Театр для взрослых - Страница 145

вчерашнем вечернем выпуске "Листка". Кому же верить?

Пятый. Верить надо той газете, которая выходит позже. У нее более

точные сведения. Семен Семеныч! Вы, кажется, вчера вечером с Иваном

Матвеичем и его супругой Еленой Ивановной заходили в Пассаж? Кто-то вас

встретил на Невском. Вы могли бы что-нибудь подтвердить или опровергнуть?

Семен Семеныч (растерянно). Что именно?

Второй. По поводу пассажа. Пассажа в Пассаже! Кто кого съел?

Семен Семеныч (робея). Пассаж... был...

Первый. Вы имеете в виду само здание?

Семен Семеныч. И его тоже...

Первый. Что же там произошло? Людоедство или наоборот - варварское

обращение с животными? Кстати, в Европе давно уже преследуют судом людей, обращающихся негуманно с домашними животными.

Четвертый. Крокодил не домашнее животное, а хищник. Живет в джунглях.

Второй. Не будем спорить. Сейчас он живет в столице Российской империи.

Третий. Сейчас он, может быть, уже не живет. Или в лучшем случае в

нестерпимых страданиях ожидает смерти. Ему трудно переварить подобную массу

сразу.

Четвертый. Попробуй перевари нашего пьяного брата! Сдохнешь, а не

переваришь...

Второй (злобно). Да я бы этого невежу, пьяную морду, что в заезжего

крокодила залез и там сейчас куражится, я бы его оттуда клещами вытянул да в

полицию! На допрос: "Зачем залез? Куда тебя занесло? Зачем? Что ты там

потерял? По какому такому праву? А ну, выкладывай, как на духу!" Уж я бы из

него всю правду вытащил да в печать ее! В "Листок"! Чтобы другим неповадно

было...

Тимофей Семеныч (вступая в разговор). Нет. Лучше не в "Листок", а в

"Волос"! Публика больше "Волос" читает. Ходовая газетка. Лучше ее о политике

никто не пишет. Уж так она эту политику разбирает, так разбирает... Вот, на

днях опять написали, что надо капиталы родить, значит, среднее сословие, так

называемую буржуазию надо родить. А общинная собственность, стало быть, яд -

гибель для отечества! Надо, пишут, чтобы иностранные компании скупили по

возможности всю нашу землю по частям, а потом начали ее дробить, дробить, дробить на мелкие участки и продавать опять же в личную собственность. Вот

тогда, пишут, будет большая польза и тем, кто дробил, и тем, кто покупал.

Вот ведь как разбираются!

Семен Семеныч (в ужасе, про себя). Что же это? Господа!.. Что же это

такое? Чем бы о человеке пожалеть, жалеют о скотине... При чем тут

участки... (С тоской смотрит по сторонам.)

Быстро входит шестой чиновник.

Шестой. Господа! Слыхали! Знаете последнюю новость?

Первый. Знаем.

Второй. Не знаем только, кто кого съел.

Шестой. Я прямо из Пассажа. Слухами земля полнится, вот я и заехал,

чтобы, так сказать, лично... Бог знает, что там творится! Все оцеплено

полицией. Никого не пускают. Говорят, шпион иностранный выкрал какие-то

секретные бумаги из Адмиралтейства о нашем славном военно-морском флоте, ценный якорь с собой прихватил и залез в крокодила.

Четвертый (иронически). Вместе с якорем?

Шестой (не отвечая на вопрос). Думал таким манером в крокодиле

государственную границу пересечь. Вот ведь плут! И кто бы это был, как вы

думаете? Угадайте! Все вы его знаете!

Все (хором). Знаем? Мы? Кто же это?

Шестой. Знаете. Вы! Все равно не угадаете, я лучше сам скажу... Этим

шпионом оказался... наш... Иван Матвеич! Наш достопочтенный прогрессист!

Семен Семеныч выбегает из комнаты. Все потрясены.

Большая пауза.

Первый (нарушая молчание). Каково? Титулярный советник и вдруг - шпион!

Второй. Вот так фунт!

Третий. Кто бы мог подумать? Как же это он в Адмиралтейство проник? Там

же все за замками, за семью печатями...

