Тангейзер - Страница 17

Тангейзер сказал с неудовольствием:

– Я знаю, король Фридрих обожает науку, занимается ею, он владеет греческим, латинским, французским, итальянским, немецким и арабским языками… как ты и говорил, видишь, у меня не такая уж и дырявая голова, но все равно, дорогой друг, в историю входят лишь те, кто с мечом в руке совершает великие завоевания!

Манфред кивнул.

– Неважно, какие, – согласился он. – Хотя вообще-то не знаю хороших… Наш государь покровительствует многим учебным заведениям, недавно он основал университет и сразу же получил от папы римского буллой по голове…

– За что?

– Фридрих разрешил преподавать там без всякого папского разрешения и контроля.

Тангейзер охнул:

– Правда? Такого в Европе еще не было.

– Более того, – сказал Манфред, понизив голос, – там начали преподавать не только философию Запада, но и Востока… да-да, иудейскую и мусульманскую…

Тангейзер раскрыл рот.

– Господи, – вырвалось у него, – даже не знаю…

– Чего?

– То ли радоваться, – признался Тангейзер, – что служим такому величайшему человеку, то ли поскорее бежать от него, чтобы вместе с ним не угодить в ад…

Манфред усмехнулся, а Тангейзер поднялся в седло и вскинул руку в прощании.

– Спасибо! Я ваш должник!

От дворца Фридриха до Яффы он ехал погруженный в радостно-тревожные думы, вспоминая застолье и не зная, куда в этой мозаике вставить цветные камешки с миром и его знатными беями, или как их там, которые бароны и графы, и не сразу заметил, как на гребне холма неподалеку показались сарацины.

Сперва трое, потом к ним примчался еще один, на такой же легкой тонконогой лошади, очень живой и резвой. Что-то рассказывал, размахивая руками, а лошадь все мотала головой и норовила пуститься вскачь.

У всех в руках длинные тонкие пики с крохотными флажками сразу под наконечниками, все четверо пугающе остро вырисовываются на синем небе, и Тангейзер на всякий случай снял притороченный к седлу шлем и нахлобучил на голову.

От сарацин донеся крик, Тангейзеру даже послышалось «Франк!» и «Это он!».

Он развернул коня и пустил его в галоп, тяжелый рыцарский конь разгоняется медленно, но затем не уступит легкой арабской, но арабская может так мчаться часами, а его конь захрипит и начнет замедлять бег уже через четверть мили.

За спиной дикий крик, свист и топот копыт чужих коней становились все громче и все ближе.

Он услышал толчок в спину и злобный звон, с которым стрела ударила в щит, закрывающий спину. Затем еще одна вонзилась в седло, а третья щелкнула в бедро, закованное в стальные кольца.

Не поворачивая головы, он чувствовал, как его настигают справа, вытащил из ножен меч и скакал так почти с минуту, затем резко ударил, не глядя, ощутил сильный толчок, пригнулся, над головой просвистело лезвие стальной кривой сабли, тут же натянул повод и ударил уже влево, снова больше ориентируясь на стук копыт.

Если бы он оглянулся, сарацин успел бы что-то сделать, а так лезвие чиркнуло ему по лицу, и он с криком выронил саблю, вскинул руки, зажимая рану, и свалился в песок.

Тангейзер развернул коня, молниеносно перехватил из-за спины щит и едва успел подставить его под удар сабли, но его меч сразу же достал противника в плечо, разрубив почти до середины грудной клетки.

Четвертый из сарацин взглянул безумными глазами, заверещал, как заяц, торопливо повернул коня и понесся прочь, настегивая его справа и слева.

Тангейзер, не выпуская меч из руки, объехал сбитых с коней, все трое ранены так тяжело, что вряд ли выживут, он подъехал к первому, которого ударил, ориентируясь по топоту копыт и отбрасываемой тени.

Сарацин катается на земле, зажимая обеими руками живот, а оттуда из широкой раны лезут кишки.

– За что? – спросил Тангейзер, все еще шумно дыша. – Разве у нас не перемирие?

Сарацин простонал люто:

– Ты… подлый франк… обесчестил…

– Я? – крикнул Тангейзер. – Я никого…

Сарацин выдавил сквозь стиснутые челюсти:

– Айша… наша сестра…

Тангейзер вздрогнул, сказал виновато:

– Но… бесчестья не было! У нас любовь…

Сарацин прошептал, кривясь отболи:

– Это бесчестье… мы были должны… добей…

– Не могу, – ответил Тангейзер. – Ты не враг мне.

