Татуировка - Страница 67

— Да иди ты! Совсем уже?!

— Ничего, скоро тебе будет хорошо, — ответил, хихикая Данила.

Дальше — все, дальше Петр не мог вспомнить ничего — до того момента, пока не проснулся здесь. Но ведь как-то его сюда перевезли. Может, даже в наручниках. И какие-то документы обязаны были оформить. Ничего этого в памяти не было.

Самолет в Анталию улетал утром, в двадцать минут седьмого. Григорий Равшанбекович приехал к старому таксидермисту вечером.

— Ты, главное, не теряйся, отец! — говорил он намеренно бодрым голосом. — Осмотрись, а там, с твоими-то руками, найдешь себе дело. Документы у тебя нормальные. Деньги я через месяц вышлю. Как долетишь, позвони.

Сын завел будильник и предложил выпить по стопочке.

Тут в дверь к ним и позвонили…

Прочитав начало электронного послания, тот, кого в этой жизни звали Николаем, удовлетворенно хмыкнул. «Позвольте Вас обеспокоить»! Изысканная вежливость, которой отличалась сеть в первые годы существования, стала постепенно исчезать после того, как в Интернет хлынула хамоватая толпа юзеров.

«Февральские друзья сообщают еще один из возможных адресов, по которым можно обнаружить интересующего их человека».

Обычно Николай получал заказы с точно обозначенными координатами, должностями, кличками и списками прегрешений перед Богом и человечеством. И лишь изредка в тексте заказа красовались одни прегрешения да фамилия того, чью земную жизнь требовалось пресечь. Здесь был сходный случай.

Но ситуация осложнилась. Субъект залег на дно, причем настолько глубоко, что аналитики не могли обнаружить ни одного сигнала о его деятельности. О прошлой его жизни они выдали гору информации, но копаться в ней было не только муторно, а и бесполезно. О том, где искать сейчас и под какой он нынче ходит фамилией, не знал никто. А дата прихода судна «Корона Карибов» приближалась.

Николай отключил ноутбук и, прихватив потертую сумку, которую таскал на плече, решил, не откладывая, проверить и этот адрес. В сумке среди всяческих мелких приспособлений, например, для вскрытия почти любого замка, лежала коробочка с интеллигентской темно-русой бородкой, париком такого же цвета, очками, гримом.

Стояли относительные теплые дни, и в открытые лестничные окна влетали запахи прошлогодних прелых листьев и пробуждающейся после таяния снега земли. На площадке в районе второго этажа роняли что-то тяжелое: то ли шкаф, то ли диван. Но уже через секунду Николай понял, что там шло побоище. Двое быков избивали молодого мужчину в трусах и майке, который пытался прикрыть седовласого старика.

— Отец, беги, беги! — кричал мужчина.

Пока Николай спускался, быкам удалось сбить с ног молодого и тогда они взялись за старика. Старик сделал неловкую попытку увернуться, но после первого удара стал медленно оседать на пол.

В России с соседями Николаю везло. Где бы он ни останавливался, их жизни обязательно сплеталась с его делами. Так и тут. Нет чтобы робкой тенью «я ничего не вижу и вообще меня тут не проходило» проскочить через опасную площадку, так он остановился и бодро спросил быков:

— Что еще за Куликово поле?

И мгновенно один из быков, тот, который уложил на пол старика, развернулся и с полоборота врезал чересчур любопытному мужичонке. Удар был нацелен в печень, после чего любопытствующему полагалось также присесть в углу и с полчаса корчиться на недавно вымытой площадке. Но тот, сделав испуганное лицо, отклонился в сторону, и кулак пролетел мимо.

Лестница была по-прежнему безлюдна. Догадливые жильцы, если и стояли у своих дверей, прильнув к глазкам, то предпочитали делать это бесшумно. Лишь недогадливый мужичонка с задрипанной сумкой через плечо, так и не поняв, в какую историю он ввязывается, продолжал поучать:

— Нехорошо стариков обижать, — начал было он, но договорить не успел, потому что тот же бык, который целил в печень, теперь обрушил кулак ему на голову. И снова мужичок испуганно уклонился от удара, так что бык сам чуть не грохнулся на пол. — Я говорю, нельзя обижать старших.

