Таящийся ужас 3 - Страница 4

— Понял, — кивнул Костик и завел двигатель.

— Вперед иди садись! — приказал мне врач. — Не мешай!

Машина рванула с места. Доктор в салоне колдовал над дядей Лешей. Его лицо раскраснелось, это было особенно заметно в сравнении с все усиливающейся бледностью дяди Леши.

— Костик, давай-давай! — просил доктор. — Ты же умеешь быстро ездить, я знаю.

— Да что же они — не слышат сирену? — бормотал Костик, маневрируя между не желающими уступать дорогу машинами. — И куда ГАИ смотрит?

— Есть! — выдохнул врач. — Пошло сердце, пошло родимое! Давай-давай, Костик! Нам бы теперь его только до реанимации успеть довезти — там будет легче!

— Все? Он будет жить? — Я хотел услышать ответ, и этот ответ должен быть только положительным.

— Пока не знаю, — сказал врач, обламывая кончик стеклянной ампулы. — Но то, что сердце пошло, — это хорошо, это просто великолепно.

«Всего на волосок от смерти, — подумал я. — Он ведь уже умер, и сердце у него не билось. И теперь он возвращается к нам. Неужели так бывает?»

Прошло уже достаточно много времени, и «Скорая», доставившая нас сюда, давно уехала, а я все мерил и мерил шагами приемный покой, ожидая развязки. Несколько раз собирался позвонить домой, но передумывал в последний момент — что я им скажу? Сам еще ничего не знаю.

Врач появился часа через два. Не тот врач, который запустил сердце дяди Леши, а другой. Он подошел ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:

— Стопроцентной гарантии дать еще не можем, но похоже, что все обошлось.

— Он будет жить? — быстро спросил я.

— Мы постараемся сделать все возможное, — ответил доктор.

— Что у него — сердце?

Врач покачал головой:

— Это больше похоже на электрошок. Сердце работает нормально. Похоже, что оно остановилось в результате удара электрическим током.

— А так бывает? — удивился я. — Ведь остановившееся сердце запускают с помощью электрического разряда, как я слышал, а тут…

— Я думаю, что так оно и было, как я вам сказал.

— Как он сейчас?

— Без сознания. Мы поместили его в реанимационное отделение. За него еще предстоит побороться. Он кто вам?

— Дядя.

— Не местный?

— Нет, в гости приехал. Вчера.

— Надо же, — покачал головой врач. — Все-таки где его могло ударить током, по-вашему?

— Проводку он чинил, будь она неладна. Залез на табуретку, начал, видимо, ремонтировать — тут его и ударило.

— Ах, там еще и табуретка была, — протянул врач. — Теперь понятно, откуда у него травма головы.

— Когда он придет в сознание, по-вашему?

Врач пожал плечами:

— Трудно сказать. В нашем нынешнем положении остается только ждать и надеяться.

— Меня к нему пустят?

— Нет. Пока нельзя.

— Но его жена — она захочет его видеть.

— Нет, — повторил доктор. — Она должна быть готова к тому, что в ближайшие дни не сможет увидеть своего мужа. Давайте подождем, пока он придет в себя.

Тетя Глаша встретила меня у подъезда.

— Эдичка, я им рассказала, что здесь произошло. Иди, иди домой — заждались тебя там. Что с дядей твоим?

— Все хорошо, тетя Глаша, — пробормотал я.

Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе — тетя Таня и Светка — выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.

— Он жив, — сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.

— Света, воды принеси, — распорядился я.

Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Все хорошо, — сказал я. — Врачи предполагают, что осложнений не будет.

— Что с ним было? — слабым голосом спросила тетя Таня.

— Он упал, — ответил я. — Упал с табуретки и ушибся.

Про удар током я решил пока ничего не говорить — с нее и так было достаточно.

— Зачем я ушла сегодня? — заплакала тетя Таня. — Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?

— Не надо плакать, — попросил я. — Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.

— Отвези меня к нему, — попросила тетя Таня. — Эдичка, отвези.

Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.

Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.

Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия — надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.

— Ну наконец-то, — протянул он, когда я вошел в комнату. — Где ты пропадаешь?

— Что там у тебя, говори, — буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.

— Вчера подписали с председателем арендный договор, — сказал Вострецов. — Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить — и можно закупать молодняк.

— Так, хорошо. Что слышно с поляками?

— Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?

— С Соколовским-то?

— Да.

— Кто знает, — пожал я плечами. — Время пройдет — увидим.

— А ты чего как в воду опущенный? — участливо поинтересовался Вострецов. — Тебя не узнать сегодня, честное слово.

— У меня родственник в больницу попал, — ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?

Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил:

— Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем.

Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома.

Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика.

Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся:

— Здравствуй, Эдик! Как твой дядя?

— Неважно, — буркнул я. — Пока лежит в больнице.

— Вот горе, — сказал Вострецов. — Что за жизнь у человека?..

— Зачем вызвал? — оборвал я его. — Что-то серьезное?

— Это кому как покажется, — пожал плечами Вострецов. — В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз — там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что.

— Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать?

— Прикинул. — Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. — Посмотри, здесь все расписано.

Я пробежал глазами написанное.

— Не слишком мы размахнулись? — спросил Вострецова. — Потянем?