Танки - Страница 9
Анализируя характеристики этой машины, мы никак не могли с ними согласиться. В то время одним из центральных вопросов был выбор движителя. Исходя из опыта эксплуатации БТ, все мы хорошо понимали, что колёсный ход является никому не нужным атавизмом. Причем, если на лёгком, тринадцатитонном БТ-7 с трудом, но всё же можно было ограничиться одним ведущим колесом с каждого борта, то на А-20, имевшем вес восемнадцать тонн, пришлось делать ведущими по три колеса с каждого борта. Это в огромной степени усложнило конструкцию и утяжелило её.
Решение пришло само собой: наряду с колесно-гусеничным А-20 разработать свой, инициативный вариант чисто гусеничного танка. Это резко упрощало машину, значительно снижало её вес, за счёт чего появлялась возможность установить более мощную 76-миллиметровую пушку, а в перспективе – намного усилить броню».
В любом случае, в конце апреля 1938 года харьковчане представили на рассмотрение военных заказчиков проекты двух танков: колёсно-гусеничного А-20, который предполагался изначальным заданием, а также гусеничного А-20Г.
Гусеничный вариант очень понравился герою Испании Дмитрию Григорьевичу Павлову, который с июля 1937 года был заместителем начальника, а с ноября 1937 года – начальником Автобронетанкового управления. Одновременно, с марта 1938 года, он был членом Главного военного совета РККА.
Ещё в феврале Павлов направил Наркому обороны СССР товарищу Ворошилову доклад, в котором в том числе указал и на необходимость разработки будущей замены танкам БТ в двух вариантах: колёсно-гусеничном и гусеничном. Но в то время в среде высшего танкового командования ещё не выработалось окончательное единое мнение о предпочтительном типе движителя – гусеничного или колёсно-гусеничного – для будущих лёгких и средних танков. Это и понятно, ведь первые были дешевле, обладали более высокими резервами увеличения массы и проходимостью, зато вторые отличались высокой скоростью на ровных участках местности. Павлов больше склонялся к первому варианту, и он писал: «При получении ходовой части (включая гусеницу) чисто гусеничного танка, работающей не менее 3000 км, можно будет отказаться от колёсно-гусеничного типа танка».
Но как же всё было тогда непросто! Сейчас вообще создаётся впечатление, что всё происходило не благодаря, а вопреки. Вопреки запретам целых научных направлений, вопреки травле многих видных ученых и инженеров. И это происходило не только в танковой промышленности, но и в созидании нового общества в нашей стране – вопреки жёсткой вертикали власти, созданной товарищем Сталиным, вопреки бюрократии подпиравшей его замкнутой и неподконтрольной обществу номенклатуры.
Партийный комитет и новый директор Харьковского завода № 183 Юрий Евгеньевич Максарёв обратились к товарищам Ворошилову и Павлову с просьбой вмешаться в судьбу гусеничного танка и заслушать Кошкина на Главном военном совете по проектам обеих машин. Но пришёл ответ от заместителя наркома обороны СССР Григория Ивановича Кулика – Кошкину предлагалось выехать в Москву только с проектом танка А-20.
К сожалению, многим в те дни казалось, что победные бои советских войск на Халхин-Голе и поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию обеспечили стране длительную мирную перспективу. Обнадеживал людей и пакт о ненападении, подписанный СССР и Германией.
Люди, имевшие отношение к танкостроению, рассуждали примерно так: участники боев на Халхин-Голе хвалят наши «бетушки»[18], хотя они и понесли там немалые потери. Наверное, попади в Монголию гусеничные танки с дизелем и усиленной бронёй, урона в технике было бы меньше. Но они уступали бы «бетушкам» в стремительности маршей.
Даже сам Кошкин за время, пока он занимался колёсно-гусеничным танком А-20, к нему привязался, привык, как привыкает хороший человек к принятому в семью чужому ребёнку. Он ничем не ущемлял А-20, однако душа его была в другом месте, и никто в полной мере не представлял себе, чего стоило Михаилу Ильичу равное отношение к танкам-соперникам.
