Танк «Иосиф Сталин». Иду на прорыв! - Страница 9

При всей мощи новое танковое орудие сохранило главную особенность «прародителя»: раздельно-гильзовое заряжание. А что значит загнать в казенник орудия сначала бронебойный или осколочно-фугасный снаряд в четверть центнера и вслед за ним – еще и метательный заряд, который весил пятнадцать кило?! К тому же заряжающий большинство действий выполнял левой рукой. Так что даже самые лучшие экипажи показывали скорострельность максимум три выстрела в минуту.

А вот немецкие танковые пушки калибра 88 и 75 миллиметров были с унитарными боеприпасами, и скорострельность у них была существенно выше. Да к тому же и прицелы «цейссовские». Вот и получается, что наша танковая пушка – это своеобразный «молот» против немецких «отбойных молотков». Наша 122-миллиметровая Д-25Т как ахнет – и в гробину с гарантией! Но повторный выстрел сделать из нее ой как нелегко…

А немецкие танки, противотанковые пушки и зенитки «acht-acht» – «восемь-восемь» могли лупить наши машины в хорошем темпе.

Впрочем, тут уже многое зависело от выучки экипажа и мастерства каждого отдельно взятого танкиста. Чем во время боевой учебы и занимались.

– Снаряд!

– Есть снаряд! – Стальная болванка весом в четверть центнера ушла в казенник орудия.

– Заряд!

– Есть заряд! – Следом пошла пятнадцатикилограммовая латунная гильза метательного заряда.

Закрыт клиновой затвор орудия.

– Дистанция тысяча, лево двадцать – танк противника – огонь!

– Лево двадцать, дистанция тысяча – готово!

– Выстрел!

Привезенная с поля боя немецкая «четверка» с угловатой, с характерными скосами передних граней башней стояла, уткнув ствол 75-миллимет-ровой пушки.

Удар 25-килограммовой болванки пришелся в правый борт, чуть пониже башни. Броня толщиной 20 миллиметров была проломлена таранным ударом снаряда – массой, помноженной на квадрат скорости. Законы физики в этот раз оказались на стороне советских конструкторов, доказав, что сталинская наука – самая передовая!

А вот заряжающему в башне «Иосифа Сталина» такая наука была, что называется, поперек горла. Следующая болванка, но уже осколочно-фугасная, начиненная тремя килограммами амматола, легла в казенник орудия. За ней последовала гильза метательного заряда.

– Готово!

– Дистанция – полторы, справа пятнадцать – ДОТ противника!

– Огонь!

– Выстрел!

Грохнула 122-миллиметровая танковая пушка, в очередной раз вывернув внутренности наизнанку.

Железобетонное яйцо долговременной огневой точки сотряслось от мощнейшего удара. Толстенная «скорлупа» специального фортификационного бетона М-400 пошла трещинами и раскололась. Изнутри в пролом выбило клок пламени, повалил густой серый дым.

– Башнер, по пехоте противника из пулемета – огонь!

– Есть! – затрещал спаренный с пушкой «Дегтярев-танковый».

Но это все хорошо на полигоне. В бою разговаривать некогда, и с заряжающим командир танка общался в основном жестами: кулак – бронебойный снаряд, растопыренная пятерня – осколочно-фугасный. В боекомплекте 122-миллиметровой танковой пушки Д-25Т как раз и было два типа снарядов. Просто, но зато понятно.

Полигонные стрельбы, тактическое взаимодействие, теория и практика нелегкой боевой учебы продолжались всю осень 1943 года. Давно уже отгремела огненная Курская дуга, наши войска освободили Харьков и Сталино [3], вышли к Днепру, готовились к освобождению Левобережной Украины и штурму Киева, который гитлеровцы превратили в неприступную крепость, стянув в город и окрестности наиболее боеспособные дивизии и полки вермахта и Ваффен-СС. По крайней мере, так кричал по радио «рупор Гитлера» – не менее бесноватый доктор Геббельс.

Предстоящая битва должна была стать началом советского, «красного блицкрига».

Не только советский Киев был на направлении главного удара. Севернее многомиллионные армии готовились к освобождению Советской Белоруссии.

