Таверна «Ямайка» - Страница 51

— Его поймали! Это убийца! — кричал Ричардс Мэри; она откинула капюшон, закрывавший ей глаза, и смотрела из кареты на людей внизу. Узник тоже уставился на нее, жмурясь от направленного ему в глаза света, весь в паутине, черный и грязный. Это был Харри-жестянщик.

— Кто это? Вы знакомы с ним? — сквайр подтащил пленника поближе, чтобы Мэри могла рассмотреть. — Что вы можете сказать об этом человеке? Мы нашли его в дальней комнате, на мешках. Он утверждает, что ничего не знает о случившемся.

— Это один из их компании, — сказала Мэри медленно, — пришел накануне, у них с дядей вышла ссора. Мой дядя оказался сильнее, запер его в той комнате. Он лжет, что не знает об убийстве. Это мог сделать только он.

— Но дверь была закрыта; нам потребовалось три человека, чтобы справиться с засовом. Это человек все время находился в запертой комнате, — говорил мистер Бассат. — Посмотрите на его одежду, на его глаза, он все еще не может привыкнуть к свету. Нет, это не он убил.

Жестянщик переводил украдкой взгляд с одного охранника на другого; его злобные подлые глазки бегали по сторонам. Мэри поняла, что сквайр прав: Харри-жестянщик не мог совершить этого убийства. Он пролежал взаперти более двадцати четырех часов. А в это время кто-то другой пришел в таверну и, сделав свою работу, так же незаметно удалился под покровом темноты.

— Кто бы ни был убийца, он не знал о запертом в кладовой человеке, — продолжал сквайр. — А жестянщик ничего не видел и как свидетель нам бесполезен. Но мы посадим его в тюрьму и потом повесим, если он этого заслуживает, за что я могу ручаться. Перед этим он даст показания Королевскому прокурору и сообщит имена сообщников. Один из них убил хозяина таверны из мести, в этом нет никаких сомнений. Мы пустим всех ищеек по следу, и он не уйдет. Уведите этого, — он кивнул на Харри, — в конюшню и держите крепко. Остальные вернутся со мной в гостиницу.

Солдаты оттащили Харри. Жестянщик понял, что совершено какое-то преступление, а подозрение падало на него. К нему, наконец, вернулся дар речи, и он лепетал доказательства своей невинности, божась всеми святыми и умоляя о пощаде, пока ему пинком не приказали замолчать и пригрозили повесить без суда и следствия прямо в конюшне. Угроза возымела действие — теперь он чертыхался себе под нос, косясь время от времени на Мэри через открытую дверь конюшни.

Девушка безучастно наблюдала за происходящим, не замечая косых взглядов Харри, ибо она вдруг вспомнила слова, произнесенные когда-то ночью в ее комнате:

— За это он заплатит жизнью.

Потом всплыла фраза, сказанная по дороге в Лонсестон:

— Я еще ни разу не убил человека.

Затем пророчество цыганки на ярмарочной площади:

— На твоих руках кровь, когда-нибудь ты убьешь человека.

Все эти случайные детали, о которых ей хотелось бы забыть, вдруг соединились в один обвинительный приговор, а взаимная неприязнь братьев, жестокость характеров, порочность всего семейства Мерлинов выступали как свидетели обвинения.

Все говорило против Джема: он был один из них, Мерлинов; вернулся под вечер в «Ямайку», как обещал; старший брат умер той смертью, которую ему назначил младший.

Страшная правда открылась Мэри во всем безобразии и кошмаре, она пожалела, что ее не было дома, пусть бы он и ее убил. Как это было на него похоже: вор, он пришел по-воровски и также, крадучись, ушел. Девушка понимала, что она сможет восстановить полную картину преступления, шаг за шагом, если выступит в качестве свидетеля. Она возведет забор из фактов вокруг него, из которого он не вывернется. Надо только подойти к сквайру и сказать: «Я знаю, кто убил», — и все будут внимательно слушать. Они окружат ее, как свора псов, рвущихся к добыче: след приведет их к Джему через Ратфорт, через Болота Треворта к Болоту Двенадцати Молодцов. Может быть, он спит там в своем маленьком доме, безразличный к судьбе; в том самом доме, где родились он и брат. Утром его уже не будет там, он уедет, насвистывая, верхом, подальше от Корнуолла, убийца, как и его отец.

