Те, кто против нас - Страница 92
Дежурное звено «сушек», как и положено нормативными положениями военной российской авиации, состояло из четырех самолетов. Две пары, в каждой ведущий и ведомый. Командир звена майор Григорьев и его ведомый старлей Кольцов. Позывные — триста двадцать первый и триста двадцать второй. Старший летчик капитан Лесневский и ведомый капитан Павлов. Триста двадцать третий и триста двадцать четвертый. Два года назад капитан Павлов был майором и готовился, как и Григорьев, в подполковники, но в результате впечатляющего и звучного выступления в единственном ресторане близлежащего городка погоны его приобрели по три новые звездочки, одновременно лишившись одного просвета.
Григорьев дружил с Павловым много лет, и в тот печальный день они, естественно, в ресторане были вместе. Пришли в ресторан и сидели за столиком вдвоем. Только вдвоем — без жен, без намерения предаться каким-либо иным безобразиям, кроме крепкого мужского пьянства, когда в заведение ввалилась стая местных бандитов, с полным основанием полагавших себя хозяевами здешней жизни. Ни Григорьев, ни Павлов не склонны были ввязываться в скандал, последствия которого предполагались печальными во всех отношениях — от повреждений физической личности до порчи личности виртуальной, заключенной в отделе кадров между картонных корочек папки под обобщенным названием «Личное дело офицера Советской армии». Армия, понятно, была уже не Советская, но корочки менять не торопились — лишние траты ни к чему, все равно, кроме кадровиков да начальников, их никто никогда не увидит.
Бандиты вели себя мерзко, нагло. Остальные посетители — те, кто сразу не ушел, — делали вид, что ничего не замечают. Григорьев с Павловым тоже долго терпели безобразие, хмуро выпивая водку. Но только до тех пор, пока какой-то толсторожий отморозок из банды не схватил прямо возле их стола официантку за ягодицу, сжав пальцы с такой силой, что женщина завопила от боли на весь зал, перекрыв своим криком нестройное бренчание перетрусивших музыкантов.
Григорьев бы тихо сидел и дальше, а Павлов не смог. Он молча встал и хрястнул бандита бутылкой из-под шампанского донышком в покатый лоб, надолго уложив его на пол. Все произошло достаточно быстро, и товарищи отморозка не сразу разобрались, что к чему. Летчики немедленно начали организованное отступление и почти добрались до выхода, когда до хозяев жизни, наконец, доперло, кто именно обидел их товарища.
Они бросились налетчиков всей стаей и непременно убили бы или изувечили обоих, кабы не Павлов. Неожиданно для всех, и для Григорьева в первую очередь, Павлов выхватил из-под кителя табельный «ПМ» и хладнокровно, как на стрельбах в тире, прострелил ноги троим набегавшим бандитам. Атака немедленно захлебнулась, Григорьев с Павловым спокойно вышли из ресторана и добрались до военного городка. Неприятности начались примерно через неделю. Информация о стрельбе в ресторане попала в местную прессу. Причем происшедшее было подано как произвол обнаглевших вояк, пропивших казенное имущество и заодно продавших Родину потенциальному противнику за сотню жалких баксов.
Военная прокуратура возбудила уголовное дело. Спустя пару месяцев мучительного для Григорьева и Павлова расследования оно было прекращено за отсутствием состава преступления. Скандал только что вступившему в должность Щербе был не нужен, и он весьма умело спустил дело на тормозах, чем на первых порах заслужил признательность не только бывших обвиняемых, но и всей части. Григорьева сильно удивило тогда, как легко Щербе, появившемуся в части совсем недавно и не успевшему обрасти полезными знакомствами и связями, удалось это сделать. Но самым поразительным оказалось то, что братки, клявшиеся отомстить летчикам страшной местью, в какой-то момент вдруг дружно изменили показания, фактически обвинив в случившемся своих пострадавших приятелей. Да и сами потерпевшие выложили следователю написанные как под копирку заявления, что никаких претензий к обидчику не имеют.
В результате действия Павлова были признаны необходимой обороной, от уголовной ответственности он был освобожден. Но за грубейшее нарушение дисциплины, «выразившееся в несанкционированном выносе за пределы части табельного оружия и создании обстоятельств, угрожающих жизни и здоровью гражданских лиц», Павлова выгнали из командиров звена в летчики и понизили в звании на одну ступень. Григорьева не тронули вообще, из-за чего он долго испытывал перед Павловым чувство вины.
Через какой-то месяц чувство вины исчезло. Григорьев понял, что Щерба помиловал его не из великодушия, а с далеко идущими целями. Новый командир части желал, чтобы Григорьев сделался его осведомителем. Тут у Щербы ничего не получилось. Из чувства благодарности Григорьев согласился бы закрыть глаза на все что угодно, возможно, даже украсть, но стучать отказался категорически. Перспектива предавать друзей за лишнюю дырку в погоне его не интересовала совершенно.
Объяснение с новым командиром по этому поводу было довольно бурным, однако видимых последствий не имело. Щерба отступился. Он словно забыл о своей неудаче и впоследствии никак не выделял Григорьева среди прочих офицеров части. В том смысле, что доставалось от него по поводу и без оного всем одинаково, включая Григорьева. Но, видимо, именно с того самого дня представление на повышение Григорьева в офицерском звании и зависло окончательно.
— Выруливаем! — скомандовал Григорьев. — Сбор на петле!
Как было положено командиру звена, он взлетал первым. Заложив широкий вираж над аэродромом, увидел под собой выхлопы взлетавших вслед за ним «сушек» товарищей, а чуть в стороне, на соседней полосе, огни стартующего «МиГа» Щербы.
Вираж каждой из взлетавших друг за другом машин был короче предыдущего, и скоро все четыре «сушки» выстроились в воздухе шеренгой, словно по линейке.
— Звено в сборе! — дежурно доложил Григорьев и немедленно услышал такой же дежурный ответ диспетчера:
— По маршруту!
— Звено, внимание! Передаю координаты наземной цели, — Григорьев приспустил молнию комбинезона, вытащил замятый конверт, надорвал и достал листок с полетным заданием.