Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн - Страница 21

– Хорошая мысль.

– Но это только одна мысль. Вторая – почему строятся эти самые госкорпорации? Государство-протез, которое мы имели в 90-е, не занималось машиностроением, не занималось дорожным строительством, не занималось флотом. А в других странах все это есть. Поэтому либо мы должны сидеть сложа руки и ждать, пока у нас всё, до чего не дотягивается «невидимая рука», погибнет, либо надо что-то с этим делать. То есть именно отсутствие стратегического уровня в обществе приводит к компенсаторному прорастанию агрессивных корпоративных форм. Грубо говоря, госкорпорации – это проявление стратегической, надкорпоративной тенденции в архаичной форме. А как иначе? Рыночным путем не может реформироваться флот и авиация.

– То есть вы считаете госкорпорации позитивным явлением?

– На стратегическом безрыбье – да. Рынок тем более не может заменить собой стратегию. Рынок объективно занимается обменом, а не распределением и уж тем более не производством. И если никто не производит корабли и не собирается, кому и чем прикажете по этому поводу меняться? Рынку тут нечего делать. Поэтому сидят люди какие-то умные и начинают думать: «Ну, что мы будем делать с остатками флота, пока он еще есть? Давайте соорудим госкорпорацию». И тут важно спросить себя: а кто эти люди, которые об этом думают? На самом деле это зародыш партии нового типа, того органа, который решает стратегические вопросы.

Партия нового типа

– Вы такие страшные слова говорите – опять «партия нового типа».

– А кто должен заниматься, например, вопросами транспорта? Правительство существующее им не занималось, да это и не его дело. Как можно заниматься транспортом, если власть избирается раз в четыре года, а правительство существует еще меньше? Значит, должен быть какой-то субъект, который мыслит категориями десятилетий. Давайте перебирать – кто это? Мелкий предприниматель? Смешно. Правительство? Нет. Президент? Но он только как хороший человек может заниматься этим, а как президент, что он, с ума сошел строить Транссиб – его переизберут через четыре года! Тогда кто эти люди?

– И кто?

– Сначала эти люди, когда собираются вместе, не имеют никакого статуса.

– Уже вышеупомянутый вами Бродель полагал, что абсолютно во все времена двести семей управляли любой страной мира.

– Ну, это он сказал.

– Я же на него и ссылаюсь. В моем представлении эта позиция стратегической власти все-таки имеет основанием собственность, причем очень крупную собственность. И такая картинка – когда стратегические решения принимаются на основании владения собственностью – нравится мне лично больше, чем «партия нового типа». От последнего я, как человек, выращенный на закате советских времен, вздрагиваю. Хотя вы, наверное, скажете, что это одно и то же.

– Нам надо каким-то образом постараться с обществом обходиться так, чтобы оно не западало на наши конкретные вздрагивания. Вдруг вырастет поколение, которое будет вздрагивать при упоминании о рынке. И что, нам после этого строить общество, где никаких рыночных структур нет и слово «рынок» запрещено?

Заметим, слово «партия» тоже было опошлено уже при Маяковском, он его пытался отмыть, хотел «сиять заставить заново». «Партия нового типа» – это заместитель чего-то важного, чьего имени мы не знаем, но без которого ни одно общество не живёт. Это субъект, соразмерный со всем обществом, его собственник, хозяин страны, который решает вопрос о том, что будет в стране через двадцать лет и позже. Именно этот свежевылупившийся надкорпоративный этаж сегодня пытается заниматься специализацией корпораций, их рассадкой по базовому набору функций общества. Вот имеется команда кого-нибудь, условно, Петрова, который вроде поднаторел в управлении большим количеством активов. И теперь – «Дан приказ ему на транспорт»! Давайте мы всю его команду возьмем и посадим на управление транспортными активами, а часть его непрофильных активов, наоборот, передадим другим командам, и возникнет большая отраслевая корпорация управленцев. То есть речь идет об использовании профессиональных команд, которые, поуправляв надерганной в холдинг рейдерами кучей барахла, начинают потихонечку специализироваться.

И дай Бог, если вдруг среди нескольких госкорпораций вырастет хотя бы одна, у которой низовым звеном будут не референты и не титулярные советники, а предприниматели. Тогда можно будет поставить пудовую свечку перед корпоративным алтарём и сказать: получилось случайно то, к чему все стремились.

– Два вопроса. Первый: почему они (члены правящей корпорации) так жестко относятся к чужим? За предыдущие десять-пятнадцать лет сложился какой-то корпус крупных предпринимателей, и часто это талантливые люди. Но последние годы передела собственности связаны с очень жестким выбрасыванием всех минимально несогласных с «партией и правительством» из этого процесса выстраивания будущих стратегических структур. И многие опасаются, что после выборов этот процесс расчистки пойдет дальше. Зачем такая жесткость? И второй: есть ли у общества механизм самосохранения, который позволит с этим справиться?

– «Свои» и «чужие» – простейший вариант идентичности. А институт идентичности не корпоративный, он с верхних этажей. Помните классическую работу Макса Вебера про средневековый город, где он описывает город как корпорацию корпораций? Как выглядел этот город на уровне обыденной жизни? Это Монтекки и Капулетти. Внутри каждая из корпораций враждует с другой, часто насмерть, и только герцог может их примирить. Это не порок, не недостаток – таковы их свойства. Единственный способ заставить их жить вместе – над ними должен быть герцог.

– А кто мог бы играть роль герцога в демократических обществах?

– Это вопрос к страноведам – пусть они расскажут. Как устроен этот герцог в Соединенных Штатах, как устроен в Англии – везде свои организации элит. И везде он имеет закрытый характер, в элиту не попасть через демократические выборы. Можно подумать, в Вероне герцог был известным блогером и всех сетевых бездельников приглашал на свою страницу… Подобного сорта функция всегда закрыта от праздношатающихся, любопытных, желающих забрести и поковырять у герцога в носу своим пальцем. Зачем этой инстанции быть публичной?

Да, есть общества, в которых положена публичность, как чалма или хиджаб – тогда герцог правдоподобно сымитирует ее. Кстати, внутри себя он может быть организован очень даже демократически. Да и наружу открыт. Физтех очень заинтересован, чтобы в него пришли лучшие. Он не только с виду не закрыт, он к себе зазывает всех. Туда в принципе может поступить каждый. Но не каждый дурак.

Однако мы сейчас не говорим о том, как эта инстанция должна быть изнутри организована. Мы говорим о том, что в каждом жизнеспособном обществе есть инстанция, которая выступает от имени общества, всех его людей как граждан, и, кстати, в этом смысле она, воплощая всех граждан, предельно демократична и одновременно иерархична.

– И все-таки как у нас может выглядеть этот герцог?

– Нужно противопоставить понятие правящей партии понятию партии власти. Партия власти борется за власть. А правящая партия занимается тем, что по отношению ко всем корпорациям выполняет функцию целого. И правящей партии не нужно ни грамма политической власти, ей достаточно просто иметь своих членов во всех партиях власти. Помните эпизод из комедии «На Дерибасовской хорошая погода»? Во время балета в Большом всех офицеров по тревоге просят на выход. Тут же встаёт и строевым шагом удаляется ползала, а заодно и все солисты труппы. Спектакль окончен. Чтобы остановить сбрендившую партию власти, достаточно отозвать оттуда членов правящей партии. И все. На этом партия власти закончится, потому что все избиратели будут знать, что там одни уроды остались.

– Боюсь, что наше общество, особенно гражданское общество, не примет такую правящую партию, полагая, что это не вполне соответствует атрибутам демократии.