Ей казалось, что она слышит цокот подков его пони по дороге, где-то вдали в тихой безмолвной ночи звук выбивает о камни последнее «прощай», но воображение вдруг стало реальностью: звук был не вымышленным, а вполне настоящим — по большаку ехал одинокий всадник.

Мэри повернулась на звук и прислушалась, нервы напряглись до предела, руки, сжимавшие плащ, похолодели и стали влажными. Лошадь приближалась, она шла ровно и ритмично, не слишком быстро, но и не медленно, каждый шаг отдавался в сердце девушки.

Солдаты, охранявшие жестянщика, о чем-то шептались и тоже смотрели на дорогу. Ричардс, стоявший рядом с ними, быстро повернулся и направился в дом, чтобы предупредить сквайра. Лошадь уже поднималась в гору, своим мерным цокотом бросая вызов молчанию ночи. Когда она была у вершины, из дома показался сквайр в сопровождении слуги.

— Стой! — закричал он. — Именем короля! Отвечайте, что привело вас ночью в эти места?

Всадник повернул лошадь и въехал во двор. Черный плащ с капюшоном скрывал лицо неизвестного, но когда он поклонился и обнажил голову, густой ореол белесых волос засиял в лунном свете, а голос звучал мягко и ласково.

— Мистер Бассат из Северного Холма, если не ошибаюсь, — сказал человек, протянув записку. — У меня письмо от Мэри Йеллан из таверны «Ямайка»: она меня просит о помощи. Но вижу, что приехал слишком поздно, здесь и без меня достаточно помощников. Вы меня, наверное, помните, мы встречались раньше. Я викарий из деревни Алтарнэн.

Мэри сидела в доме пастора одна у камина. Она долго спала и чувствовала себя отдохнувшей, силы вернулись, но душевного покоя, о котором она так давно мечтала, не было.

О ней заботились, были предупредительны и добры; пожалуй, слишком добры. После долгого напряжения последних дней внимание окружающих казалось внезапным и нереальным. Сам мистер Бассат погладил ее по плечу, словно маленького, незаслуженно обиженного ребенка, в своей незлобивой ворчливой манере старался успокоить:

— Теперь вам нужно выспаться после всех ужасов, через которые пришлось пройти. Но помните: страшное позади и больше не повторится. Обещаю, что мы найдем человека, который убил вашу тетю, это будет очень скоро, приговор о повешении вынесут уже в следующую сессию окружного суда. Когда вы немного придете в себя, вы нам скажете, как бы вам хотелось жить дальше. Сделаем все, что в наших силах.

В тот момент ей ничего не хотелось, не было сил думать и принимать решения. Когда Фрэнсис Дэйви предложил приютить ее на время в своем доме, девушка вяло согласилась, понимая, что невразумительные слова, которые ей удалось из себя выдавить, граничат с неблагодарностью. Еще раз пришлось убедиться в унизительном положении женщин — ее бессилие никто не воспринимал как нечто позорное, а, напротив, как естественное состояние, не подлежащее осуждению.

Мужчину на ее месте высмеяли бы или, в лучшем случае, отнеслись с презрительным равнодушием и тут же пригласили бы в Бодмин или в Лонсестон для дачи свидетельских показаний, а уж потом предоставили устраивать дальнейшую жизнь и отправляться хоть на край света. Ему пришлось бы наняться на корабль, отрабатывать свой проезд или бродяжничать на дорогах с пустым карманом и легким сердцем. Но поскольку она была женщиной, для нее не пожалели ни хороших слов, ни гостеприимства, дали возможность отдохнуть, хотя суду это было очень неудобно.

Пастор сам привез ее в дом в карете мистера Бассата, Ричардс ехал сзади на его лошади. Пастор не задавал вопросов, не утомлял Мэри выражением сочувствия, он гнал во весь опор и прибыл в Алтарнэн, когда часы на церкви пробили час ночи.

Разбудив экономку, жившую в соседнем доме, — ту самую женщину, которой Мэри оставляла записку, — викарий попросил приготовить комнату для гостьи, что женщина тут же исполнила без лишних слов и возгласов удивления. Из ее дома было принесено чистое, сверкающее белизной белье; она растопила в комнате печь и согрела у огня ночную рубашку, пока девушка раздевалась. Затем за руку отвела Мэри в постель, тепло укрыла, как дитя в колыбели. Не успела — Мэри закрыть глаза, как почувствовала чью-то руку на плече: у постели стоял Фрэнсис Дэйви, протягивая ей стакан со снадобьем и глядя на нее сверху вниз своими странными холодными глазами.