Тангейзер - Страница 2

Пользуясь короткой передышкой, некоторые успели разжечь костры и жарили или просто подогревали куски мяса и хлеба.

Когда Тангейзер, напоив коня, возвращался обратно, ему весело замахали от одного из костров.

– Сюда, миннезингер!

Тангейзер нахмурился, здесь он прежде всего рыцарь, хотя лютня всегда с ним, но смолчал, Вальтер всегда дружелюбен и деликатен, никогда не обидит намеренно.

Карл и Константин жарят на прутиках мясо, и хотя оно уже и так жареное, но приятнее подержать над раскаленными углями еще раз и есть обжигающе горячее.

– В четырнадцать лет, – говорил размеренно Константин, – его объявили совершеннолетним, три месяца спустя женился на вдовствующей венгерской королеве Констанции, а уже через два года германские князья, противники императора Оттона Четвертого, избрали его своим королем и призвали в Германию. Что бы сделал другой на его месте?

Карл сдвинул плечами.

– Не берусь судить, – прогудел он густым голосом, – но наш император да, повел себя весьма достойно и отважно! Передал управление Сицилией жене, а сам рискнул отправиться в Германию, по дороге заверяя всех в дружбе. Из Рима сразу в Верону, а так как все проходы в Альпах перекрыты войсками императора Оттона, сумел в труднейших условиях перейти Швейцарские Альпы по таким трудным тропам, где точно даже горный козел свернул бы себе шею…

– Вот-вот, – сказал Константин. – У Баденского озера к нему присоединились шестьдесят рыцарей, но этого хватило, чтобы завоевать Германию!

Карл уточнил:

– Когда вошел в Базель, у него уже было не меньше пяти тысяч одних только рыцарей.

Тангейзер присел к огню и слушал, оба рыцаря знают неизмеримо больше, он может опередить их только в сочинении песен, но это не слишком заметное в походе достоинство.

– Еще год-полтора, – продолжал Константин, – которые ему понадобились для дипломатии, и вот уже вся Германия признала его своим королем!.. Ты догадываешься, что это значит?

Карл проворчал:

– Боюсь и верить слухам.

– Я тоже, – сказал Константин.

Вальтер помалкивал и молча жрал мясо, Тангейзер спросил, не выдержав:

– Вы о чем?

– По слухам, – пояснил Константин значительно, – еще когда император был в Палермо, к нему зачастили послы от сарацин.

– И что?

Константин ответил так же загадочно:

– Все может быть. В том числе и то, чего мы совсем не ждем.

– А чего мы не ждем? – поинтересовался Тангейзер.

Константин сказал с насмешкой в голосе:

– Мы все готовы сложить головы в красивой войне за правое дело. Но если император вступит в переговоры?

Тангейзер умолк, не зная, что сказать, а Карл прорычал, как большой медведь в берлоге:

– Я бы не исключал такую возможность. Император воевать умеет, но где можно чего-то добиться простыми переговорами, он предпочтет переговоры. И, самое главное, только он ведет войско, только он ведет переговоры, только он решает!

Константин добавил в тон:

– А все войско почти исключительно германцы, так что никаких «вы идите на штурм крепости, а мы посмотрим, и если у вас не получится, то пойдем мы и покажем, как это делают герои»!

Они вынимали поджарившееся мясо с обуглившимися краями, смаковали и запивали вином из фляг. Тангейзер тоже ел молча, думал об императоре. Его личность и раньше волновала и привлекала, он знал по рассказам о нем, что тот настолько любит искусство, что пожаловал своему трубадуру город Оранж, находившийся в королевстве Арелат.

Сперва это казалось ему вымыслом, затем он как-то проезжал в своих странствиях по королевству Арелат, и там в городе Мец ему рассказали, что Фридрих II подарил королевство Арля и Вьенна великому трубадуру Гильему I де Бо, принцу Оранжскому.

Еще он слыхал, что Фридрих любит гостить у своего двоюродного дяди ландграфа Германа I Тюрингского, тот в свое время написал два латинских гимна, покровительствовал миннезингерам и однажды организовал поэтическое состязание в Вартбурге, пообещав богатые награды победителям, и даже отчеканил для них именные кубки из золота.

