Таящийся ужас 2 - Страница 9

Она такая невинная, совсем неопытная, все смотрела вокруг себя так, словно действительно наслаждалась атмосферой в ресторане, а я делал вид, что ничего не замечаю, хотя на самом деле, конечно же, все отлично замечал. Оказалось, что некоторые женщины были одеты столь же мерзко, а может и хуже, чем моя жена, и я понял, что это было отнюдь не то место, куда нам следовало пойти. Раньше мы никогда не были в этом заведении, хотя оно вроде бы имело неплохую репутацию. Одним словом, нас явно обманули.

На самом деле это оказался один из вульгарных, кричащих притонов с плюшем на стенах и свечами, претендующими на европейский шик, не говоря уже о диких наценках на весьма посредственную пищу. Я же в принципе ненавижу такие места и таких людей, которые пытаются изобразить из себя нечто отличное от того, что они на самом деле собой представляют.

Подошел официант и, встав за спиной Элен, чуть наклонился. Я был уверен, что он попытался заглянуть в вырез ее платья! Даже сейчас, когда я вспоминаю его сальную ухмылку, это приводит меня в бешенство. У него были маленькие усики и курчавые волосы, а сам он очень смахивал на иностранца, скорее всего на, итальянца. Говорил он с акцентом, хотя, возможно, просто притворялся. Я был вне себя от гнева, чувствовал себя подавленным, так что не стоит удивляться, когда я окончательно взбесился, увидев, что он принес совершенно не тот заказ!

Я вообще ненавижу чужую, иностранную еду и потому заказал обычный бифштекс с вареной картошкой без всякого салата. Когда же он принес мой заказ, то выяснилось, что бифштекс залит какой-то клейкой массой, к которой подан картофель в сметане и жирный масляный салат. Это меня просто взбесило. Помимо прочего я просто не мог всего этого съесть.

Наверное, мне все же следовало сдержаться, даже несмотря на то, что я был абсолютно прав. Пожалуй, действительно не следовало, как сказала потом Элен, швырять тарелку в лицо официанту. Однако я ни о чем не сожалею. Пора бы этим иностранцам хорошенько запомнить, что им никто не позволит вести себя как заблагорассудится и задирать других людей. Я действовал по велению момента и толком не соображал, что делаю. Одной рукой я приподнял тарелку и, когда официант все с той же отвратительной ухмылкой наклонился ко мне, швырнул еду прямо ему в лицо. Я считаю, что в сложившихся обстоятельствах я вел себя как настоящий джентльмен: не кричал, не устраивал сцен, вообще ничего не говорил. Просто бросил тарелку ему в лицо, и все.

А потом мы ушли. Нас никто не выпроваживал. Более того, полагаю, что меня даже зауважали за то, что я отстоял свои права. Однако мы все же ушли. Элен плакала, когда мы уходили, зато я держал голову подчеркнуто высоко и заметил, что все посетители ресторана смотрят в нашу сторону. Впрочем, если быть более точным, они смотрели на то бесстыжее платье, в которое была одета Элен. Некоторые хихикали, другие, казалось, сердились. Но я не обращал на это внимания и постарался с достоинством выйти из сложившейся ситуации.

Элен, кажется, так и не поняла, что все это произошло из-за нее, сразу ушла к себе и заперла дверь в комнату. Я слышал, как она поворачивала ключ в замке — наверное, специально хотела, чтобы мне было слышно. Что и говорить, все это отдает известным женским драматизмом, да и вообще ни к чему, поскольку я и так никогда не захожу к ней в спальню.

Как бы то ни было, этот вечер смог сослужить мне одну хорошую службу, поскольку убедил жену в нецелесообразности слишком частых выходов в город.

Утром Элен продолжала дуться и какое-то время даже не разговаривала со мной. Я же чувствовал себя вполне нормально, хотя и продолжал вспоминать о загубленном вечере и том мерзком ресторане с его умопомрачительными наценками и отвратительной кухней. Потом она заметила, что вчера я взвился без всяких причин. Ничего себе: без всяких причин! И добавила, что это, возможно, был один из симптомов моей болезни. Это в середине-то месяца! В общем, ясно, что она так ничего и не поняла. Мне пришлось вцепиться руками в край стола и сдерживаться изо всех сил, чтобы не накричать на нее. Наверное, вид у меня был соответствующий, потому что она, не сказав ни слова, встала и вышла из комнаты. Надо признать, выглядела она неважно.

