Таящийся у порога - Страница 15

С некоторым трудом он сумел надеть носки и туфли и убедился, что теперь может ходить, хотя ноги чуть-чуть побаливали. Но как эта случилось? Он сразу решил, что он ходил во сне. Это само по себе было сюрпризом, потому что он раньше не считал себя лунатиком. Более того, он, видимо, ходил из дома в лес, иначе как объяснить все эти синяки и царапины? Он медленно начал вспоминать свой сон; он не мог вспомнить все ясно, но, по крайней мере, он помнил, что был в башне. Он оделся и вышел из дома, надеясь, если возможно, найти следы своей прогулки в лес. Сначала он не нашел ничего. Только когда он подошел к башне, он увидел на песке рядом с кругом разбитых камней отпечаток разутой человеческой ноги, который наверняка принадлежал ему. Он пошел по слабо различимому следу в башню и зажег спичку, чтобы лучше видеть. При слабом свете спички он увидел кое-что еще. Он зажег вторую спичку и посмотрел опять. Его мысли смешались от внезапного наплыва тревоги и противоречивых чувств. Он увидел у основания каменных ступеней, частью на лестнице и на песчаном полу, расплывшееся пятно, красное, горящее пятно, и, еще до того, как он осторожно пощупал его пальцем, он знал, что это была кровь!

Дюарт стоял, не отрывая взгляда от пятна, не чувствуя спички, которая, догорев, обожгла его пальцы. Он хотел зажечь другую, но не мог заставить себя сделать это. Качаясь, он вышел из башни и стоял, прислонившись к стене, в теплых лучах утреннего солнца. Он попытался привести мысли в порядок; ясно, что он слишком много рылся в прошлом, и это болезненно стимулировало его воображение. В конце концов, башня была все время открыта; в ней мог укрыться кролик или какое-то другое животное; на него могла напасть ласка, и башня могла стать ареной смертельной схватки; а может быть, сова влетела через отверстие в крыше и. сцапала крысу или другую тварь подобных размеров, хотя следовало признать, что кровавое пятно было слишком велико, и потом, не было доказательств, как, например, клочки шерсти или перья, которые бы неопровержимо подтверждали такую версию.

Немного подождав, он решительно вернулся в башню и зажег еще одну спичку. Он искал что-нибудь, могущее подтвердить его теорию, но тщетно. Не было никаких свидетельств борьбы, которые можно было бы объяснить как одну из обычных трагедий природы. Не было и никаких доказательств иного рода. Было просто пятно чего-то, что похоже на кровь, в месте, где такого быть не должно.

Дюарт пытался оценить все спокойно, не связывая это сразу с тем отвратительным сном; а эта связь вспыхнула в сознании, как внезапно распустившийся бутон цветка, в то мгновение, когда он убедился, что в башне была кровь. Нельзя было отрицать, что такое пятно могло образоваться, только если кровь пролилась с небольшой высоты, с какого-то пролетавшего объекта.

Дюарту пришлось смириться с этим скрепя сердце, потому что, признав это, ему ничего не оставалось, как признать, что он не может объяснить ни этот факт, ни свой сон; он не мог объяснить растущее число вроде бы мелких, но чрезвычайно странных происшествий, становившихся все более регулярными. Он вышел из башни и зашагал обратно вдоль болота, мимо леса, к дому. Осмотрев простыни, он увидел бурые пятна крови от своих израненных ног. Он чуть ли не жалел о том, что его порезы были недостаточно глубоки, чтобы объяснить ими пятно крови в башне, но, как он ни напрягал свое воображение, это было невозможно.

Он сменил постель и приступил к ежедневной прозаической процедуре варки кофе. Он продолжал раздумывать и впервые признался себе, что все время бросался из одной крайности в другую, в диаметрально противоположных направлениях, как будто у него наступило раздвоение личности. Он подумал, что пора кузену Стивену Бейтсу или кому-нибудь еще приехать к нему, чтобы хотя бы временно избавить его от одиночества. Но едва он пришел к этому выводу, как обнаружил, что душа его возражает против этого с жаром, не свойственным его натуре.

