Татуировка - Страница 16

Михаил давно не слышал такой свирепости в голосе своей супруги.

— Не понял, о чем ты говоришь. — Он даже не обиделся на выкрик о «бабах». Тем более что и супруга давно знала: что разговор о бабах — это мимо него. Все будни и выходные Михаил вкалывал в своей лаборатории. Точнее, не вкалывал, а созидал — творил новые, еще никем, даже самим Господом, не выстроенные вещества и их изомеры. Он так и говорил иногда, и даже сам в это верил: «На нашей грешной земле я являюсь рукою Бога — получаю такие длинные молекулы, которые Всевышний не успел приготовить, решив, что это унылое занятие он поручит мне».

Этой работой — созданием неизвестных ни человеку, ни природе органических веществ он увлекся много лет назад еще в институте, и она занимала все его время. А Оля и вовсе не подходила под разряд баб. Поэтому ответ его был абсолютно искренним.

— Не понял, — переспросил он жену. — Проясни свою мысль.

— Издеваешься надо мной?!

— Да нет. Не вижу поводов.

— Тебе поводы нужны? А без поводов ты не умеешь? Какого подонка ты надоумил прислать мне эту телеграмму?

— Какую телеграмму? Извини, я снова не понял, о чем ты говоришь?

— Михаил, хватит придуриваться! Зачем тебе понадобилось вызывать меня в Германию?

— Ничего не понимаю! В какую Германию? Кого вызывать? Недоумение в голосе бывшего мужа было настолько неподдельным, что супруга решила ему поверить.

— Объясняю по буквам. То есть зачитываю телеграмму: «Уважаемая госпожа Петрова! Правительство земли Рейн-Вестфалия с прискорбием извещает Вас о кончине Вашего мужа Михаила Петрова. По всем вопросам о Вашей поездке для участия в захоронении супруга и вступления в наследство Вы можете обратиться в Генеральное консульство Германии. Это извещение является официальным документом».

Жена сделала паузу, и Михаил услышал, в трубке шорох сворачиваемой бумаги.

— Зачем тебе понадобилось посылать мне эту лабуду? Официальный документ! У тебя что, от секса совсем крыша поехала?!

— От какого секса? Ну что ты мелешь?

— Это я-то мелю?! Это ты мелешь! Живой труп называется! Официальный документ о собственной смерти! Дерьмо собачье! Тебе в какой конторе эту бумагу сфальшивили? Поделись опытом.

— Знаешь, я боюсь, что это извещение — настоящее, но сам я, честное слово, никакого отношения к нему не имею. — Михаил наконец осознал всю серьезность этого самого документа. — А если имею, то очень косвенное.

Еще ни одному человеку он не раскрыл тайну отъезда в Германию своего двоюродного брата. Даже Оле. И пока не собирался этого делать. Но если в самом деле Генка умер или погиб — кто его знает, то теперь надо было что-то предпринимать.

— Давай так. Я попробую по своим каналам уточнить, в чем дело, а дня через два тебе позвоню.

— «Уточнить»! — с презрением передразнила его супруга. — Это я лучше тебя могу сделать, тоже мне — уточнитель! У моей фирмы там свое отделение.

А в это время Ольга Васильевна как раз окончательно определила судьбу найденных в батарее денег. Пять тысяч она решила спрятать в самое неприметное место. Такое место у нее было — отстающий плинтус за холодильником. Однажды в квартиру во время ее отсутствия заявились бандиты и покрасили белую кошечку Пунечку зеленой краской — просто так, для юмора, чтобы попугать. Кошечку они задвинули в угол холодильником и, когда передвигали его, оторвали плинтус. Теперь этот плинтус болтался на одном гвозде.

Ольга отодвинула холодильник, заложила пачечку зеленых бумажек и закрепила его еще тремя гвоздями. Вряд ли какому вору, если он заберется к ним, придет в голову отрывать плинтусы. А бандиты тоже во второй раз не станут забавляться крашением кошки. Так что теперь у нее будет настоящий неприкосновенный запас.

