется правящая партия – элитой? Как это американцы обозначают? Они же тоже иногда любят напечатать статью о том, кому на самом деле принадлежит Федеральная резервная система.

– Да, они не стесняются говорить на взрослые темы. Просматривая статьи «о главном» из Энциклопедии современной демократии под редакцией Липсета, я буквально через слово натыкался на загадочное virtue, которое в обыденном контексте чаще всего означает «достоинство», «добродетель». Полез в словарь и увидел, что одновременно это слово ухитряется обозначать и «мужество», и «целомудрие». Латинское vir – это корень слова virgin – «девственность», «невинность», «чистота». Но vir – это и вирулентный, то есть это доблестный муж, самец-производитель, у которого член круче, чем у других. А virtual в английском языке имеет основным значением «подлинный», «истинный», «настоящий», и уже второе значение – «возможный», «мнимый», «виртуальный» в противоположность реальному. Лишь недавно они этим словом стали называть интернетскую хрень. И у всего этого один и тот же корень! Подобно нашей собственности-собству, обозначающей всё на свете.

В английском языке тоже есть свой пласт архаики, но они эту архаику преодолели. То есть, грубо говоря, они как общество пережили рынок, царство самодостаточных единиц, и язык тоже пережил какое-то важное индивидуализирующее перерождение. В нашем же языке, как и в нашей хозяйственной деятельности, нет этого могучего пласта. И у нас новое слово может только корпорация вводить. Поэтому каждый раз, когда я как отдельный аналитик придумываю и обозначаю что-то, ввожу для этого слово, приходится сделать так, чтобы какая-то корпорация моё словотворчество утвердила.

Корпорация в сердце

– Вы сказали про рынок. Перед тем как к вам идти, я читала ваши статьи про корпоратизм, и, если правильно поняла, вы полагаете, что создать устойчивую совокупность корпоративных структур невозможно без собственников и без предпринимателей. То есть нам нужен рыночный этап?

– Необходим. Но поскольку нам никто не даст ещё двести лет его проходить, нужно, чтобы рыночный этап наши дети проходили в школах: учились вести хозяйство рационально, снижать издержки. А в институтах их должны сразу учить управлять стоимостью собственного бизнеса.

– Насколько я понимаю, вы различаете рынок и предпринимательство?

– Не только я различаю. Уже несколько раз мне в сети попадалось прямое противопоставление рыночного типа деятельности предпринимательскому. Рыночный способ – это когда я выношу на рынок свой товар, ни на кого не глядя, кладу на прилавок, и рынок мне посылает сигнал: дешевле, чем на других прилавках, или нет. Если да – я иду пить пиво. Если нет – иду сокращать издержки.

Предпринимательский способ мышления другой. Я выхожу на рынок, чтобы узнать не цену моего товара, а стоимость всего моего бизнеса. Если она меня не устраивает, тогда, поручив заниматься экономией издержек наёмному менеджеру, я выхожу из здания фирмы наружу, начинаю заниматься проблемами моих покупателей, поставщиков, страховщиков, ремонтников, контролёров и т. п. Я иду к покупателям и говорю: «Слушайте, а почему вы так вяло покупаете мой товар? Он ведь лучше, чем у других. Вы мне объясните, чего вам надо». А потом я иду к поставщикам и говорю: «Почему вы не хотите мне задешево продавать сырье или продукт – ведь я же у вас больше куплю».

– Ну и в чем здесь фишка?

– Я выхожу наружу из прежнего типа деятельности. Работаю с ним извне, как с целым. Занимаюсь встраиванием в цепочки добавленной стоимости, где в большинстве звеньев – чужая собственность, а не мой бизнес, то есть конструирую систему отношений между группой собственников, которую невидимая рука соорудить без меня не в силах. Я управляю стоимостью своего бизнеса наряду с чужими активами, то есть плотностью и качеством проходящего через них потока денежных средств.

– Понятно. А на это время у нас есть?

– Нам надо учить детей сразу второму типу.

– Управлять движением денежных средств?

– Управлять стоимостью потоков. Бизнес не управляет стоимостью, бизнес имеет стоимость. Хотя кто тут кого имеет – большой вопрос. А предприниматель управляет стоимостью. Он говорит: «Что такое, значит, пока я спал, у меня капитализация упала? Извините, ребята, капитализацией буду управлять я. Мне наплевать, что там у вас происходит на фондовом рынке в Бангкоке. Я вот сейчас встану и отыграю назад мою капитализацию – к тому уровню, на котором она должна быть и который отражает реальный уровень издержек и мою способность выстраивать цепочки».

– Кажется, мы отвлеклись. Я перестала улавливать нить.

– А нить такая: корпорация – это следующий, уже третий уровень управления, считая от бизнеса. Если предпринимательство – управление стоимостью, то корпорация – это уже управление эффективностью или организованностью (опять нет слова русского) распределения ресурсов между группой предпринимательских проектов. Хорошая современная корпорация должна не «иметь эффективность», а управлять ею, так же как предприниматель управляет стоимостью – выходя наружу по отношению к собственной корпорации, строя «иерархию добавленной эффективности».

– А откуда берется эффективность? Это, собственно, второй главный вопрос, который всех беспокоит. Помимо того, что госкорпорации задушат свободу в стране, есть второй вопрос: как сделать их эффективными? В какой-то момент вы сказали. что если корпорации внизу смогут опираться на предпринимательство, то это и будет новая корпорация.