Татуировка с тризубом (ЛП) - Страница 15
Потому что по другой стороне стоит отряд пограничных войск. Он располагается за стеной, выкрашенной совершенно не по-военному, розовой краской. Избыточное соблюдение формы никогда не было сильным пунктом Восточной Европы. Это не следует путать с бесцеремонностью. Бесцеремонность – это разрешать себе плевать на форму в рамках какого-то порядка. В Восточной Европе поддержание формы воспринимается как ненужная трата сил.
Я крутился по округе, пытаясь подцепиться к чему-нибудь, едущему до Львова, и наблюдал за тем, как пограничники и приграничные ребята приглядываются одни к другим. Солдаты стояли под стеной, на пост-советской версии польбрука и поглядывали на тех, кто стоял под бывшим магазином. Немного с любопытством, немного с вызовом. Они тоже курили. На них была полевая форма, синяя, в маскировочные пятна. В этой форме они были чем-то похожи на больших, блестящих насекомых.
А еще они были похожи на завербованных в армию бандюков: сытые, гибкие, выслеживающие, как будто в любой момент готовы были схватить саперные лопатки и как можно скорее мчаться ебашить тех, что стояли по другой стороне. Польские пограничники по сравнению с ними выглядели зубрилами из приличного лицея.
У одного из украинских воинов в руке была пластиковая сумка в леопардовые пятна, точно такая, в которой пожилые дамы во всей восточной части Европы носят коробочки конфет на именины и результаты врачебных анализов. Все вместе на фоне розовой стены выглядело ну просто офигительно.
Иногда я даже пытался заговаривать с этими солдатами, крутящимися возле части, только, как правило, смысла в этом не было. Они или пожимали плечами и повторяли, что понятия не имеют, что я имею в виду, или же бурчали чего-нибудь типа "да отъебись ты". Или же, что тоже случалось, сами переходили в нападение и начинали приебываться. А шо, а чего это я спрашиваю, а какое мне до этого дело, а не шпион я какой случаем? Ну да, отвечал я тогда, чтобы разрядить напряжение, если бы я был шпионом, так вот так вот сейчас, прямиком за границей, вот взял бы вам и признался. Но вообще-то им по барабану было, шпион я или нет, так что, чаще всего, они просто отходили.
За оградой, уже на территории части, стоял бюст какого-то мужика с буденовкой на голове. И с большой звездой. На постаменте было написано, что это бюст Григория Яковлевича Варавина.
Весь Варавин, от груди до макушки, был выкрашен краской "под золото", в связи с чем выглядел прямо как Великий Электроник из фильма "Пан Клякса в космосе". Меня несколько удивляло, что на западной Украине, с ее памятниками Степану Бандере и надписями: "УПА – героï", не только оставили на видном месте большевика в буденовке, так еще и золотой краской его выкрасили.
Несколько раз спрашивал я у солдат, кем был этот Варавин, но они отвечали, что "а хуй его знает" или же "а нахуя мне это надо знать". Действительно, меня как-то это и не интересовало, но однажды я взял и проверил. Григорий Яковлевич Варавин был комбайнером из Воронежа, призванным в пограничники, кандидатом в члены партии, героем советских букварей и святым покровителем советских пограничных войск. Одним словом – советским святым. Мучеником. Погиб он в 1933 году в перестрелке на советско-польской границе.
Он погиб, потому что помчался защищать советскую отчизну от не до конца определенных "врагов", наверняка – контрабандистов, которые пытались нелегально – а как еще с контрабандистами бывает – пересечь границу. А он помчался, несмотря на то, что был больной и даже имел освобождение от врача. Так писал агиограф[47] советских героев Эрнст Брагин в одной из патриотических советских книжек "Навечно в рядах". Так что вот побежал Варавин, покашливая и с высокой температурой, спасать границы Великой Земли. Но ему не повезло, потому что, как только он добежал на место, его ранило в живот, и он уже не вернулся в родной Воронеж, чтобы косить поля на комбайне. Он не успел даже выстрелить. Его объявили героем, а его именем назвали тот погранотряд, в котором он служил. А через пару лет, как это назвал Брагин, "граница передвинулась на запад", а вместе с границей на запад перевели и отряд имени Григория Яковлевича Варавина. Граница впоследствии передвигалась еще несколько раз, всегда вместе с памятью о Григории Яковлевиче. Всегда, вплоть до 1991 года, когда Советский Союз распался, а Россия – его законная правопреемница, отступила на тысячу километров к востоку и о своем герое позабыла. Его заброшенную память и заброшенный бюст пригрели пограничники уже самостiйноï Украины.
