Те же и Скунс – 2 - Страница 19
До сих пор знать его «фраеру» вроде было особо неоткуда, если не считать драки на шоссе, но Женя опять поступил так, как от него ждали:
– Нет базара, Андрей Аркадьевич… Сейчас из сумки достану…
И правда, как отказать такому хорошему и заботливому человеку, ещё и посулившему Жене роскошный автомобиль?.. Они поднялись на третий этаж и увидели там обшарпанную картонную дверь. Журба соединил две проволочки, торчавшие на месте звонка.
– Кто там? – почти сразу отозвался дребезжащий мужской голос. Журба продемонстрировал в глазок все сорок зубов:
– Марк Соломоныч, я это, Андрей. Утром договаривались.
Щёлкнули замки, брякнул засов, и дверь отворилась. Вернее, тяжеловесно и даже величественно повернулась на мощных петлях, явив понимающему взгляду своё истинное качество. Картонной в ней была лишь маскирующая облицовка, а внутри пряталась надёжная сталь. Оснащённая американским полицейским замком. Так ушлые люди меняют внешний облик автомобиля, превращая новенькую машину в потасканную, да ещё и непрестижной модели.
– Здравствуйте-таки, молодой человек. А кого это вы ещё ко мне привели?.. Мне никто не нужен…
На пороге стоял и подозрительно разглядывал гостей пожилой толстяк с лысиной, обрамлённой неопрятными седыми завитками. Судя по тому, какой кислятиной несло из квартиры, форточки там не открывались неделями. Зато было тепло: Марк Соломонович стоял в одной маечке и домашних штанах. То и другое было засалено до невозможности.
– По его бирке бабки брать буду, – Журба взял Женю за плечо. – Вам, Марк Соломоныч, не один хрен?
– Андрей, вы попали в приличный дом! – Хозяин квартиры прижался к стене и пропустил визитёров в прихожую. – Здесь не ругаются на пороге, а вытирают-таки говно с подошв своих штиблет…
Сам он был в вонючих войлочных тапках на босую волосатую ногу. Он провёл Журбу и Крылова на кухню и поинтересовался:
– Ну?
В мойке громоздилась несвежая куча грязной посуды. Сесть предложено не было, но Журба сам уселся на табурет и положил ногу на ногу:
– Давай, Джексон, свою краснокожую… – взял у Жени паспорт и протянул хозяину дома: – Хочу восемь тонн на год.
– Хотеть, молодой человек, не вредно, вредно не хотеть, – Марк Соломонович обнаружил в улыбке прокуренные редкие зубы и громко позвал: – Фима, Фима!
До тебя дело есть!..
На кухне тотчас возник долговязый чернявый парень. Коротко глянул на присутствующих, потом остановил взгляд на толстяке.
– На, пробей, – Марк Соломонович протянул ему паспорт и, кивнув на Женю, брезгливо поморщился: – Проверь, нет ли криминала, узнай метраж, прикинь стоимость, и, если порядок, заручную подгони…
Судя по некоторым специфическим выражениям, ростовщик в свой приличный дом попал из дома казённого. Минут десять в кухне царила тишина, только еле слышно урчал огромный холодильник «Бош». Он был того розового оттенка, который Женина бабушка назвала бы «телячьим».
– Ажур! – наконец-то вернулся долговязый Фима. – Криминала ноль. Вот планировка квартиры, вот жильцы… район… рыночная стоимость на сегодняшний день…
– Так, так, – Марк Соломонович цепко ухватил протянутый бумажный лист и самым внимательным образом изучил. – Ну вот что, молодые люди, – он повернулся к Журбе, но при этом покосился на Женю. – Восемь тонн я вам не дам. От силы шесть, под двенадцать процентов, сразу возьму за полгода, вы же знаете, какое сейчас время, кругом одно жульё…
– Ладно, валяйте, – кивнул Журба. И слегка толкнул Женю. – Давай, Джексон, подмахни документ.
– Распишитесь, молодой человек… – Марк Соломонович взял из Фиминых рук полностью готовый, со всеми печатями, бланк генеральной доверенности и ткнул в неё пальцем: – Вот здесь… – Под ногтями у него была траурная кайма. – И расписочку попрошу, по всей форме… Фима, продиктуй!
