Течет Сена (ЛП) - Страница 9

— В самом конце.

— Что ты знаешь?

— Все.

— Скажешь?

— У тебя есть младший брат.

— Это правда, — сказал Васко, вновь зажигая сигарету.

— Вы с ним близки.

— Это правда.

— Но в нем ничего хорошего нет.

Васко кивком подтвердил справедливость этих слов.

— Портной, как и ты, но все деньги тратит на женщин. Он груб с ними, даже жесток. Он не выносит, когда ему отказывают, это выводит его из себя. Достаточно, ему выпить и чтобы женщина сказала «нет», чтобы твой брат распустил руки.

— Да, — тихо сказал Васко. — Это чистая правда.

— Но он — твой брат, и ты поддерживаешь его больше, чем кого-либо другого.

— Он — слабый, — пробормотал Васко, словно извиняясь.

— В начале июня — 5-го, если быть точным, — он звонит тебе утром. Он убил женщину, и просит тебя о помощи.

— Да, — сказал Васко, теребя ткань из рулона. — Он вышел с нею накануне вечером. Они вернулись оба пьяные. Когда он такой, то себя не контролирует. Он вспомнил, что она отказалась идти с ним и что он кричал на нее на мосту через железнодорожные пути. На следующее утро, проснувшись, он не помнил больше ничего ни о путях, ни о девице, которая защищалась и которую он ударил. Когда он узнал, что она упала вниз и погибла, он обратился ко мне.

— И ты его защитил.

Васко снова покачал головой, глаза его были полны слез.

— Ты решил выбрать идиота-полицейского и начать его понемногу мистифицировать. Понемногу ведя меня к ошибке, заставляя меня самого строить версию, провоцируя маленькими полупризнаниями, мелкими насмешками и окончательной исповедью и портретом убийцы. Никто тебе никогда не платил, чтобы ты туда ходил, это очевидно. Именно ты писал письма, именно ты все сделал. Хорошо сделал, Васко, но не совершенно. Стиль кричал о подделке. Главным образом, волосы. Но все-таки это сработало: два месяца назад я был убежден, что фоторобот, полученный с твоей помощью, поможет найти убийцу с вокзала, этого мертвенно-бледного человека с тонкими губами, человека из Дрё, человека в итальянском пиджаке. Я мог бы искать этого типа очень долго, не так ли, Васко? Но тебя это совершенно не волновало.

— Совершенно.

— Когда твой брат оказался спасен под прикрытием этих ложных следов, твоя работа была сделана. Спасение и свобода. Ты ушел со скамьи, успокоился. Через некоторое время дело было бы закрыто из-за того, что не смогли найти замечательного убийцу из Дрё.

Васко всхлипнул и вытер нос рукой. Адамберг пожал плечами.

— Не жалей о нем, — сказал он. — Твой брат этого не стоит, это я тебе говорю. Гвоздя не стоит.

Васко посмотрел на него и сжал челюсти.

— В конечном счете, — процедил он сквозь зубы, — всегда появляется тупой полицейский. Всегда откопает мерзость — сейчас или позже. Я правильно написал о тебе.

Адамберг улыбнулся, вытянул ноги и развел руки. Он казался довольным.

— Ты тревожился по-пустому, — сказал он. — Целых два месяца ты ломал комедию впустую. Видишь, твоя поэзия бесполезна. Но действительно были красивые моменты. Мне это нравилось. А затем ты превзошел себя, — добавил Адамберг, — принеся лакея и торшер, и поставив их рядом, как двух влюбленных на улице. Ты не одолжишь их нам на разок, так как я уверен, что Данглар, в сущности, о них жалеет.

Он, улыбаясь, кивнул Данглару. Поскольку Васко с застывшим лицом сидел и молчал, Адамберг встал, подошел к его постели и потрепал по плечу.

— Никто не пострадает, — тихо сказал он, кладя руку около шеи старика. — Это не твой брат ее убил.

Васко медленно поднял глаза на Адамберга.

— Это не твой брат, ты меня слышишь? Убийцу взяли вчера — это любовник Колетт, одержимый, который преследовал ее. Сейчас он в комиссариате 10-ого округа, и он признался во всем. Жестокий с женщинами, но это не твой брат.