– Я умираю, – выговорил с трудом сарацин, – в муках… Ты же воин?

Тангейзер сказал тяжело:

– Я этого не хотел.

– Мы тоже, – ответил сарацин. – Но это наш долг.

Тангейзер сжал челюсти и опустил острие меча на левую сторону груди противника.

– Прости меня, – сказал он. – Я хотел бы стать твоим братом. Айша была бы мне женой…

Сарацин простонал:

– Все… должно было… быть не так… Давай же! Прекрати эту адскую боль…

Тангейзер задержал дыхание и с силой всадил клинок в грудь, острие отыскало сердце, Тангейзер чувствовал момент, когда сталь пронзила насквозь этот живой трепыхающийся комок. Сарацин вздрогнул, ноги вытянулись, он затих, глядя вытаращенными от боли глазами в синее небо.

Тангейзер опустился рядом на колени и ладонью надвинул ему веки на глаза.

За спиной послышался топот, по стуку копыт он узнал не только рыцарских коней, но и понял, что скачут к нему его друзья, Константин, Вальтер и Карл.

Затем кто-то грузно соскочил на землю, и опять Тангейзер узнал Константина, только он так сопит и тяжело дышит, но не обернулся, не силах оторвать взгляд от неподвижного лица брата Айши.

– Троих? – раздался веселый голос Вальтера. – Да ты хорош, Тангейзер!.. Молод еще, но в тебе живет великий воин!

Тангейзер ответил глухо:

– А мы могли бы с ним подружиться…

Вальтер охнул:

– С сарацином? Ну, ты шутишь…

– Почему? – спросил Тангейзер. – Разве Господь не создал их, как и нас?..

За спиной Вальтера гулко и мощно расхохотался Карл, подошел тяжелыми шагами.

– Ошибаешься! Их создал этот… как его…

– Аллах, – подсказал Вальтер.

– Вот-вот, – сказал победно Карл, – Аллах!

Константин крикнул издали сердито:

– С ума сошли, богословы драные!.. Господь не создавал ни сарацин, ни франков, ни даже папу римского. Тоже мне умники. Тангейзер, с тобой, дружище, все в порядке? А то вид у тебя не совсем победный.

Тангейзер поднялся, со злостью выдернул меч из груди человека, который мог бы стать родней.

– Четвертый ушел, – сказал он мрачно.

Вальтер радостно охнул.

– Так ты дрался с четырьмя?

– Да.

– Ты настоящий боец, – сказал Вальтер с уважением.

Тангейзер отмахнулся.

– Танкред один дрался против ста тридцати сарацин и всех зарубил. А это…

Карл пробасил:

– Ну, с Танкредом пока никто не сравнится. Это лев пустыни!.. Но давайте вернемся в город. Кто знает, если они напали, то могут привести большой отряд.

Тангейзер пошел к коню, но на ходу покачал головой.

– Не приведут.

– Почему?

– Это было личное, – ответил Тангейзер лаконично.

Они все поднялись в седла, но переглядывались, наконец Константин спросил осторожно:

– Что личное может быть у христианского рыцаря, истинного крестоносца, с этими нехристями? Или ты собрался перейти в магометанскую веру?

Рыцари загоготали, Тангейзер нахмурился.

– Напротив, – сказал он, – я собирался выдернуть из нее и привести в христианскую одну невинную душу… А сейчас даже не знаю, что с нею. Может быть, ее вообще убили?.. Или увезли на другой конец их мира?

Рыцари медленно пустили коней в сторону воинского лагеря, на Тангейзера поглядывали с сочувствием, только Константин подъехал вплотную и весело хлопнул по железному плечу.

– Погрусти, погрусти… но не слишком, все-таки жизнь у нас впереди. Все будет, дорогой друг. И беды, и горести, и потери. Но и радости… возможно.

А Карл сказал глубокомысленно:

– У иудеев в их книгах сказано: берущий женщину в жены пусть проверит, кто ее братья.

– Она была не иудейка, – ответил Тангейзер.

– А-а-а-а, – протянул Карл еще глубокомысленнее, – ну тогда да, можно не проверять…