Помогала ему супруга София, дочь Оттона I Виттельсбаха, герцога Баварии, и графини Агнессы ван Лоон.

Император, который настолько ценит искусство и покровительствует миннезингерам, казался ему очень привлекательным человеком, и он мучительно подыскивал повод, чтобы, как только тот явится в воинский лагерь, предстать перед ним и блеснуть своими талантами.

В лагере звонко пропели трубы, усталые рыцари начали подниматься, помогать оруженосцам седлать коней.

Тангейзер быстрее всех справился со своим, подошел помочь Константину и сказал тихонько:

– Ты не подскажешь, как мне суметь приблизиться к императору? Если он так покровительствует миннезингерам, то мне хотелось бы… ну, сам понимаешь…

Константин довольно хохотнул:

– Правда, хотелось бы?

– Еще как!

Константин сказал с насмешливой доброжелательностью:

– Сперва тебе придется расширить свой весьма узенький лобик, дружище.

Тангейзер придержал ему стремя, пока грузный рыцарь взбирался в седло, потом в озабоченности пощупал свой лоб, нахмурился, переспросил с подозрением:

– Что ты имеешь в виду?

– Да так, – ответил Константин, – пустячок. Как ты относишься… ну, к сарацинам?

– Всех перебить, – без малейшего колебания ответил Тангейзер.

– Почему?

– Враги, – ответил Тангейзер безапелляционно.

– Та-а-ак… а к иудеям?

– Тоже враги, – ответил Тангейзер уверенно.

– Почему?

– Ну… все же говорят так! Что тебе еще надо?

– Понятно. А… православные?..

Тангейзер поморщился.

– Ну, это все-таки христиане, хоть и никчемные. Потому я бы просто изгнал их из Европы вообще.

– Куда?

– Да туда, откуда взялись. В Византию, к примеру… Что смотришь? Не так что-то?

Константин оглянулся на рыцарей, что по зову трубы выстраиваются в колонну, сказал хладнокровно:

– Что-то?.. Да все не так. Норманны, захватив Сицилию, создали там особые условия. Еще дикий и свирепый прадед императора герцог Роджер, завоевав те земли, сделал их раем. И наш будущий император родился и жил в окружении великолепных византийских мозаик Палатинской капеллы, арабской роскоши замков Зиза и Куба, с детства видел величие Норманнского дворца и Успенского кафедрального собора.

Тангейзер вскочил на коня, развернул его и послал рядом с Константином, почти касаясь ногой его стремени.

– Ну… – пробормотал он, ошеломленный таким обилием имен и названий, – разве это так важно…

– Согласен, – сказал Константин, – но с детства он общался с мусульманами, иудеями, православными греками, католиками… причем – итальянцами, лангобардами, норманнами и германцами, а ты знаешь, какие мы все разные христиане, друг другу глотки готовы перегрызть, да и перегрызаем везде в Европе, но только не в Сицилийском королевстве!.. Там все живут дружно. А наш император, чтоб ты знал, кроме обязательной латыни, освоил в совершенстве греческий и арабский, древнееврейский, французский, сицилийский, нормандский, провансальский и средневерхнегерманский диалекты. Одиннадцать языков всего, как тебе?..

Тангейзер даже пошатнулся в седле.

– Что, правда?.. Ничего себе. Большинство из нас и своего как следует не знают. Господи, как я хочу предстать пред его очами!

Константин по большей части смотрит вперед, тяжелый и неподвижный, но на этот раз повернул голову и оглядел его насмешливо.

– Верю.

– Ты можешь как-то это устроить?

Константин кивнул:

– Постараюсь. Тебе же знаком Манфред фон Рихтгофен?

– Да, – сказал Тангейзер торопливо. – Мне кажется, он относится ко мне… хорошо. Разговаривает, как с равным.

– Он со всеми так разговаривает, – ответил Константин. – Он здесь прожил почти двадцать лет, это вошло в привычку.

– Господи, – сказал Тангейзер с суеверным ужасом, – он же тут осарацинится!

– Постарайся понравиться ему больше, – посоветовал Константин. – Это важно.