Тася - Страница 7

Это — из оперативной сводки за 15 ноября 1943 года.

Тася не слушала сводок. Некогда было. И — сводки передаются для тех, кто в тылу. Но Гомель и Речица… Она шла по этим местам тогда… И вот сейчас вновь они — обратный путь.

Когда-то она попадала уже в тот же лес. Сейчас узнавала знакомый ручеек, и овражек, и балку, и дерево, на котором сохранилась пометка, ее пометка — гвоздем. Не узнавались многие деревни, но она хотела их узнать и находила что-то знакомое. Кажется, вот тут она была, а здесь ночевала, а здесь…

Снег запорошил знакомое и незнакомое, а год — целый год жизни — сделал свое дело. Обвалилось то, что сгорело при ней. Сгорело то, что было при ней цело. Бомбы и снаряды порушили дороги и деревенские улицы, изменили леса и овраги, и все равно она угадывала знакомое. И в незнакомом видела знакомое: это место она тогда обошла, здесь убежала — ей встретились немцы, в эту рощицу не решилась идти — казалось, там кто-то есть: и земля перерыта траншеями, и кустарник подозрительно колышется. Еще дороги и еще, и опять все в памяти…

Вечером ее разыскивали. Искали, оказывается, больше часа. Пока она стирала, искали. Пока сушила белье, искали. И вот нашли, когда она свалилась — легла спать.

— Понимаешь ли, тебя сам командующий армией вызывает, — говорили девчонки. — Что ты наделала, Таська! Ты понимаешь, сам генерал…

Штаб армии был рядом, и она, не очень понимая, что к чему, быстро собралась, доложила дежурному по прачечной и помчалась через рощу в соседнюю деревню.

Шел и шел снег. Он завалил дороги, сохранившиеся дома, землянки, окопы. В лесу снега было меньше, чем в деревнях и на дорогах, и снег тут не такой — пористый, усеянный хвоей и листьями, сучьями и горелыми ветками.

Тася шла напрямик, по насту, и лишь изредка ноги ее проваливались. Трещали сучья, хрустел снег, взлетали с деревьев перепуганные птицы. Осторожные белки перемахивали с ветки на ветку. Одичавшие кошки, а их много было в эту пору в лесах, испуганно светили глазами в вечерней мгле и тут же уныло мяукали.

Она успела вовремя — к двадцати, ноль-ноль, как приказывали. Около штаба собралось человек двадцать из разных частей. Оказалось, что, вызвали не только ее.

Пока ждали, гадали:

— Говорят, вроде награды будут вручать…

— Что ж, все может, быть…

— А если выговора? Ведь все партийные…

— Почему все?

— А что, ежели какое особое задание?

— Английскую шинель тебе дадут, а не особое задание! Вот тогда и попрыгаешь на морозе!

Вызывать стали по одному.

Первый же выскочивший из штаба солдат крикнул:

— Правильно, ребятки! Ордена! Вот — звездочку дали!

Тася решила, что это какое-то недоразумение. Ее никто не представлял ни к какой награде. Да и не за что. И вообще у них во фронтовой прачечной нет ни одной награжденной. Нет, здесь что-то не так…

Уже все собравшиеся у дверей штаба офицеры и солдаты получили награды, а ее все не вызывали.

На улице холодало. Поднялся ветер, замел снег. Недовольный часовой у двери поднял воротник полушубка, затопал валенками, но, увидев Тасю в короткой шинельке и сапожках, виновато кашлянул и опустил воротник назад, проворчал:

— Поднимайся сюда, на крыльцо, ветра тут меньше… Тоже за наградой?

Она и в самом деле замерзла, но опускать уши шапки было как-то неловко и танцевать перед часовым неловко, хотя ноги начали коченеть. И еще — то-ли от холода, то ли от усталости: бежала сюда быстро, да и последние три ночи спать толком не привелось, — страшно клонило ко сну.

— Не знаю, — сказала Тася, поднимаясь на крыльцо. — Думаю…

— Легко вам, бабам, награды даются! — сказал пожилой часовой. — Ночь с начальником — и медаль!

Он не успел отскочить в сторону, как получил неловкую пощечину от Таси.

— Ты что? Сбесилась? Б…! Знаешь, что за нападение на часового бывает? Вот я сейчас тебя… Вместо медали штрафбат заработаешь!

