Татуировка - Страница 57

Они почти дошли до шестой палаты, как вдруг художник приостановился, слегка покачнулся, удивленно взглянул на Агнию и беспомощно взмахнул руками, будто пытаясь ухватиться за воздух.

— Алексей Пахомович, вам плохо? — успела растерянно выкрикнуть Агния.

Старик не ответил, ноги его подогнулись, и единственное, что успела Агния — подхватить тяжелое тело, чтобы он не так сильно ударился об пол.

— Врача! Позовите быстрей врача! — крикнула она незнакомым пожилым людям, которые стояли вблизи висящего на стене телефона и с недоумением на них смотрели. Художник лежал на полу, вытянувшись во весь рост, с закрытыми глазами. Лицо его очень быстро сделалось белым, а потом стало синеть. Похожее Агния уже наблюдала — тогда в Париже… — Врача, зовите же скорее врача!

Она опустилась на колени, но не знала, что делать. Где-то. Агния слышала, что в таких случаях вдузают воздух «рот в рот», делают массаж сердца, но как все это происходит — понятия не имела. Она лишь продолжала стоять на коленях, держала художника за руку — за то место, где меряют пульс, и повторяла:

— Алексей Пахомович, миленький, не уходите! Алексей Пахомович, не уходите! Слышите?!

Наконец прибежали врачи, двое молодых мужчин. Один, отбросив полу пижамы, стал сразу делать укол, в грудную клетку — туда, где сердце. Потом кто-то подвез каталку. Тело художника подняли, положили на нее и бегом покатили в реанимацию.

Агния бежала рядом, на нее не смотрели, но она продолжала повторять:

— Он же только что шел рядом со мной, разговаривал! Он совсем был здоровый!

Она села на старый качающийся стул, стоявший у стенл поблизости от двери, куда ее не впустили, и сидела там, как ей показалось, очень долго. Наконец один из молодых врачей вышел и снова аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Ну что? — Агния сразу вскочила и пыталась угадать ответ по его лицу.

— Что — «что»? — ответил врач почти злобно.

— Как он?

— А вы, собственно, ему кто? Дочь?

— Нет, я корреспондент… пришла для беседы.

— Какой еще, к лешему, корреспондент?!

— Я пишу книгу про его ученика, тоже художника. Ну как, его можно увидеть? — спросила с надеждой Агния. — Он разговаривать уже может?

— Разговаривать?! — переспросил врач, и по интонации, с которой он произнес это слово, она все поняла. — Разговаривать?! — повторил врач. — Теперь уже только с Богом.

Агния отвернулась и неожиданно для себя тихо всхлипнула.

— У вас документы при себе есть? — спросил врач.

— Есть. А что? Они вам нужны? — Она продолжала всхлипывать и не скрывала этого.

— Дайте-ка мне, я перепишу ваши данные. На всякий случай… Все это очень странно…

Возвращалась домой Агния, как обычно, после полуночи — но так, чтобы успеть доехать на метро. Она привычно взглянула на окна, ставшие давно родными, словно в этом доме прошло ее детство. Окна светились. Глеб ждал ее, листая какой-нибудь очередной научный сборник. Едва она вышла из лифта, как услышала собачий лай, перемежающийся с повизгиванием — их семейный пудель Гера почувствовала хозяйку первой. От площадки, куда довозил лифт, до их двери полагалось подниматься еще пролет. В старом доме он был довольно высок, и Агния, преодолевая его, ощущала тяжесть в ногах. Задень ходьбы ноги у нее сильно уставали, а часто и слегка опухали, так что порой сапоги стягивал с нее муж. Причем с усилием.

Забавно, что где-то между шестнадцатью и двадцатью, обсуждая будущее замужество, она, как и ее подружки, больше всего боялась привычности. Всем хотелось остроты, перца, качелей. И, только повзрослев, Агния поняла сладость надежной жизни, когда, входя в дом, заранее знаешь, что муж встретит тебя с улыбкой и ты ему долго, во всех подробностях, станешь рассказывать о прошедшем дне. А он будет слушать, сначала поддакивая, удивляясь, а потом все чаще клюя носом.

Однако в этот раз жизнь предоставила ей некоторое разнообразие. Муж хотя и встретил ее с улыбкой, но тут же тревожно сообщил:

— Трижды звонил какой-то капитан Майоров, требовал, чтобы я сообщил, где ты находишься.