Другие пять тысяч Ольга понесла в школу. В этот день у нее были в школе третий, четвертый, пятый и шестой час. Но она пришла специально раньше, ко второму, чтобы переговорить с директором.

Когда-то Ольгу Васильевну, прежде никаких педагогических институтов не кончавшую, а работавшую ведущим специалистом-биологом в академическом НИИ, завлекли в коллектив энтузиастов, которые мечтали внедрить в российскую школу с помощью новейших методов обучения самые что ни на есть новейшие научно-естественные знания. В тот год в стране осуществлялись самые, на первый взгляд, безумные проекты. Их проект осуществился тоже — им даже здание дали. Правда, довольно обветшалое и замызганное. И все лето, еще без учеников, они приводили его в более или менее приличный вид. Работали за стекольщиков, электриков, штукатуров, маляров и поломоек.

Геннадий очень тогда на нее обиделся. Он как раз ушел из инженеров в собственный бизнес и настаивал, чтобы она, раз уж почти оставила свой высокоученый институт, так кончала бы в темпе бухгалтерские курсы. Ему срочно был необходим бухгалтер, которому он бы мог доверять.

— Во всех частных фирмах муж — генеральный директор, жена — главный бухгалтер, — убеждал он.

Но Ольга забросила работу в лаборатории ради иного дела. Спустя год их школу стали восхвалять, а через несколько лет — понемногу травить. Так, в принципе, получилось и со всеми другими безумными проектами, которые вроде бы внедрялись в жизнь: сначала разрешили быть, а потом тихо умучили. Но каким-то чудом как раз им долго удавалось отбиваться. Как-никак их школа поставляла городу основной контингент победителей всероссийских и международных олимпиад, а также вела вместе с академическими институтами вполне серьезные научные разработки.

Но чем дальше, тем становилось хуже. Как-то так получалось, что городские руководители образования менялись один за другим. И у каждого нового при упоминании об их школе лицо становилось еще более тусклым, унылым.

Время от времени кого-нибудь из учителей озаряла одна и та же мысль — открыть класс для богатеньких. Остальные, успевшие переболеть такой же идеей, быстро это озарение гасили.

— Наша школа для детей, увлеченных научным познанием мира, — любил повторять их тогдашний директор и гениальная личность Леня Казанцев корреспондентам, которые являлись к нему за интервью, — а эта штука редко рождается от сытости.

Однако теперь спонсором становилась сама Ольга, и такая мысль ей очень нравилась.

В учительской было пусто, лишь Аллочка, юная преподавательница английского, у которой было «окно», сидела с включенной настольной лампой за столиком в углу и проверяла тетради.

— Тебя твой этот, как его, Гоша Захарьянц искал, — сообщила она, едва Ольга, поставив сумку на стол, считавшийся как бы ее рабочим местом, встала у зеркала, чтобы слегка поправить волосы.

— Домашнев пришел, не знаешь?

Аркадий Петрович Домашнев был относительно новым директором, которого несколько месяцев назад к ним прислал районный отдел образования. Именно «относительно новым», потому что казался он человеком, настолько давно поросшим мхом, что новым его невозможно было назвать ни при каких обстоятельствах.

— Ты спрашиваешь так, будто я и в самом деле знаю…

В ответе Аллы Ольге померещилась странная неадекватность. Неужели у них правда что-то начинается — у этого носорога и англичанки Аллочки, обладательницы Кембриджского диплома.

— Да нет, я просто так, чтобы зря не ходить туда-сюда. Хочу к нему зайти для одного разговора.

Директорский кабинет был на первом этаже, а учительская — на третьем, и спускаться, а потом подниматься попусту в самом деле не хотелось. Но ее колебания были прерваны телефонным звонком, точнее — попискиванием. Аппарат в учительской стоял странный — когда к ним звонили, его сил хватало на едва слышимый писк. Ольга стояла к нему ближе и поэтому сняла трубку.

— Здравствуйте, Ольга Васильевна, зайдите, пожалуйста, ко мне, — услышала она голос директора.

Вот экстрасенс выискался! Откуда он узнал, что она только что вошла в учительскую. Хотя могла доложить гардеробщица, если ей это было велено.