Но командование не спешило бросать полк, в котором служил гвардии лейтенант Стеценко, в бой. Уже не только «молодняк», но и опытные бойцы стали роптать о том, что их «маринуют» зазря, не пуская в настоящее дело. Но у вышестоящего командования, как известно, особое мнение насчет целесообразности боевого применения самой мощной ударной силы Красной армии.

Могучий стальной исполин мчался сквозь мглу ночи, колеса локомотива «Иосиф Сталин» грохотали на стыках рельсов, прочь уносились неяркие из-за светомаскировки огоньки полустанков.

На станцию назначения прибыли глубоко за полночь. От эшелона отцепили локомотив, магистральный паровой богатырь «Иосиф Сталин» дал гудок на прощание могучим басом и уступил место юркому маневровому паровозику. Тот, пыхтя, завел воинский эшелон на запасной путь.

Кроме танкистов, эшелонов здесь было – не счесть! И всех их нужно было разгрузить до рассвета.

И снова – форсированный марш-бросок к новому месту дислокации, с потушенными фарами, ориентируясь только по тускло-красным кормовым огням.

Отдельный гвардейский танковый полк прорыва шел в неизвестность. Одним своим фактом существования это новое подразделение склоняло чашу весов в противостоянии в пользу советских войск.

Молодой лейтенант блаженно растянулся на брезенте, покусывая травинку. Над ним расстилалось бездонное синее небо, жарко светило яркое июньское солнце, шумел густой лес. Хорошо!..

– Эй, кто там сачкует? – раздался сварливый голос гвардии сержанта под аккомпанемент тяжелых ударов молота.

– Э… Я не сачкую, никак нет, товарищ гвардии сержант. Вот, изучаю диспозицию.

– Хорош придуриваться! Труд, он вроде как сделал из обезьяны человека, согласно учению диалектического материализма. Так что – бери-ка, Михаил, молот в руки и занимайся саморазвитием.

– Эт мы завсегда! – Старший механик-водитель, гвардии младший лейтенант Владимир Симонов схватил молот и принялся забивать стальной палец, скрепляющий траки на правой гусенице тяжелого «Иосифа Сталина».

В это время гвардии сержант поддерживал гусеницу танка ломом.

– О! Хорошо работаешь! А я потом полезу в моторный отсек – проверю радиатор. А то двигатель перегревается, зараза… И коробку передач проверить нужно…

Командир роты отдельного гвардейского тяжелотанкового полка прорыва гвардии старший лейтенант Стеценко слушал веселую перебранку между танкистами своего экипажа. И его не отпускало странное чувство, что подобное уже было. Такое ощущение называется мудреным иностранным словечком «дежа-вю» – Степан Никифорович услышал его у одного хирурга в госпитале. Врач был настоящим интеллигентом по сравнению с ними, танкистами – «пахарями войны». Но и он тоже разделял все тяготы и лишения войны. Вместе со всеми, кто жил сейчас на одной шестой части суши, и теми, кто помогал в борьбе Великой Страны Советов с Великим злом.

А чувство… Степан Никифорович вспомнил – такое было в далеком июне 1941 года, южнее, не в Восточной Белоруссии, а в Западной Украине, в треугольнике Луцк – Дубно – Броды. Тогда тоже был яркий и солнечный летний день, экипаж также возился с тяжелым танком… Только это был огромный пятибашенный «сухопутный крейсер» – Т-35. Также слышались тяжелые и гулкие удары, лязг металла о металл, перебранка танкистов. А после начался ад. Потом его назвали приграничным сражением и поспешили забыть: уж слишком большой кровью оплачены были стратегические просчеты и недооценка врага. Легкомысленное настроение улетучивалось прямо пропорционально количеству брошенной на дорогах из-за поломок техники. Кстати, такие «парадные» колоссы, как многобашенный тяжелый танк Т-35, ломались чаще, чем более привычные и обкатанные «бэтэшки». Гвардии старший лейтенант, а тогда еще – старшина Стеценко, помнил, что из всей их бригады до рубежа атаки дошли всего три машины. Остальные Т-35 оказались выведены из строя из-за различных поломок.