Л старик, услышав подмогу, негромко простонал:

— Помогите!

— Сучара! В свидетели лезешь! — проговорил, зло улыбаясь, другой бык, который добивал в дверях квартиры молодого парня. — Кончай его на хрен!

И тогда первый вынул заточку. Но вид ее заступника не испугал, а даже как бы обрадовал.

— Физкультпривет! — сказал он и, смешно подпрыгнув, нанес правой ногой такой удар в подбородок, после которого заточка полетела на ступеньки, а сам бык опустился на четвереньки и молча, по-собачьи, быстро-быстро побежал к распахнутому окну. Так и не произнеся ни слова, он зацепился руками за подоконник, перевалил тело и плюхнулся со второго этажа на землю.

— Я ж говорил! — мужичок повернулся ко второму быку, который на мгновение растерянно прижался к стене, и, назидательно подняв палец кверху, добавил: — Считала Машка, что Ленку выпорет, да сама зад подставила. — Он вгляделся в быка и вдруг спросил доброжелательно: — Тебе колено ломать или сам уйдешь?

— Сам, — хрипло проговорил бык, оторвался от стены и, проскочив вниз ступенек десять, перемахнул через перила на следующий проем.

— Спрячьте нас где-нибудь на ночь, — попросил старик, едва двигая разбитыми губами.

В небольшом одноэтажном зале вылета международного аэропорта «Пулково» только-только включили свет после ночного перерыва. Автобус-экспресс подвез первых утренних пассажиров. Все они улетали в Анталию. За столиками в середине зала началась обычная суета — те, кто первый раз в жизни оформлял декларации, подсматривал у соседей. Успевшие это сделать, выстроились в очередь к проему в стене на таможенный контроль.

Серая «Нива», стремительно тормознув, остановилась напротив входа в здание. Из нее вышли старик и молодой мужчина со старательно загримированным синяком под глазом. Мужчина нес в руке современный длинный рюкзак. Водитель, посидев несколько минут за рулем, тоже покинул автомобиль и остановился недалеко от раскрытых дверей так, чтобы видеть одновременно происходящее на площади и в зале.

Молодой встал у столика, прислонив к ноге багаж и, почти не отрывая шариковой ручки от бумаги, стремительно заполнял декларацию. А старик, заняв очередь на контроль, смотрел на него и вдруг вспомнил: давным-давно, когда сын был пацаненком лет десяти, сердобольная соседка с лестницы назвала его сиротой казанской. И пацан яростно закричал:

— Не сирота я, не сирота! У меня есть отец родной! А потом прибежал домой и потребовал:

— Скажи им, слышишь! Скажи им, что ты — родной!

Старик тогда несколько дней улыбался от счастья.

Очередь продвигалась быстро, и, когда сын принес заполненную декларацию, на прощание им оставалось несколько секунд.

— Все, отец, держись там. А через год вернешься, и все будет нормалек. — Молодой улыбался, .но в улыбке его не было веселья.

— Спасибо тебе, Гриша, — прохрипел старик и, отвернувшись, хлюпнул носом. — Может, и правда доживу. Ты, главное, сам-то держись. И спасителю — тоже спасибо. — С этими словами он подхватил рюкзак и скрылся за непрозрачной стеной.

Водитель продолжал стоять в дверях, равнодушно наблюдая за суетой в зале.

— Все чисто, — сказал он молодому. — Поехали.

Ночь они провели в другой квартире у Николая. Квартира была тоже в спальном районе и тоже на краю города, но только край был другим — там, где проспект Ветеранов переходил в улицу Пионерстроя. И пока молодой спал, старый таксидермист доверил едва знакомому человеку то, чего не сказал сыну.

— Привезли насильно. И говорят: снимай с него кожу, и чтоб ни одного пореза! У меня руки трясутся. Тело еще теплое, но кожа, она быстро портится на трупе. Я им говорю: «Не буду!» А они мне: «Тогда с тебя сейчас снимем. Разрисуем и снимем».