Танк на Медвежьем болоте - Страница 11

Она ушла в свою комнату, а через минуту в блокноте Левашова появилась запись: «Улица Художников, дом 96, квартира 5».

— Я вас провожу, — шепнул мальчишка, обгоняя Виктора Петровича на лестнице, — не умрем без кваса. Тут близко.

И через полчаса Левашов стоял на лестнице точечного девятиэтажного дома и нажимал раз за разом кнопку электрического звонка.

Дверь открыли не сразу. Открыл человек маленького роста, с худым смуглым скуластым лицом, побитым оспой, с остатками коротких, с сединой, волос на висках. Одет он был в китель защитного цвета со споротыми погонами, но с тремя рядами орденских планок на груди.

Извинился, что плохо слышит, спросил, кто такой, — Левашов назвал себя, — пригласил войти. Еще раз извинился, что в квартире беспорядок: «Жена в больнице». Говорил резко, быстро, с сильным восточным акцентом. Прошли в столовую, уселись за квадратный, покрытый простой серой скатертью стол. Сказал:

— Ну, что ж, я тот, кого вы ищите. В сорок первом воевал под Старым Бором… Что помню об этих боях? — Задумался, попросил разрешения курить. — Вы даже не балуетесь? Ну и правильно делаете, а я все никак бросить не могу…

Погасив сигарету, начал:

— Причина тех боев — события осени сорок первого… Вы давно в тех местах были?

— Только что оттуда.

— Значит, сами видели: края топкие, болотистые. Фронт подошел и остановился — часть болот у немцев, часть — у нас. В тылу врага — партизаны. Надо сказать, они буквально громили его. Это представить трудно — одних железнодорожных эшелонов пускали под откос каждый месяц пятнадцать-двадцать. И тогда фашистское командование решило партизан уничтожить. Сняли с фронта дивизию СС, подтянули тыловые части, перебросили авиацию. Наступали две недели — никакого успеха. Партизаны отошли в самую глубь болот, на островки…

— Я уже был на таком, — перебил его Виктор Петрович, — туда, не зная местности, лучше не соваться!

— Вот-вот. Засели там партизаны, замаскировались от наблюдения с воздуха. А когда выпал снег, да мороз ударил, немцы хотели возобновить наступление, а тут как раз наши начали под Москвой! Разгром нескольких армий, отступление… Короче говоря, им стало не до партизан. Но в штабе нашей армии тоже не дремали. Кольцо окружения есть, значит ближе к весне немец может оправиться, собраться с силами и попробует с партизанами покончить. А тут, когда болота замерзли, появилась возможность использовать наши танки: нанести внезапный удар, прорваться танковым десантом в район окружения.

— И ведь зима та была суровая, болота, наверно, насквозь промерзли?

— Суровая? Это верно… Так вот, удар предполагали сперва нанести с одного направления… Тут я должен вас предупредить, чтобы вы не думали, что речь шла о какой-то крупной операции. Нет, участок фронта наш был довольно спокойный, тихий, силы и наши и немцев не особо крупные, и поэтому то, что в моем рассказе выглядит, как целое сражение, на самом деле было по масштабам фронта всего лишь эпизодом, «отдельными боевыми столкновениями», как говорило тогда в сводках радио…

— Я не согласен, — прервал его Виктор Петрович, — это для фронта, как вы сказали, «отдельные боевые столкновения». А для тех, кто в них участвовал?.. Я не был на войне, но могу себе представить: два солдата, наш и вражеский, сошлись на нейтральной полосе, оба начали стрелять. Для них это не «отдельное столкновение», на карту поставлена жизнь! Да и не только для них. У нашего солдата где-то в тылу жена, дети…

Хазбулаев с уважением взглянул на него.

— А как же, как же… Это теперь, разглядывая карты со стрелками, кто-то может про это забыть, а тогда… Вот почему каждый день на фронте — подвиг, а каждый, кто отдал жизнь за победу, — герой. Память о погибших священна.

Виктор Петрович хотел сказать, что именно поэтому он и сидит сейчас здесь, с ним, но промолчал.

