Татуировка - Страница 80

— У меня же дядя был металлургом. И меня чуть не увлек в свою область. Где ты ее подобрала? — Глеб еще раз взвесил на ладони пластинку.

— Я про нее и хочу сказать. У нас есть автор, доктор наук, приходит время от времени с разными идеями. Теперь у него крыша подвинулась на экстрасенсорике. Так вот, он сегодня пришел, выложил эти пластинки и давай рассказывать, как они могут спасти от чужой энергетики. И из космоса.— от излучения черных дыр.

— Излучение черных дыр — очень интересно! — прервал Глеб ехидным замечанием. — Это все равно, что сияние темноты.

— Ну ты слушай. Он эти пластинки по пятьдесят долларов продавал! Сказал, что их заряжали все экстрасенсы и белые маги города. И, представляешь, мне вдруг так страшно стало, что я ее купила. Все, что у меня было, потратила и еще заняла.

— Бояться перестала?

— Не знаю, но стало как-то спокойнее. И все наши, глядя на меня, тоже стали покупать.

— Хороший доход! Сколько их было — десяток? Отлично у вас зарабатывают авторы. За статью-то вы бы ему ровно в сто раз меньше заплатили! Слушай, а Дмитрию Евгеньевичу ты всерьез обо всем этом не рассказывала? Я имею в виду не пластинку, а крутню вокруг твоего Шолохова.

— Димке! Да он как глухой стал. Откликается только на слово «маньяки»!

Они уже допили кофе и собирались разойтись по комнатам, Агния даже успела вымыть турку и чашечки. Но как раз в это мгновение затренькал телефон.

— Тебя. — Глеб протянул ей трубку. — Мужчина какой-то.

— Да, — сказала Агния отстраненно-доброжелательным тоном. — я вас слушаю.

Чаще всего домой ей звонили завлиты театров, чтобы позвать на читку новой пьесы, рассказать о вводе в спектакль актера, позвать на прогон.

— Здравствуй, моя милая, — услышала Агния незнакомый голос.

— Здравствуйте, — отозвалась она и подумала: скорей всего артист какой-нибудь спьяну.

— Что же это ты, дорогуша, все шастаешь: то в мастерские, то в цирк?

— Извините, я не поняла, с кем я разговариваю? — Агния постаралась спросить это строго.

Глеб, который отправился было к себе, замер в дверях и стал прислушиваться.

— С доброжелателем разговариваешь. С доброжелателем и гуманистом.

— Я сейчас положу трубку, если вы не представитесь. И вообще, я не понимаю, что вам нужно?

— Не надо сердиться, мадам! — Человек заюворил чуть серьезнее. — Я беседую с вами исключительно в ваших интересах. Вы, говорят, собираетесь писать о художнике.

— Да. Об Антоне Шолохове.

— Не торопитесь. Подождите немного. Очень вам советую!

— Я все-таки не понимаю, чего вы хотите?

— Чтобы вы на время приостановили свои археологические раскопки. Только на время! Вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вы отправились вдогонку за своим героем. Вы ведь этого тоже не хотите? Видите, наши желания сходятся.

— Вы меня разыгрываете, что ли?! Это у вас шутка такая?

— Какой может быть розыгрыш, Агния Евгеньевна! Разговор идет о жизни и смерти. О вашей жизни и смерти!

— И что из этого следует? Я ведь должна представить свою работу к сроку…

— Представите. Задержитесь на несколько месяцев и представите. Сколько они вам должны за книгу?

— А какое это имеет значение?

— Мы вам заплатим в два раза больше… И вашу книгу можем издать.

— Кто это — мы? Вы так и не представились.

— Агния Евгеньевна! Неужели вы не поняли, что я всего-навсего опасаюсь за вашу жизнь. И очень хочу, чтобы вы жили со своим супругом долго и счастливо. Будем считать, что мы договорились. Или как?

— Никак! — отозвалась холодно Агния. — Шантажом и угрозами вы меня не возьмете. И книгу я все равно допишу, понятно?

— Агния Евгеньевна! — В голосе «доброжелателя» зазвучало искреннее сострадание. — Жалко мне вас. Такая элегантная женщина!

— Ну вот! — сказал Агния, положив трубку и повернувшись к Глебу, который продолжал стоять в дверях. — Что и требовалось доказать. Настаивают, чтобы я бросила работу над книгой.