Они сделали, что могли. Как умели. То есть, взяли и покрасили его "под золото", из-за чего он стал похож на космического пришельца из дешевых научно-фантастических фильмов пятидесятых годов, а над головой у него развесили украинский флаг. Только это, похоже, им и стукнуло в голову. А что еще могли они сделать? Обвешать цветочными гирляндами, как в Индии? Печальными, золотыми глазами глядел теперь Варавин не на воронежские колхозы, а на совершенно гадко отремонтированное здание воинского подразделения, на бордюры, покрашенные розовой краской, той же самой краской, что и стена вокруг части. Русские буквы, которыми на постаменте были выписаны имя, отчество и фамилия, сменили буквами украинскими, потому что, большевик – большевиком, а Украина – Украиной, опять же – западная, в принципе и в теории не терпящая всего советского и москальского. Но Варавина, похоже, пожалели и приняли в качестве своего. Так что теперь Григорий Яковлевич Варавин стал называться "Ґригорiй Якович Варавiн". Независимая Украина, подумал я, проявила исключительную нежность к воронежскому комбайнеру, большевику, кандидату в партию, герою СССР.
Номер одиннадцать
Во Львов от границы едешь по дороге М11, через Мостиску и Городок. Легче и дешевле всего – на маршрутке. За последнее время тот жестяной зверинец, что пасся на майдане Шегини как-то упорядочили. А ведь когда-то стояло все, что только можно, что кто когда и откуда привез, смонтировал, склепал, склеил, примотал проволокой. Теперь же все маршрутки желтые, словно нью-йоркские такси. Очень часто индийские, произведенные фирмой "Тата", стремящейся производить самые дешевые в мире автомобили.
Все так же в маршрутках нельзя открывать окон, поскольку царит страх перед сквозняком[48]. Сквозняк – это самый страшный враг, и все представляют, что если мгновение в нем побудут, то до конца жизни застынут, одеревенеют и уже никогда не смогут шевельнуться. Что застынут в своем маршруточном кресле, и никакого будущего для них уже не будет. Друг другу рассказывают истории, что один их знакомый, родич или шурин посидел в маршрутке на сквозняке, и теперь ему повело лицо. Или что теперь у него больной на всю оставшуюся жизнь локоть. Есть в этом нечто от деревенского предрассудка, который обрел ранг природного закона. Моя бабушка, к примеру, до конца своей жизни хотела быть уверенной в том, не стоял ли я, случаем, на сквозняке. И не сидел ли на холодном. Всегда, когда в жаркий день я пытаюсь хоть немножечко, украдкой, приоткрыть окно в украинской маршрутке, раскаленной словно животные внутренности и воняющей телесностью и машинностью, потом и смазкой – все соседи на меня шипят. Шипит на меня и водитель, а водитель – что ни говори, какая-то власть. Вроде как ничего официального, а что ни говори, что-то вроде вождя маршрутки. Как правило, я поддаюсь, закрываю окно, потею и представляю себе страну, управляемую народными страхами, статьи Уголовного кодекса, начинающиеся с фразы: "Если кто с целью вызвать проток воздуха, так называемой "тяги", открывает два окна в одном помещении…", официальные таблички, привинчиваемые к оградам с запретом садиться на холодном, биллборды с надписями: "Гражданин! Хоть газетку подложи, чтоб волчанку не словить!". Надписи на спичечных этикетках: "Если днем балуешься с огнем, ночью можешь обдуться потом", ну еще информация на сигаретных пачках: "Министерство здравоохранения предупреждает, не кури – а то не вырастешь!".