Те, кто любит. Книги 1-7 - Страница 1

Моей жене Джин Стоун — министру без портфеля

Абигейл сидела посреди кровати, в которой спала вместе со своей старшей сестрой Мэри. Подогнув под себя стройные ноги и наслаждаясь утренним октябрьским солнцем, ласкавшим ее лицо и плечи, она поглаживала рукой листок письма. В углу комнаты, рядом с книжным шкафом, заполненным английскими изданиями, стоял французский секретер, но она предпочла поставить досточку с промокашкой и чернильницей на темное стеганое покрывало и быстро писала. В окно, откуда открывался вид на холмистую местность, она видела младшего брата Билли, кормившего кроликов и гусей. Он осторожно ходил между ними, словно спокойно беседуя со своими подопечными.

Устремив взгляд на письмо, только что полученное из Хэнгема от кузины Ханны Куинси, вышедшей замуж за доктора Бела Линкольна, она прочла: «Попроси одного из твоих ухажеров привезти тебя к нам».

Она хихикнула с оттенком иронии и довольства.

Общительная Ханна с достаточным основанием полагала, что у семнадцатилетней Абигейл уйма поклонников, и у нее, конечно, был повод так думать: Ричард Кранч, помолвленный с Мэри, не скрывал, как приятно ему посещать уютный дом полковника Джошиа Куинси, выходивший тыльной стороной к заливу Массачусетс; в этом доме часто бывал и Джон Адамс, молодой адвокат из Брейнтри, и, когда он прекратил визиты, пошел слух, что один обошел другого.

— Неужто Ханна красивее меня? — спросила себя Абигейл.

Она привстала на колени, стараясь выбраться из кровати с балдахином, подвешенным на четырех столбах, а затем подумала, что дочери священника не пристало поддаваться тщеславию, завидев свое отражение в зеркале… хотя оно, висевшее над комодом, так притягивало ее. Абигейл вновь рассмеялась: она вспомнила, как невольно бросала взгляд на свое отображение в зеркале, проходя мимо него.

Она закрыла глаза, стараясь представить свое лицо.

— Красива ли я? Не совсем. Но привлекательна, не так ли?

У нее были приятные черты лица: высокий выпуклый лоб, удачно сочетавшийся с выступающими скулами, плавным и в то же время четко очерченным овалом нижней части лица, переходящим в смело вылепленный подбородок. Губы ее небольшого рта были пухлыми, а ослепительно белые зубы — ровными и мелкими. Лучшей частью ее лица были глаза: большие, тепло-карие, прозрачно-ласковые под нежным изгибом бровей. Ее нос…

Она быстро открыла глаза.

— Боже мой! — воскликнула она. — Римский нос на узком лице!

Это же нос ее отца в миниатюре. Если бы он был поменьше и не такой горбатый ниже глазниц. Но в таком случае, решила она, что делала бы наделенная классической красотой дочь священника в деревне Уэймаут? Кожа Абигейл была нежной, бархатной, смуглой, на щеках играл румянец. Ей нравились ее густые каштановые волосы, переливающиеся на свету, когда Абигейл зачесывала их назад. Сейчас же они были плотно уложены и перевязаны сзади голубой лентой.

Ее внимание вновь переключилось на письмо. Ханна писала: «Разве мы не сможем поддерживать дружбу с помощью переписки?»

Абигейл вспомнила прочитанные накануне строки стихов доктора Юнга:[1]

Она была согласна с Юнгом, тем более что у нее никогда не было друзей. Родственников ох как много! Семейство ее матери, Куинси, обосновавшееся в 1635 году в Маунт-Уолластоне, стало широко разветвленным кланом с дюжиной девочек и мальчиков. Семейство ее отца, Смит, происходившее из Чарлзтауна, по другую сторону реки от Бостона, не было столь плодовитым: оно состояло из чудесного дядюшки Исаака, тетушки Элизабет Смит и двух их сыновей. Абигейл была близка с обеими семьями, проводя лето в доме ее дедушки Куинси и, по меньшей мере месяц в году, в Бостоне у брата отца — Исаака.

Почему так трудно обрести друзей?

Вот уже несколько лет она старалась сблизиться с молодыми людьми из своего окружения, но, живя в доме священника и будучи его дочерью, трудно иметь друзей, которым можно доверять. Она знала всех в Уэймауте, посещала их дома со своим отцом и в дни траура, и в праздники. Но близость не давалась ей. Как дочь преподобного мистера Смита, она должна была, по мнению людей, хранить в тайне свои намерения.

Отец пытался ей помочь, приглашая на чай с клубничными и айвовыми пирогами, на воскресные ланчи молодых людей Уэймаута и окрестных поселков, а также многих молодых священников Новой Англии, желавших вступить в брак.

Но мать ревниво опекала ее. Абигейл считали в семье малышкой: щупленькая, невысокого роста, как саженец среди высоких деревьев, наподобие ее отца, ширококостного, рослого. Ее мать и сестра Мэри были коренастыми женщинами с широкими плечами, мощными руками и бедрами, и казалось, что низкие своды дома священника представляли для них известную опасность. Даже пятнадцатилетний Билли был выше ее на целую голову. Более хрупкой, чем она, была лишь десятилетняя сестра Бетси.

— Ты — коротышка в выводке, — нежно сказал отец Абигейл, целуя ее щеки.

И она не обижалась, зная, что она его любимица.

— Ты — изящная, — громким голосом изрекла мать. — В семье Куинси многие были больны чахоткой. Ты все время простуживаешься.

Верно, в детстве она часто страдала простудой и иногда ее мучили приступы ревматизма. Что же касается изящества, то, наблюдая из окна, как резвятся на лугу жеребята Билли, она подумала: «Я изящна, как этот жеребенок. Я могу взбежать на вершину Беринг-Хилл и вернуться обратно, не запыхавшись».

Еще в ее детские годы мать вбила себе в голову, что мерой силы человека является его внешний вид. Абигейл сочли слишком хрупкой, и она не посещала соседнюю женскую школу, где уже несколько лет училась Мэри. Однако, когда Абигейл исполнилось восемь лет, она, встав в решительную позу и широко расставив ноги, объявила семье, что со следующего утра будет посещать эту школу. Случилось это девять лет назад, но она не забыла наступившей в гостиной тишины и выражения лица матери, заявившей, что Абигейл должна беречь свое здоровье и не сидеть за книгами.

В ту ночь Абигейл лежала в постели, напряженно вытянувшись и стиснув ладони. Вошел отец, взял ее на руки из-под пуховика и отнес вниз, в свою библиотеку, где в камине потрескивали горевшие дрова. Он зажег висевшую под потолком медную лампу, подвернул фитиль, чтобы лучше осветить комнату. Пастор Смит, согревшийся в своей шерстяной одежде, устроился в кожаном кресле, считавшемся его особым местом, и обнял свою восьмилетнюю дочь.

— Не огорчайся, малышка. Я уже научил тебя читать и писать.

— Значит, ты не заставишь маму отправить меня в школу?

— Семейная ссора никогда не ведет к добру.

— Но я хочу учиться. Это же доброе дело, верно?

— Попала в самую точку! Да, знания всегда нужны в жизни.