В конце концов он убедил себя вновь заняться проверкой вещей, прибывших из Англии, воздерживаясь от дальнейшего чтения документов или писем, чтобы не возбуждать опять свое воображение и не переживать ночные кошмары; к полудню он вновь обрел, как французы говорят, “радость жизни” до такой степени, что мог следовать обычному распорядку дня. Отложив работу, он включил радио, чтобы послушать музыкальную программу, но в эфире шла передача новостей. Он слушал без интереса. Какой-то представитель Франции изложил свою концепцию действий в отношении Саарской области; какой-то британский государственный деятель выступил с поразительно двусмысленным опровержением.

Слухи о голоде в России и Китае. Всегда одно и то же, подумал он. Болезнь губернатора штата Массачусетс.

“Сообщение, полученное по телефону из Архама”,– произнес диктор. Дюарт напрягся.

“По не проверенным пока данным, в Архаме исчез человек. Один из жителей Данвича сообщил, что ночью пропал Джейсон Осборн, фермер средних лет, проживающий в округе. По слухам, соседи слышали сильный шум, но объяснить его пока не могут. Мистер Осборн не был богат, жил одиноко, поэтому считают, что это не было похищением с целью выкупа”.

В каком-то уголке сознания Амброза Дюарта еще жила надежда, что это простое совпадение. Но он был так встревожен, что буквально сорвался с кушетки, на которой лежал, и лихорадочно выключил приемник. Затем, почти инстинктивно, он сел писать отчаянное письмо Стивену Бейтсу, объясняя, что ему нужно его общество, и умоляя его приехать во что бы то ни стало. Написав, он сразу отправился на почту, чтобы отослать его, но постоянно чувствовал сильное желание придержать его, подумать, пересмотреть свое положение еще раз. Преодолевая себя огромным усилием воли, он поехал в Архам и решительно сдал письмо в почтовое отделение города, двускатные крыши и глухие ставни которого, казалось, смотрели на проезжавшего Дюарта заискивающим, злобно-хитроватым взглядом, как старые товарищи, посвященные в общую жуткую тайну.

Подчиняясь срочному вызову своего кузена Амброза Дюарта, я прибыл в старый дом Биллингтона через неделю по получении от него письма. После моего приезда произошел ряд событий, которые, начавшись с самого прозаического, привели к обстоятельствам, заставившим меня присовокупить свое необычное повествование к разрозненным сообщениям и различным запискам, сделанным рукой Амброза.

Я сказал, что все началось весьма прозаически, но рискую быть неточным. Впоследствии мне стало ясно, что, какими бы фрагментарными, эпизодическими, не связанными одно с другим ни казались звенья происходящих событий, фактически они образовывали прочную цепь, объединяющую место действия, а именно поместье Биллингтона с примыкающей к нему рощей. К сожалению, с самого начала я не отдавал себе в этом отчета. В это время я обнаружил у кузена первые признаки психического расстройства или того, что считал расстройством, но позже я со страхом осознал, что речь идет о чем-то совершенно ином и гораздо более страшном.

Раздвоение личности Дюарта осложняло мои наблюдения, так как мне, с одной стороны, приходилось проявлять дружеское участие, а с другой – известную настороженность. Все это было заметно с самого начала: Амброз, написавший ту неистовую записку, искренне нуждался в помощи, просил меня оказать ее; но человек, получивший телеграфное уведомление о моем приезде и встретивший меня на станции в Архаме, был холодным, осторожным и очень сдержанным. Изложив свою просьбу, он с самого начала заявил, что мой визит должен продлиться не более двух недель, а если возможно, то и меньше Он был вежлив и даже любезен, но удивительно молчалив и подчеркнуто отстранен, что никак не вязалось с той написаннои стремительным, размашистым почерком запиской.

– Получив твою телеграмму, я понял, что до тебя не дошло мое второе письмо.

– Нет, я его не получал.

Пожав плечами, он заметил, что написал его, только чтобы я не волновался зря из-за первой записки. Он выразил надежду, что ему самому удастся справиться с возникшими трудностями, хотя очень рад моему приезду, несмотря на то что срочность, о которой он говорил в письме, отпала.