Таящийся ужас 2 - Страница 86

— Скажи, ты никогда не видел или не слышал про блуждающую опухоль?

Мне показалось, что его вопрос прозвучал как крик боли.

— Нет, — ответил я со всей определенностью в голосе. — Опухоль не может блуждать.

— А эта может. Посмотри на рентгеновские снимки.

Он выдвинул ящик стола и извлек целую пачку снимков, которые мы тут же принялись рассматривать.

Зрелище было поразительное.

Опухоль существовала, это точно, в зоне толстой кишки, чем-то похожая на спайку и, как заметил Клэверинг, больше напоминала исполненные черными чернилами рекламные рисунки, совершенно непохожие на другие рентгеновские снимки, которые мне когда-либо приходилось видеть. И не было двух снимков, на которых она оставалась бы на одном и том же месте!

В это было невозможно поверить — на некоторых снимках она оказывалась смещенной на добрых двадцать сантиметров.

— Черт побери, — воскликнул я, — почему же ты не оперируешь!

— Я оперировал! Мы оперировали! Операцию проводил Доулинг, а на всем севере нет более классного специалиста. Но когда он вскрыл кишечник, опухоли там не оказалось, и он так и не смог ее отыскать!

Я посмотрел ему в глаза.

— Именно поэтому я и послал за тобой — чтобы еще раз прооперировать ее. Хотя нельзя исключать, что мы слишком запустили процесс и она не перенесет повторную операцию. С нее хватило и одного раза. Но я не знаю второго такого хирурга, кроме тебя, руки которого так быстро орудовали скальпелем. Возможно, тебе удастся успеть.

— Да, да, — мягко проговорил я. — А ты еще написал в телеграмме: «Возможен уникальный шанс».

— Если у тебя получится, можешь считать, что на севере слава и успех тебе обеспечены, — глухим голосом проговорил мой друг.

— Что ж, мне ничего другого не остается. Веди меня к больной.

— Она готова к отправке в больницу, — сказал он. — Там созданы все необходимые условия.

— Правильно. Только, если не возражаешь, я бы съел бутерброд — позавтракать пришлось наспех, а это как-то настраивает на рабочий лад.

— Я позаботился и об этом, — заметил Клэверинг.

Я перекусил бутербродами, и уже через десять минут сестра помогала мне надеть резиновые перчатки. Когда в операционную вкатили пациентку, я понял, что более гнетущего и изможденного выражения на некогда милом лице мне еще видеть не приходилось.

— Она что, голодает у вас?!

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — прежним бесцветным тоном проговорил Клэверинг. — Но причина не в этом.

— Ну так немедленно организуйте переливание крови, пока я закончу приготовления, — буркнул я и продолжил осмотр.

На впалом животе опухоль выпирала, как шишка, и я надавил на нее. Реакция на мое движение оказалась странной и походила на изворачивающееся мускулистое напряжение. Раньше мне никогда не приходилось наблюдать, чтобы опухоль реагировала подобным образом. Я кивнул анестезиологу, и вскоре уже надо было подключаться мне.

Я мысленно поставил перед собой задачу: сразу после вскрытия брюшной полости локализовать опухоль. Едва заметив ее, я взял большую иглу и, пронзив сгусток, буквально пригвоздил его к месту. Мне показалось, что опухоль снова отреагировала на мое действие, хотя остальная поверхность брюшной полости едва колыхнулась.

Я взял инструменты (обычно я начинаю работать тремя — одним действую, а два других зажаты между пальцами, что позволяет оперировать более быстро) и приступил к дальнейшей работе. Сделал, надрез — более длинный, чем обычно, чтобы покрыть им почти всю поверхность опухоли, поскольку мне показалось, что она продолжает подрагивать, и вплотную подобрался к красновато-черной губчатой поверхности прямой кишки, слегка колыхавшейся под пронзившей ее иглой.

Прямо из середины этой извивающейся губки на меня смотрели два неподвижных, немигающих глаза.

Осьминог!