Пока тот диктовал, ростовщик сличил Женину подпись на гендоверенности и в паспорте. Когда расписка была готова, Марк Соломонович дважды перечитал её, вновь недоверчиво скосил глаза на гостей и, заверив:
– Я сейчас, – скрылся в недрах квартиры.
Вернулся он минут через десять. Зачем-то огляделся и выложил на стол приличную пачку стобаксовых:
– Здесь-таки всё точно. У нас как в аптеке!
– Проверим, – Журба взял доллары и со скоростью счетного автомата прошелестел всю толстую стопку: – Э, чегой-то не понял я, Марк Соломоныч! Стохи не хватает!..
– Быть не может! – Хозяин дома ещё раз самолично пересчитал зелень и сокрушенно покачал головой: – А зохн вэй, Фима, киш мирен тохес[15]! Как ты считаешь бабки, шлимазол[16]? Здесь же все кругом порядочные люди!.. – Он вытащил из кармана сто долларов и с полупоклоном сунул в руки Журбе: – Ошибочка вышла, молодые люди, фраернулись[17], блин.
– Точно фраернулся, сионист хренов, – уже в салоне джипа Журба со смешком извлёк из кармана заныканную бумаженцию с портретом Франклина. В юности он неплохо «приподнялся» на ломке купюр и былых навыков до сих пор не утратил. – Перебьётся на изжоге, барыга позорный. Держи, Джексон! Это тебе на первоначальное обзаведение!
Женя Крылов, только что потерявший комнату в коммуналке, некогда купленную ему Шлыгиным, взял сто долларов и смущённо поблагодарил:
– Не знаю, когда отдам, Андрей Аркадьевич, честное слово…
Журба отмахнулся и опять включил радио, чтобы ехалось веселей. Из приёмника послышались цепенящие душу грозовые аккорды, потом полетел голос покойного Меркьюри.
– Хорошо поёт, царствие ему небесное, – сказал Журба и сделал погромче. – Хоть и гомиком был… а всё равно люблю, блин.
– Show must go on, – неслось из динамиков…
Не собирался в это утро Борис Благой заходить в школу. Да и что ему было там делать, если Олег сам в последние недели приносил на кухню раскрытый дневник и, слегка смущаясь, объявлял:
– Средний балл – четыре и пять…
– Давно бы так! – повторял каждый раз Благой, с удовольствием расписываясь. Кажется, парень в самом деле взялся за ум. А что? Выпускной класс на носу…
…И вот сегодня он случайно заглянул в комнату сына. Случайно заметил на столе красивую обложку – «Дневник петербургского школьника», ту самую, которую видел вчера. Может быть, Олег выронил дневник, когда по обыкновению торопливо запихивал в школьную сумку учебники?.. До школы было минут пять дворами, и Благой решил занести дневник – немного времени перед работой у него ещё оставалось…
…Только лучше бы он этого не делал совсем. Он застрял в школе на полтора часа. И почти столько же ходил потом кругами по микрорайону, начисто позабыв обо всех служебных делах и переживая последовательно приступы бешеной ярости, тупого отчаяния и, наконец, тихой и ясной мудрости. …Завучиха поставила ему на вид прогулы Олега, и он принялся спорить, доказывая, что у сына при всём том не так уж плохи дела… Даже выложил за стол принесённый с собой «Дневник петербургского школьника». С теми самыми четвёрками и пятёрками. Завуч – полнотелая энергичная дама непонятного возраста – перелистнула страницы, а потом со вздохом положила рядом классный журнал: «Сравните». Тут-то все и выплыло. Дневник, который подписывал каждое воскресенье отец, оказался обыкновенной фальшивкой. В журнале не только пятерок – вообще почти никаких отметок обнаружить не удалось.
– Очень предусмотрительный мальчик, – завучиха не скрывала ехидства. Довольно невесёлого, впрочем, ехидства. – Ни одной контрольной не посетил. Ну ещё бы. А подписи учителей? Да у него, право, талант…
«Мы-то держали вас за известного журналиста, – слышалось при этом Благому. – Мы-то вашими публикациями восхищались!.. Как вы умело их всех на чистую воду разных там корыстных чиновников, спевшихся с криминалом!.. А сами? В собственной семье… Под собственным носом…»
Вдвоём с завучихой Благой пошёл в класс отлавливать сына, но выяснил только, что Олега сегодня никто в школе не видел.