— Так вот, теперь о самом себе. Для участия в бою были выделены из состава полка два взвода. Мой и старшего лейтенанта Михайлова. Предполагалось, что будем действовать мы вместе, в два эшелона. А Михайлова я знал уже месяца два. На фронте много времени, чтобы сдружиться, не надо» Осенью мы были в одном бою, он мне помог, я ему — вот и друзья. Да еще — одного возраста, да учились, оказывается в одном училище, любили спорт — оба занимались боксом. Вон сколько общего! Но учили нас тогда быстро, времени ни на что не оставалось, так друг друга в училище мы и не заметили. И вот теперь снова бок о бок. Парень, я вам доложу, он был по-настоящему храбрый. А как помог?.. В том бою наш полк наступал на укрепленный район. Танки в засаде, в лесу. По сигналу вышли двумя узкими клиньями — на немца. Чтобы расчленить оборону. Раздавил я гусеницами один окоп, говорю водителю: «Жми!» Рванулись вперед и не заметили с боку немецкое противотанковое орудие с целым расчетом. А у танка самая тонкая броня — борт, значит, это орудие сейчас как врежет! Прошьет насквозь. Конец! Только я хотел скомандовать поворот, вижу справа наш танк. Взлетел на пригорок и с него на немецкое орудие — всем весом… Потом развернулся — и еще! Ну, там каша — сталь, земля, люди… Бой окончился, наши танки рядом стали, я вылез, подошел, обнял Володю — Михайлова Владимиром звали, — вытащил из нагрудного кармана часы и отдал ему. На вечную память, говорю, носи, никогда не снимай. Часы для меня самого память — отцовские золотые, на крышке вензель отца — буква Х, он у меня был первым в Казани татарином-врачом. А Володя свои, ручные, простенькие снял и — мне. Они до сих пор у меня лежат. Не ходят давно, а храню…

— Значит, в бою на Медвежьем болоте и вы были?

— Нет. Перед самым наступлением пришел приказ — нам разделиться. Командование решило наступать с двух направлений. Володе, как и планировалось, — идти от Старого Бора, а меня перебросили в другой конец леса. На два дня из-за этого наступление задержалось. Помню, когда мы с ним расстались, долго сидели, вспоминали. Я спросил: как у тебя дома? Он сказал: письмо недавно пришло, все в порядке, дочка растет, жена ждет. В общем, как у всех. Лишь бы поскорей эта война проклятая кончилась!.. А теперь скажу вам самое неприятное. По приказу его танковый взвод должен был выдвинуться заранее, ночью, за сутки в Старый Бор и замаскироваться там в сараях. Расстались мы. Приходит момент «ч», операция началась. На третий день наступления пробились мы к партизанам. И тут я узнаю: взвод Михайлова из Старого Бора вышел и весь в лесу погиб. Меня этой новостью как ударили. Пошли слухи, разбирательства… Когда танки обнаружили, стало ясно — напоролись на засаду. Но откуда засада? Посреди леса! Значит, немцы узнали о наступлении, узнали об этом взводе. Ну, самое простое объяснение: Михайлов танки плохо замаскировал, допустил контакты с местными жителями — отсюда провал. А тут и того хуже — из-за линии фронта поступили данные о каких-то пленных, среди них фамилия Михайлов…

— Но мало ли на свете Михайловых?

— Все правильно. Но факт остался фактом. Кто из взвода погиб, кто попал в плен? Вообще попали они в плен или нет — выяснить не удалось. Немцы через неделю, — после того, как партизаны вышли из окружения, — снова заняли те места — восстановили линию фронта… Так что это дело до сих пор загадка.

Хазбулаев снова нервно закурил. Оба помолчали.

Виктор Петрович подождал, когда он успокоится, и спросил:

— Скажите, а адреса жены Михайлова у вас нет?

— Как же нет? С Надеждой Павловной который год переписываемся. В Харькове живет, сколько лет прошло, все не может смириться: «пропал без вести». Пишет: «понимаю, Володи нет в живых, а весточку жду. Хотя бы знать, где погиб, приехать, преклонить колени…» Да, досталось ей. Я ведь говорил: слухи-то разные были, до нее все дошли… Да вот ее письма!

Он встал, полез в нижний ящик серванта, достал оттуда пачку писем, бережно перетянутую резиновым колечком.

— Хотите посмотреть?