Главный конструктор жил тогда как бы в двух измерениях. Порой казалось, что он перестает быть самим собой, изменяет своему собственному «я», не может простить примирения столь различных идей и принципов. И всё же два года работы над проектом А-20 не прошли, просто не могли пройти бесследно для Кошкина. Это был хороший танк. Реально хороший! Но одно дело – война с японцами, у которых не оказалось значительных противотанковых средств, и совсем другое дело – события в Испании, в «продвинутой» Европе, где плотность противотанкового огня была несравненно выше… Если начнётся война с той же Германией, танк А-20 с его слабой броней ждёт участь гораздо печальнее той, что постигла танки Т-26 за Пиренеями…
Споря с самим собой и в сотый раз объясняя самому себе очевидные истины, Кошкин надеялся до заседания Главного военного совета встретиться с Павловым, может быть, и с самим наркомом Ворошиловым, попросить разрешения доложить совету и второй проект. Но Ворошилов и Павлов оказались на Дальнем Востоке, член Главного военного совета маршал Блюхер, доброжелатель гусеничного танка А-20Г, тоже остался там на манёврах. Это огорчило и обеспокоило Кошкина.
4 мая 1938 года состоялось расширенное заседание Народного комиссариата обороны СССР. Когда приглашённые вошли в кабинет товарища Ворошилова, они увидели на столе, покрытом синим сукном, отшлифованные до зеркального блеска макеты: один – обтекаемый, полуметровой длины, другой – менее внушительный, в треть метра.
Председатель Технического совета наркомата тяжёлой промышленности СССР подошёл к Кошкину, явно желая что-то сказать, но в это время раскрылись дубовые двери, и в них появился Иосиф Виссарионович Сталин. За ним – заместитель наркома обороны Григорий Иванович Кулик и ещё пять членов Главного военного совета. Едва заметным кивком товарищ Сталин поздоровался со всеми. Рядом с крупным Куликом, одетым в новенький мундир с множеством орденов, Сталин в полувоенном кителе из серой шерстяной ткани и таких же серых брюках выглядел удивительно скромно.
Взгляд Сталина скользнул по столу, задержался на макете танка с длинным стволом пушки и остановился на лице Григория Ивановича. Тот показал на председательское кресло, но Сталин махнул рукой – мол, ничего-ничего, найду себе место. И, отойдя к дивану, сел на его краешек.
Кулик объявил повестку дня, спросил представителя Наркомата тяжёлой промышленности о том, кто будет докладывать:
– Конструктор Кошкин, – последовал ответ.
– Регламент – пятнадцать минут, – предупредил Кулик.
За те секунды, что Михаил Ильич шёл к макетам и стенду с чертежами, он окончательно решил начинать с проекта А-20Г. «Буду защищать его, – подумал он, – пока не прервут…»
И он начал с того, что объяснил, почему осмелился без разрешения представить макет танка и чертежи проекта, который вроде бы не обсуждается, почему считает необходимым познакомить присутствующих не только с колёсно-гусеничным, но и с гусеничным образцом.
– В проекте этого танка, – сказал Кошкин, – учтены недостатки первой машины с противоснарядной бронёй. Ту машину армия ждала от ленинградцев, но она не выдержала испытаний. Мы усилили броневую защиту, но оставили маломощный мотор. Кроме того, приближаясь по весу к тяжёлому типу, танк имел сорокапятимиллиметровую пушку, ту же, что имеют БТ и Т-26.
Руки Кошкина предательски дрожали. Он посмотрел на товарища Сталина, потом – на сердитого Кулика, готового, казалось, уже остановить его доклад.
– Что отличает предлагаемый сейчас проект? Первое: броня в тридцать и сорок миллиметров вместо пятнадцати на нынешних лёгких и двадцати на средних колёсно-гусеничных. Второе: компактный дизельный двигатель в пятьсот лошадиных сил, сконструированный и испытанный на нашем заводе. Он позволит достичь по шоссе скорости пятьдесят километров в час, что близко к скорости танка БТ. С ним танк мчится, словно табун лошадей! Третье: длинноствольная пушка калибра 50–60 миллиметров. Такого нет ни у одного зарубежного танка, и это увеличит дальность и точность стрельбы.