Пятый. Что ему замки да печати, если он в крокодила залез!

Четвертый (иронически). Вместе с якорем. Помнится, Иван Матвеич

официально за границу собирался, билет себе уже в Европу выправил. Зачем ему

было через границу в крокодиле переезжать?

Шестой. Там, где надо, разберутся зачем.

Первый. Кто же его узнал, если он был для глаза невидим? Он же, вы

говорите, был укрыт в крокодиле!

Шестой (не сразу). Его по голосу узнали. И первым его узнал наш

квартальный. Теперь ему повышение по службе будет и жалованье прибавят.

Подошел, прислушался и признал...

Четвертый (усмехнувшись). Вот ведь какие у нас блюстители!

Первый. Нас ведь, поди, теперь по судам затаскают? Мы ведь в одном

департаменте с Иваном Матвеичем...

Второй. В картишки перекидывались...

Третий. На пасху христосовались...

Пятый. Я ему намедни два рубли одолжил...

Четвертый. Какая конфузия! Даст бог, пронесет...

За сценой шум. Все прислушиваются и смотрят на дверь.

Слышны приближающиеся шаги. Жандармский чин вводит Ивана

Матвеича. Вид у того жалкий и помятый. Он дрожит,

пугливо озирается, как бы ища поддержки...

Тимофей Семеныч (тихо восклицает). Иван Матвеич! Ты ли это?

Жандармский чин (обращаясь ко всем, грозно.) Это - ваш?!

Все отшатываются. Немая сцена.

Занавес

1977

Сатирический театр Михалкова

Сатирический театр Михалкова самым тесным образом связан с традицией

русской реалистической сатиры, с драматургией Гоголя и Фонвизина, Салтыкова-Щедрина и Сухово-Кобылина. У классиков русской сатиры Михалков

учится ставить крупные, серьезные, гражданские цели для сатирического

обстрела. У классиков Михалков учится не бояться резкого гротеска, сдвинутых

линий действительности, дисгармонии, нарушения реальных пропорций. У

классиков Михалков учится безбоязненному соединению конкретных

реалистических характеров и гипербол, символов, масок. Сатирический театр

Михалкова - это и театр бытовых достоверных характеров и театр сгущенных, преувеличенных масок. Подобное сочетание дает неожиданный и яркий эффект. Во

многих пьесах Михалкова, где люди стоят рядом с масками, выясняется, что как

раз люди эти, как будто бы конкретные, освязаемые, - и есть призраки, уходящие во вчерашний день, а, напротив, маски, символы - обрисовываются

предвестием будущего идеала. Вспомним хотя бы аллегорического Крокодила с

"сатирическими" вилами, появляющегося в финале комедии "Раки". Истинная

сатира не может существовать без неожиданных взрывов, без соединения разных

жанровых пластов, без потрясения, без воспитания страхом и смехом.

Сатирический театр Михалкова крепчайшими узами связан с советской

сатирической традицией. Во многих пьесах Михалкова, таких, в частности, как

"Памятник себе", "Раки", "Пена", несомненно чувствуется активное влияние

Маяковского, его "Клопа" и "Бани", где огнем сатиры выжигается все стоящее

на пути у народа, у революции. У Маяковского учится Михалков оглушительной

ненависти к пошлости, к мещанству, к необюрократизму. И не только

тематически учится, но и стилистически, художественно. Стиль Маяковского, талантливо претворенный Михалковым, мы узнаем в таких комедиях, как "Раки" и

"Памятник себе", узнаем и радуемся дорогому этому наследству, переданному в

мастерские, талантливые руки. Это у Маяковского учится Михалков умению так

звонко хлестать по щекам пороки, рожденные не вчера, не когда-то, а именно

сегодня; так звонко хлестать эти пороки, что и сама пьеса о них называется

"Пощечина".

Многое роднит Михалкова и с Зощенко, с его густым бытовым юмором, с его

разящей фразой, с его беглыми неумирающими заметками, навсегда

пригвоздившими мещанство к позорному столбу. От Зощенко идет у Михалкова

любовь к маленькому "огнеопасному" анекдоту, содержащему в самом себе целую