Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн - Страница 19

К счастью, на подмогу эмпирикам поспевает теоретическая мысль Запада в русле нового институционализма. Если чуть-чуть помочь его плодотворной разноголосице сложиться в хор, мы услышим примерно следующее.

Стоимость активов формируется институтами собственности. В частности, она определяется тем, как деятельность собственников этих активов встроена в систему экономических институтов. Каждый из них (как установили старые институционалисты начала прошлого века) чреват конкретным типом трансакционных издержек. Издержки взимаются со всех агентов, действующих в его рамках. В этом смысле управление стоимостью тождественно управлению институциональными издержками.

Это великий шаг вперёд. «Факторы» заодно с «показателями» берутся с эмпирического потолка, а потолок отгораживает эмпириков от небес институциональной истины. Факторов столько, сколько личных мнений. Перечень и последовательность институтов отражают объективные этапы развития общества, зафиксированные в древесных кольцах Истории. Через понятие институтов собственности мы связаны с классической традицией мысли. Существуют различные понятия для их познания и описания: гегелевское отчуждение, формации – на языке Маркса, социальные типы – в терминах Дюркгейма, идеальные типы – в работах Вебера, объективация у Бердяева. Зрелое понимание генезиса институтов можно встретить у Бергера и Лукмана в «Социальном конструировании реальности». О соотношении понятий можно и нужно спорить. Но важно то, что здесь мы сразу попадаем в русло традиции, – в том числе социологической, философской, экономической, – становимся на твёрдую почву общекультурного Писания и Предания.

Итак, важнейшая тенденция в мировой экономике скоро приобретёт новое, более отчётливое выражение на стыке двух названных тенденций, практической и теоретической. Этот стык логично обозначить как институциональное управление стоимостью. А в чём же состоит сама тенденция?

Это обобществление, социализация собственности. То есть движение ко всё более интегральным формам собственности, синтез, зеркальное восстановление-снятие её распада от архаического целого до маргинального частного состояния, достигнутого в завершение всей Предыстории к началу XX в. В этом русле капитализация собственности является первым шагом к её социализации, а стоимость – первой, простейшей мерой производительности.

Впервые эта тенденция была осознана и сформулирована младогегельянцами, наиболее ясно – в «Рукописях 1844 года». Не у Маркса-коммуниста, а у Маркса-институциалиста. Институциональный фундамент, заложенный Марксом, в равной степени годится сегодня в качестве теоретической основы и для либерализма, и корпоратизма, и коммунитаризма. «Капитал» – трактат по управлению капитализацией.

Что такое конструирование цепочки добавленной стоимости – элементарный предпринимательский акт? По сути, первый шаг к обобществлению. Предприниматель – вчерашний бизнесмен, который вдруг начинает работать с чужой собственностью как со своей. То есть он вставляет, монтирует собственность других бизнесменов в свои цепочки добавленной стоимости. Но есть и обратная сторона дела. Предприниматель ведь со своей собственностью работает как с чужой, смыкает ею цепочки деятельности, оживляя обесцененную собственность других. Вместе это означает: предприниматель и со своей, и с чужой собственностью обращается как с общей. Другое дело, что на правах организатора, плановика и бригадира он из произведённой добавленной стоимости по праву присваивает значительную часть.

Почему, как тесто из квашни, с каждым днём вспухает проблематика корпоративного управления? Как разрулить клубок конфликтов между акционерами, директорами, менеджментом? Из какого ящика Пандоры вывалились проблемы слияний, поглощений, альянсов? Это бурно развивается тенденция к тому же обобществлению на корпоративном уровне.

Столетие не прекращаются попытки построить национальные системы экономического регулирования с их мировыми взлётами и трагическими надрывами. Теперь они добрались и до международного уровня…

Всё это именуется простым немецким словом aufheben. Маркс, прости – не знали, как перевести.

Два странных десятилетия мы пыжились «вернуться» в лоно этнографической утопии, заслонившей и подменившей мир. Хотели в рыночное беловодье, а получилась всегдашняя тмутаракань.

Россия возобновит движение в русле мирового потока, которому в своё время проломила проход в исторической тверди.

Татьяна Гурова: Хотелось бы максимально приблизить нашу беседу к текущему политическому моменту, потому что он вызывает разные ощущения и часто ассоциируется с такими словами, как «госбезопасность», «госкапитализм» и «корпоративизм». За последние три-четыре года произошли очевидные сдвиги в структуре российской собственности – усилились позиции госкомпаний и компаний, похожих на госкомпании. Когда усиливаются позиции госкомпаний, логично говорить о возникновении системы госкапитализма. Однако и президент Путин, и его ближайшие коллеги и политические наследники уверяют, что не хотят строить госкапитализм. Наблюдатели, естественно, недоуменно пожимают плечами: тогда что это?

И это еще не все, что вызывает напряжение. Эти компании номинально, конечно, государственные, но многие из них и управляются, и отчасти принадлежат бывшим или нынешним сотрудникам одной большой корпорации – назовем ее силовой корпорацией. И, по-видимому, когда президент и его сторонники опровергают тезис о строительстве госкапитализма, они исходят из замысла, согласно которому компании переходят из государственной собственности в частную разными законными путями, в том числе через выход на открытый рынок.

Если это произойдет, мы вроде бы столкнемся с новой формой собственности – не частной в привычном, индивидуальном понимании этого слова, не государственной, а корпоративной, то есть принадлежащей членам одной корпорации. Новизна этой системы пугает сама по себе, не говоря уже о силовом характере этой корпорации.

Сергей Чернышёв: Хороший вопрос, только я-то тут причем? Мне нужно изобразить из себя «эксперта по корпорациям», что само по себе смехотворно. Такового специалиста быть не может в силу огромности этого явления, которое, как бы вы ни упирали на его новизну, совсем не новое.

Есть такая книжечка на две с лишним тысячи страниц – трехтомник Фернана Броделя. Один из томов называется «Игры обмена» – хотя так могли бы называться все три тома, поскольку Бродель пишет о новом времени мировых рынков, пришедшем на смену эпохе средневековых корпораций. В силу необозримости предмета автор заменяет неподъёмное целое калейдоскопом, отбирает яркие детали, с галльской элегантностью обходит острые углы. Но если бы Бродель взялся в том же фрагментарном стиле написать про всю хозяйственную историю канонической триады производства – распределения – обмена, то это было бы три трехтомника. Первый – про архаические общества далекого прошлого – назывался бы, соответственно, «Игры производства». Третий – те самые «Игры обмена». А средний назывался бы «Игры распределения». И в этот средний попало бы все, что связано с распределительными обществами – обществами, в которых возникает специализация, кооперирование и как таковая система разделения труда, которой посвящена классическая работа Дюркгейма. Все это и есть корпоративное время. И у Дюркгейма там центральное понятие – корпорация. При этом он подробно объясняет, что есть старые корпорации, чьё время ушло. И есть новые корпорации – базовый институт общества будущего. То есть корпорации средневековья канули в Лету. Но грядёт новое Средневековье (помните Бердяева?), эпоха возобновления корпоратизма. Это огромный мир, из которого мы выпали, а теперь потихонечку в него возвращаемся, не имея нормальных словесных средств, чтобы его описать.