Я понимаю, что мне следовало бы посдержаннее реагировать на проявления ее тупости. В конце концов, здоровому человеку непросто понять такое. Для нее это было сильным ударом. Я часто задумываюсь, не выбило ли ее из колеи это потрясение? Не то чтобы совсем, конечно, но все же достаточно, чтобы время от времени совершать не вполне разумные поступки… вроде того привлекательного наряда шлюхи, который был на ней вчера или принимать мой неподдельный и вполне оправданный гнев за симптом заболевания. Что ж, мне, пожалуй, действительно следовало бы быть более терпимым к ней, бедняжке.

Поначалу, когда мы только поженились, наши дела шли отнюдь не плохо. Все испортилось намного позже, причем процесс этот нарастал постепенно и я вполне мог следить за его развитием и соответственно планировать конкретные шаги, чтобы не допустить нежелательных инцидентов. Тогда у нас еще не было камеры — я в ней не нуждался. Потом, когда такая потребность возникла, у меня появилось достаточно времени, чтобы построить ее.

Но перемены происходили и тогда, хотя и не столь явные, как сейчас. Раньше они никогда не были… полными, что ли. Внешне я продолжал походить на человека. Помню даже, как выглядел на самых ранних стадиях, когда еще не боялся посмотреть на себя в зеркало. Разве что лицо казалось небритым, вот и все, как будто целую неделю не брился. Зубы тоже удлинялись, правда не настолько, чтобы их нельзя было прикрыть губами, просто казались немного выступающими вперед. Вот с глазами дело было хуже. Это были уже определенно глаза животного, ну, во всяком случае на человеческие они походили мало. Но в целом во мне не было чего-то очень уж необычного, так что люди, которые не знали, как я выгляжу в нормальном состоянии, едва ли могли что-то заметить. Просто подумали бы, что повстречали какого-то на редкость безобразного типа, вот и всё.

В те дни я никогда не терял контроля над собой. И болезнь ни разу не захватывала меня целиком, она просто вспыхивала в организме наподобие лихорадки, но всякий раз я хотя бы отчасти оставался самим собой. Это было еще до того, как я рассказал обо всем Элен, и нам понадобилась камера. Возможно, мне вообще не стоило жениться на ней, не рассказав ей обо всем, но я же не знал, что мне станет хуже. А кроме того, я не думаю, чтобы это имело какое-нибудь значение — она все равно вышла бы за меня замуж! Несмотря ни на что.

В те вечера, когда все начиналось, я рано ложился спать и выключал свет. Разумеется, спали мы в разных комнатах. Я говорил Элен, что неважно себя чувствую, и она не докучала мне. В конце концов она, видимо, подметила регулярность этой хвори, потому что однажды отпустила довольно грубую шутку по поводу моих ежемесячных заболеваний. Пришлось прочитать ей суровую нотацию на предмет того, что женщина может, а чего ей никогда не следует говорить, даже своему мужу.

Мне становилось все хуже и хуже, и я понял, что лучше не рисковать. Я взял за правило раз в месяц вообще уезжать из города. Жене говорил, что это были деловые поездки, и она, похоже, верила. В ее поведении не было ничего подозритёльного, никаких вульгарных шуточек в мой адрес она больше не отпускала. Она знала, что я не из тех мужчин, кто может завести себе любовницу или раз в месяц устраивать веселенькую ночь, а потому верила мне и не задавала лишних вопросов.

Обычно я уезжал в какой-нибудь маленький городишко милях в тридцати или сорока от дома. Каждый раз это был новый город, где я выбирал маленькую дешевую гостиницу (дешевую потому, что там никто не обратит внимания на небритого человека) и проводил в грязноватом номере всю ночь. Как бы плохо мне ни было ночью, из номера я не выходил. А мне действительно бывало плохо. Временами так хотелось выйти наружу. Мне было нужно… нечто. Возможно, это была все та же потребность побегать голым по лесу. Но я сопротивлялся этому желанию, побеждал его и оставался в номере. И всегда запирал дверь изнутри. Лучше, конечно, было бы попросить запереть меня снаружи, но не мог же я обратиться с подобной просьбой к портье. Это вызвало бы подозрения. Так что приходилось целиком полагаться на свою силу воли. К счастью, я волевой человек, а потому мне это удавалось и, хотя временами бывало очень плохо, я все же справлялся с собой.