Когда хирург делает операцию, он готов к любым неожиданностям, но я должен был признать, что эти два глаза на какое-то мгновение они показались мне глазами самого дьявола — попросту ошеломили меня. В тот же самый момент до меня дошло, что тварь изо всех сил пытается сорваться с удерживающей ее иглы, напрягая для этого всю силу своих присосков, впившихся в стенки кишки, и если бы металл иглы не выдержал, толку от всех моих поисков и действий было бы мало. За десять последовавших за этим секунд я нанес скальпелем не менее пятидесяти отчаянных ударов по извивающейся губке.

Движение замерло.

Я взял пинцет и извлек массу из тела. Сделать это оказалось совсем нетрудно: присоски уже не функционировали. Никогда я даже подумать не мог, что с такой быстротой, справлюсь с подобной тварью.

— Вот твоя олухоль! — проговорил я и сбросил ее в эмалированный бикс.

Обмякшая и свалявшаяся, словно из нее выпустили воздух, масса походила сейчас на кусок тряпки, застрявшей в водосточной трубе, или на отрезок бычьей кишки. И только глаза продолжали смотреть — так же тупо и неподвижно.

Клэверинг пытался было сдержать позыв к рвоте, но потом все же сдался — зрелище было действительно омерзительное.

Я быстро промыл кишечник пациентки и за десять минут — быстрее, чем когда-либо делал это сам или видел действия других — наложил швы.

Сильвия Бэрд пошла на поправку, хотя на это, естественно, потребовалось определенное время. Впрочем, я был полностью уверен, что она полностью восстановит силы. В конце концов, она ведь невеста Клэверинга.

«Возможен уникальный шанс». А что, разве не так? На следующее утро про случай с осьминогом писали все крупные газеты Англии, а к вечеру — и всего мира, так что мне грех было жаловаться на судьбу.

Но Боже мой, что было бы, не успей я пронзить эту опухоль иглой прежде, чем приступить к самой операции!

Все началось с того, что однажды, когда Грей возвращался домой, за ним увязался странного вида изголодавшийся желтый кот. Вид у животного был довольно тщедушный, а большие, напряженно глядящие, янтарного цвета глаза поблескивали в блеклых лучах электрических фонарей на углу улицы. Именно там кот и стоял, когда Грей проходил мимо, удрученно насвистывая себе что-то под нос — сегодняшний визит к Грэнни не принес ему выигрыша ни за одним из столов. Ему даже показалось, что животное подняло на него взгляд и издало негромкий жалостливый звук. Дальше оно уже неотступно следовало за человеком, держась, однако, все время настороже, словно ожидая в любой момент пинка.

Грей и в самом деле сделал полуугрожающий замах ногой, когда, оглянувшись, заметил за спиной желтого кота.

— Если бы ты был черным, — пробормотал он, — я бы, пожалуй, взял тебя с собой, а так — убирайся!

Меланхоличные янтарные глаза слабо блеснули, однако кот даже не пошевелился, а затем все так же настойчиво побрел за Греем. Это могло бы основательно рассердить его, потому как настроение действительно было паршивое, однако он почувствовал какое-то жестокое удовлетворение в том, что судьба отказала ему даже в такой пустяковой милости, как добрая примета. Как и все азартные игроки, он истово верил во всевозможные суеверия, хотя не раз убеждался в полной тщетности всех талисманов. Под подкладкой кармана его пиджака был зашит обезьяний коготь, и он никак не мог набраться смелости выбросить его. Но странно, этот жалкий желтый кот, которому полагалось бы быть черным, отнюдь не вызывал у него естественного в подобных ситуациях раздражения.

Он негромко рассмеялся; это был сдержанный, невеселый смех человека, ведущего борьбу с отчаянным невезением.

— Ну ладно, желтый дьявол, пошли, вместе поужинаем.

Он извлек руку из кармана плаща и поманил животное к себе, однако кот отреагировал на этот жест с таким же безразличием, как и на недавний замах ногой. Он лишь бесшумно скользнул вперед вдоль грязного тротуара, ни на сантиметр не отклонившись от того незримо прочерченного курса, которым до этого столь уверенно следовал.

Вечер выдался сырой, туманный, отчаянно промозглый. Грей зябко поежился и, снова сунув ладони в чуть теплое убежище карманов, немного свел плечи, словно это могло хоть ненамного спасти его от пронизывающего холода.