— Майоров? — переспросила Агния, усаживаясь на стул в прихожей и подставляя мужу сапоги. — Не знаю такого.

— Я сначала подумал, что это такой прикол — капитан Майоров. Как в рассказе у Валерия Попова. Но потом понял, что он говорит серьезно. А еще дама несколько раз тебя требовала.

Он еще не договорил, как телефон зазвонил. Трубку взял Глеб.

— Да, она только что вошла. Пожалуйста.

— Уважаемая, —-услышала она срывающийся голос пожилой женщины, который показался ей знакомым, — у меня случилась трагедия. Я не знаю, каким образом вы к ней причастны, в этом разберется милиция, но я заклинаю вас, для вашего же блага, немедленно верните мне портфель мужа.

— Простите, я не понимаю, какой портфель? Вы правильно набрали номер?

— Я-то набрала правильно, Агния Евгеньевна, а вам лучше немедленно привезти портфель мужа по адресу, который вы хорошо знаете. Повторяю: для вашего же блага.

И только тут Агния сообразила, что она говорит с женой, то есть теперь уже со вдовой, старого художника.

Будильник зазвонил как обычно — в половине шестого утра. Ева стала делать так, как прежде Гоша — вечером заводила его и ставила на пол у постели, в головах кровати. Утром можно было сразу его выключить, чтобы не расходовалась зря батарейка.

Она быстро вскакивала и уже через десять минут, натянув под длинную юбку старые рейтузы, обувалась в резиновые полусапожки, сверху на свитер набрасывала куртку и, схватив ведра, швабру с тряпками, принималась быстро-быстро делать влажную уборку в коридоре.

Начинала и заканчивала уборку она в туалетах. Оба туалета — и мужской и женский — были ее гордостью. Никто из жильцов ни разу не пожаловался на то, что там не чисто. Когда ее с сыном комендант пустил в это общежитие, он предупредил сразу.

— Будет всегда чисто — можешь жить сколько захочешь, а допустишь беспорядок — пеняй на себя.

Пенять она не хотела, потому что другого места на этой земле ей, видимо, было уже не дано. Ева делала уборку на своем этаже три раза в день и за это имела не только бесплатную комнату, но и зарплату. С семи до без четверти девять утра она убирала дворы — вместе с другой такой же беженкой, Дарьей Никитичной, они взяли себе три двора. А еще сутки через двое работали здесь же, в общежитии, дежурными. Так что на— жизнь, если не позволять себе больших трат, хватало.

Этот грязноватый журнал Ева обнаружила в женском туалете в углу за входной дверью. На журнал много раз ставили кастрюли и сковородки — грязные следы от них были на нескольких страницах. Ева автоматически уже бросила было журнал в мешок с мусором, но остановилась, чтобы его полистать. Надежды найти Гошу к этому времени у нее уже не осталось. Но она уже привыкла не пропускать ни одного дорогого толстого журнала. Обычно, пролистав полжурнала, Ева понимала, стоит искать дальше или это пустая затея. Здесь она тоже, дойдя до середины, подумала, что затея пустая, но какая-то сила руководила ее пальцами — дальше, дольше. И между двумя немного слипшимися страницами, где были изображены «красивые девушки для мужчин и женщин на все вкусы», она увидела ту самую страницу. И у нее даже руки задрожали. Мелко-мелко. И колено. Да, это был журнал, который читал тогда в метро пассажир. Ева хорошо запомнила тот разворот: справа — фотография Гоши, слева — чья-то другая, а под фотографиями — текст.

Впервые за несколько лет Ева, даже не начав уборку туалетов, ушла к себе. Она повернула ключ в замке и, надев очки, разгладив рукой мятые страницы, наконец-то по-настоящему смогла их рассмотреть. На фотографии был изображен как бы не совсем ее сын: если татуировка была та самая, Гошина, то лицо — абсолютно чужое, гладкое, как у Фантомаса, оно не имело никакого выражения и поэтому вселяло ужас.

Ева отложила журнал и сняла очки, чтобы тихо поплакать. Потом, вспомнив про текст, решила немедленно его прочитать. Может быть, объяснение того несчастья, которое случилось с Гошей, здесь, на этих страницах. Она прочитала статью дважды, но поняла из нее очень немного. А главное, было непонятно, какое отношение ко всему тому, что было напечатано, имеет ее Гоша.