Васко встал с постели и протянул дрожащие руки к Адамбергу.

— Нет, никакой лирики. Васко. Просто дай мне торшер для нашей конторы, если хочешь. Но я так понимаю, что тебе будет его не хватать.

Васко устремился в угол и взял прибор, стоящий около ног лакея. Адамберг передал его Данглару, который благодарно поклонился.

— Но, тем не менее, — рискнул Васко, — где были вы, полицейские, с этой погибшей женщиной на вокзале?

— Нигде. Несчастный случай. Сдано в архив.

Васко оперся на своего лакея и некоторое время оставался неподвижным.

— Так, убийцу, — сказал он, — никогда бы не нашли?

— Если бы ты не пришел надоедать нам? Нет, никогда.

— Ага, видишь, — сказал Васко улыбаясь, — поэзия тоже для чего-то годится.

Попрощавшись с Васко, полицейские спустились по лестнице, и Адамберг захотел обсушиться, прежде чем идти с ответным визитом к коллеге из 10-ого округа. Данглару это казалось разумным, его огорчало видеть промокшую и измятую одежду комиссара. Данглар покачал головой. У Адамберга была походка парня, которому наплевать на всех.

Лейтенант предложил обсохнуть на солнечной террасе кафе и воспользоваться этим, чтобы глотнуть белого вина. Вскоре оба уже устраивались за столиком, и Данглар суетился размещая между ними торшер на пологом тротуаре. К ним подбежал официант.

— Вы не можете ставить эту штуку сюда перед кафе, — сказал он. — Немедленно уберите ее.

— Нет, — ответил Данглар. — Это, чтобы лучше видеть. Это — мое добро, мое достоинство.

Поэтому, если бы люди не раздували целую историю вокруг Рождества, было бы меньше трагедий. Люди по необходимости разочаровываются. И это приводит к драме.

Оставшись один в кабинете, комиссар Адамберг неразборчиво писал, расположив блокнот на бедрах, а ноги положив на стол. Он встал на ночную вахту вместе с Деньо, который дремал в приемной. Было 24 декабря, особый день, и все остальные парни находились снаружи. Они собирались праздновать приход зимы. Меньшая часть из них не упустила бы эту возможность ни за что на свете, а большая — просто не могла от этого отвертеться.

Для Жан-Батиста Адамберга все было по-другому: он опасался Рождества и готовился к нему. Рождество и сопутствующая череда несчастных случаев, Рождество и сопутствующий легион драм. Рождество, ночь зверей.

Неизбежно.

Адамберг медленно встал, подошел к окну и прижался лбом к запотевшему стеклу. Снаружи гирлянды лампочек бросали короткие вспышки на тела нищих, сжавшихся от холода в закоулках. Он попытался сосчитать, сколько денег сгорело таким образом за три недели в парижском небе, и ни одна монетка не упала в карман бродяг. Рождество, ночь разделения.

Он отложил блокнот и карандаш, поставил на угол стола две тарелки, достал бутылку вина, проверил содержимое духовки и позвал Деньо.

Неизбежно, что люди сильно раздражаются. Напряжение этого длинного периода, к концу которого должен засверкать отдых, давит им на нервы. Уже пять недель старый дед с белой бородой и в красном костюме оккупировал стены, глядя на всех жизнерадостно и многообещающе. Он неутомим, этот старикан. Лицо его, однако, выглядит так, словно он не просыхал всю свою жизнь. Но, ничего не скажешь, крепкий старикан. Кроме того, кажется, не чувствует холода. Никогда никакого насморка. Блаженный герой в великолепных красных сапожках.

С появлением этого старикана, напряжение растет скачками. Вся подвергнутая нападению страна съеживается и готовится к неизбежному ликованию.

Рождество приходится на день, который ничем не отличается от остальных. Но со всех сторон озабоченные и безмолвные существа в новых одеждах направляются к полюсам ликования. Каждый думает о других. Каждый озабочен подарками. Рождество — ночь подарков, большой передышки.

В Рождество все бранятся, большинство рыдает, часть разводится, а некоторые кончают жизнь самоубийством.

И лишь очень малая часть, но достаточная, чтобы заставить попотеть полицейских, убивает. Это — такой же день, как другие, но гораздо хуже.