Это с незнакомым «доброжелателем» она говорила спокойно и твердо, а сейчас от волнения руки ее готовы были затрястись.

— Расскажи все, что он там тебе напел. — И Глеб снова сел за стол.

— Ничего особенного. Только повторял, что ему меня жалко, что если я не брошу книгу, то отправлюсь вдогонку за Шолоховым. Да, и еще деньги обещая. В два раза больше. И заметь — сразу после похода в цирк, к этой Самофракийской. Видишь, какая у них быстрая связь.

— Подожди. — Глеб сходил к себе за записной книжкой, порылся в ней и набрал номер. — Смотри, как повезло: соединился с первого раза! — обрадовался он и тут же заговорил с собеседником: — Осаф Александрович! Точно, Глеб. Как вы здорово узнаете! Да, спасибо. Осаф Александрович, у нас есть необходимость посоветоваться. Не у меня, а у Агнии. Привет тебе передает, — проговорил он тихо, прикрыв ладонью трубку. — Да, серьезный вопрос. Ой, там чего только нет: и убийства, и исчезновения трупов, и просто странные смерти… А теперь самой Агнии угрожают… Ну конечно, не по телефону. Все, передаю трубку.

Глеб передал трубку жене. И Агния уже через минуту записывала номер телефона, код, адрес.

— Очень серьезная контора, — стал объяснять Глеб, когда она положила трубку. — Или разведка, или контрразведка, или и то и другое вместе. В общем, бойцы невидимого фронта.

— Глебушка, неужели ты забыл, что мы тебя вместе спасали? — удивилась Агния.

— В самом деле! Извини, вы же знакомились. Но все равно, я-то его знал с детства. Он и с мамой дружил, и отцу много помогал… Всегда был, знаешь, такой загадочной личностью. Молчаливый благородный герой. В общем, расскажи ему все, скорее всего, эти твои страхи — чушь собачья, а вдруг — серьезно, и лучше тебе уйти в сторону, пока не поздно. Он-то уж профессионал.

Утро следующего дня было солнечное, теплое.

— Ты в чем пойдешь сегодня? — спросил, уходя на работу, Глеб.

— Я уже приготовила. Летнее пальто. Бежевое.

Глеб взял гладкую прохладную металлическую пластину, якобы заряженную положительной энергией всех экстрасенсов, и аккуратно опустил ее во внутренний нагрудный карман летнего пальто жены.

— Никуля, сто баксов у тебя есть с собой? Не хватает заплатить одному другу.

В этот день у них было утреннее выступление. Зал уже наполнялся публикой, и Аркадия звали на разминку, а он продолжал крутиться перед Никой.

— Привез, понимаешь. Свеженький, прямо из Тулы, даже в заводском масле, — проговорил Аркадий негромко, оглядываясь на всякий случай, чтобы не подслушал кто посторонний. — А я как раз сто баксов куда-то дел.

О полноценном карабине с оптическим прицелом он мечтал давно. У них были две задрипанные мелкашки-тозовки, с которыми они часто ходили в тир. Нике, словно пианисту, нельзя было терять твердость руки. Тем более что в подновленном номере ей полагалось стрелять по двум десяткам мелких шариков, каждый из которых после гибели мгновенно превращался в многоцветный огненный круг.

— Аркуня, может, не стоит, опасно все-таки без документов, — попробовала она в последний раз отговорить мужа.

Ей-то этот карабин, конечно, ни к чему, но Аркадий обожал подобные шикарные игрушки. К тому же прицел был не .просто оптическим, а еще с каким-то лазерным инфракрасным наведением. Такие берут на охоту только новые русские.

— Да ты что? — Он даже замер от изумления. — Мы же договорились!

Минут через пять он вернулся с картонной коробкой, на которой было написано «колготки детские».

— Порядок! Я в твой старый скрипичный футляр переложу, ладно?

Ей оставалось только согласно кивнуть.

А на арене старый клоун Ефим Сергеевич вместе с сыном-напарником уже разогревали публику. Ника побежала переодеваться. Довольный Аркадий тоже отправился делать короткую разминку. А потом объявили их номер.

Все шло как всегда. С высоты, ослепленная направленными на нее лучами, Ника плохо видела публику. Да она и не пыталась ее разглядывать, чтобы не терять тот кураж или, как теперь говорят, ту особую энергетику, которую артист накапливает перед выходом и без которой невозможен почти ни один цирковой номер.