Те же и Скунс - Страница 122
И наконец, взмокшая куда больше коня, по команде «Слезай!» Стаська снова свесилась на левую сторону, неумело сползла животом по седлу и встала на непослушные ноги. Многоопытный Вольфик тотчас повернулся и полез настырным носом ей в руки, требуя заслуженную морковку.
– Вольфрам!.. – весело отбивалась Стаська, смеясь и шурша вытащенным из кармана пакетиком. – Вольфрам, меня не едят…
– Не бросай повод! – строго напомнил Роман Романович. – Стремена подтянуть!
Когда Вольфрама благополучно водворили в денник, а Стаська вымыла уздечку и скрылась в маленькой раздевалке, Снегирёв, которому почему-то всерьёз перестало хватать воздуху, выбрался из конюшни наружу, на треугольный пятачок между тренерским фургончиком и подсобками.
– Вы извините, что я долго так не звонил, – сказал Роман Романович, вышедший покурить. – С конюшни на конюшню переводился.
Снегирёв пожал плечами:
– Да что… Дело житейское.
Роман Романович кивнул в сторону манежа, чей ржавый купол виднелся сквозь облетевшие кроны:
– Ну и как? Ощущения?..
– Жуть, – честно ответил Снегирёв. И смущённо улыбнулся.
– А ваша дочь просто молодец, – похвалил тренер. Алексей вздрогнул и понял, что должен поправить его, пока чего не случилось. Ему, впрочем, легче было бы застрелиться, и поэтому он промолчал.
– Я, признаться, тот раз, летом, на неё посмотрел… – продолжал Роман Романович, посмеиваясь в усы. – Да и теперь, поначалу… Девочка, простите, не слишком спортивная и, как сказать… очень уж осторожная. Думаю – хотите попробовать, ради Бога, только ведь всё равно вряд ли что получится… А она молодцом, прямо не ожидал. Так старалась… Вы когда теперь её приведёте?
– Не знаю, – сказал Снегирёв. – Расписание уточнить надо. Я вам вечерком позвоню, хорошо?
Тем временем из конюшни начали выводить осёдланных лошадей: начиналось следующее занятие. Роман Романович извинился и убежал, и Снегирёв остался один.
Он поднял голову к небу, с которого сеялся холодный меленький дождик. Ноябрьский день простоял очень сумрачным: какого следует рассвета так и не произошло, зато почти сразу опять наступили потёмки. Снегирёв ненадолго закрыл глаза, потом снова открыл и подумал, что пора уже ему исчезать из Стаськиной жизни, а то как бы не дошло до беды. Дядя-автослесарь… друг дома… личный приятель, довольно близкий притом… Да… Он снова почувствовал вокруг себя разверзающуюся океанскую бездну, и было неясно, кто появится из неё первым: акула или дельфины. А сверху, с небес, смотрела на него Кира. И знала всё, что он успел натворить. И всё, что ему натворить ещё предстояло. И она жалела его, он это знал. И смерть Шлыгина была совершенно ей не нужна. Да и ему самому, собственно, тоже, потому что Киру она не вернула и вернуть не могла. От сбывшейся мести не становится легче. Только разверзается в душе пустота, в которой гуляют тени акул… Наверное, поэтому иногда находятся люди, которые действительно прощают выродков, загубивших им жизнь. Это очень хорошие, праведные, духовно продвинутые люди. Снегирёв мрачно подумал о том, насколько ему до них далеко. Дистанция, прямо скажем, огромного размера. В чём кое-кому и предстояло довольно скоро убедиться, на практике.
А вот что касается Стаськи…
Додумать эту мысль ему не пришлось. Стаська наконец переоделась и скормила великолепному Вольфраму все остатки морковки, а также большое яблоко, взятое для себя. И с рюкзачком в руках вышла из двери конюшни. Её распирал не выражаемый никакими словами восторг, ноги легонько подкашивались.
Снегирёв шагнул ей навстречу…
– Дядя Лёша!.. – взвизгнула Стаська. И повисла у него на шее. Алексей мгновенно забыл все свои рассуждения и подхватил её, оторвав от земли. Продолжалось это секунду, но он успел вспомнить одно прочно забытое ощущение. Он даже слышал когда-то, что называлось оно вроде бы счастьем.
19 ноября 1996 – 1 июля 1997