— А вы не хамите! Что, о медали мечтаете? — зло бросила ему Тася. — А за б… вот еще тебе! — И она со всей силой ударила часового по шапке.

Выскочил посыльный, назвал Тасину фамилию, удивился:

— Что тут случилось?

— Никак нет, товарищ младший лейтенант! — доложил часовой, поправляя шапку. — Ничего не случилось!

Тася вошла в кабинет командующего злая, даже не представившись, как было положено. Рядом с генерал-лейтенантом, протянувшим ей руку, стоял полковник, совсем еще молодой, похожий больше на лейтенанта, чем на старшего офицера. Но ни генерал, ни полковник, кажется, ничего не заметили.

— Замерзла? — участливо спросил генерал и обратился к полковнику: Распорядись-ка, Дмитрий Никитич, по части ужина. И водочку пусть не забудут. А то замерзла наша героиня!..

— Это ошибка какая-то, товарищ генерал-лейтенант! — выпалила Тася. — Наверно, что-то перепутали…

— Перепутали? Нет, ничего не перепутали. Мы не путаем!

Генерал удивился. Только тут Тася увидела его лицо. Странное лицо старика и юноши. Опухшие глаза, и розовый румянец на щеках. Морщинистый лоб, и задорно, почти по-мальчишески вздернутый нос. Лысеющий затылок, и ни одного седого волоса на висках.

Он начал читать. Фамилия — ее, имя, отчество — ее, год рождения, звание, должность — ее…

— Ну как?

Кажется, она осмелела, даже перед ним — генералом, командующим!

— Вроде я.

— А случай под Севском помнишь в августе? На реке Нерусса?

Теперь она вспомнила, только теперь вспомнила:

— Так там ничего особенного и не было, товарищ генерал…

— А я и не говорю, что особенное. Немецкая рота из окружения прорывалась?

— Прорывалась…

— И ты первая заметила?

— Ага…

— И во главе с тобой вся прачечная заняла оборону и не дала немцам уйти за Неруссу?

— Почему «во главе»? Все…

— И ты лично уничтожила пять немцев, в том числе трех офицеров?

— Я не считала, товарищ генерал… Может, и пять…

— Так вот за это и получай, — сказал командующий. — Отечественная война второй степени. И поздравляю! А если бы особенное было, как ты говоришь, так мы тебе Героя дали…

— Служу Советскому Союзу! — бодро отрапортовала Тася.

— Ну и хорошо, — сказал генерал, — а теперь пошли ужинать. Жрать страсть как охота! Распорядись-ка, Дмитрий Никитич!

В соседней комнате, на обычном крестьянском столе, покрытом салфетками, были расставлены три тарелки, три прибора, банки с консервами, американской розовой колбасой, капуста, огурцы и водка. Ужинали тоже трое — она, генерал-лейтенант и полковник.

Ей было страшно неловко, и она не знала, что делать. Что делать, когда командующий без конца повторял ей: «Да ты ешь, ешь!» Что делать, когда полковник наливал в рюмку, приговаривая: «А сейчас мы за вас — женщин — выпьем!» Что делать, когда сержант, обслуживавший их, как в ресторане, сбрасывал ей на тарелку горячее, аккуратно подправляя ножом и вилкой зеленый горошек, картошку и каперсы.

Тася виновато ковыряла в тарелке, осушала, как по приказу, рюмку за рюмкой и, когда командующий встал, почувствовала, что она совершенно пьяна.

Полковник опять подошел к ней, что-то положил на тарелку, сказал:

— А лицо у тебя хорошее и глаза…

— Если не ошибаюсь, была лейтенантом, работала в подполье на спецзадании? Так? — спросил командующий.

— Так, — пробормотала Тася.

— Потом рядовой пошла во фронтовую прачечную. Верно?

— Верно, — ответила Тася.

— И мало того, подвиг совершила, — продолжал генерал, — Да, да, подвиг! Если б не наши дурацкие порядки с системой награждения, Героя бы ей дать! И правильно было бы! Так вот за нее и за таких, как она, Дмитрий Никитич! Поехали!..

Генерал совсем распалился, а Тася как раз отрезвела.

— Спасибо! — Она чокнулась и опять выпила.

Дальше все было как в тумане.

Тася помнила только один разговор:

— А может, переночуешь? А завтра и бельишко мне постираешь?

— Зачем, товарищ генерал?.. Что у вас, лучше девушек нет? Зачем вам я?

— А если ты мне нравишься?