Танец волка - Страница 12

Изначально драккар считался военной добычей, хотя взяли его легко. Торкель-ярл сказал: пойдите и возьмите. Вот этот, Лейф Весельчак, покажет, где. Взяли. Будь Торкель жив, драккар считался бы – его. А кто рискнет оспорить? Однако после мученической кончины ярла и захвата всех его земель у многих немедленно возник вопрос: а почему это драккар, который брали вместе, считается собственностью Эйнара?

Вопрос обсудили и с неудивительным единодушием приговорили: считать драккар коллективным владением. С равными долями у каждого.

Заминка вышла, когда стали рассуждать о том, как поступить с Эйнаром. То есть о том, что его следует отстранить от власти, договорились легко. Спор вышел, когда решали, как с ним поступить дальше: оставить в хирде, высадить на берег (дабы возможный гнев Рагнара не навлечь на себя и родичей, которые остались на Сконе) или попытаться «продать» кому-нибудь из обширной Торкелевой родни, живущей вне Сконе.

Так ни до чего и не докричавшись, решили: сначала надо выбрать хёвдинга. А потом уж он, хёвдинг, пусть решает, как поступить с Торкельсоном.

Выбор вождя – дело серьезное. Так что для начала решили подкрепиться и промочить горло. Сказано – сделано. Благо пива пока еще в достатке.

После обеда приступили к выборам. И сразу стало ясно, что прежние перепалки – это как птичье чириканье в сравнении с медвежьим ревом. Единодушия не было никакого. В вожди желали и Виги Грибок, и Хеги Косолапый, и Фари Старший. Нашлись и такие, что выкрикнули имя Тьёдара Певца…

Словом, переругались жутко, чуть до крови дело не дошло.

Лейф Весельчак в перепалке не участвовал. Он был вполне доволен и собой, и миром. Отгородил часть пространства Северного Змея и расположился в нем со всеми доступными удобствами.

«Наш первый дом, – гордо сообщил он Гудрун, соорудив на палубе драккара эту крохотную палатку. – Здесь, жена, мы будем жить и любить друг друга».

Засим норег с удовольствием воспользовался телом Гудрун, покушал, выпил пива и, гордо воссев на плаще, брошенном на палубную решетку, решил поучить жену правильной семейной жизни. Солнце, бившее сквозь парусину, давало норегу прекрасную возможность любоваться красотой жены, собственными мускулами и иными телесными достоинствами обоих.

– Согласись, такого, как я, легко любить, – говорил он Гудрун. – Клянусь мошонкой Тора, месяца не пройдет, как ты будешь вертеться подо мной, как рыба на перекате, и орать громче, чем раб, которого охаживают плеткой.

Гудрун молчала. На своего нового мужа она старалась не глядеть, чтобы взгляд не выдал ее настоящих мыслей. Сколько раз она боролась с искушением: дождавшись, когда норег, в очередной раз испустив семя, с урчанием раскинется на ложе, воткнуть ему в сердце припрятанный нож. Нельзя. Если она его убьет, то станет потехой для всей ватаги. Сейчас только Лейф и стоит между нею и пьяными похотливыми сконцами. Даже если они не сделают ее такой же общей собственностью, как этот драккар, то стать после смерти Лейфа еще чьей-то наложницей… Нет, убивать норега она пока не будет. Ого, как орут! Как бы до драки не дошло… Нет, Гудрун бы только обрадовалась, если бы сконцы начали друг друга убивать. Но как поступят с ней победители?

Нет, происходящее ей, определенно, не нравилось. Эйнар Прыщик – мелкий поганец. Такого опытный вождь не то что в хольды – в хускарлы не возьмет. Но пока он был главным, им с Лейфом ничего не угрожало. У Лейфа и Эйнара – договор. А вот приди к власти кто-то другой, тот же Грибок или, скажем, Хеги Косолапый, он наверняка пожелает заполучить Гудрун на свое ложе. И не проблема то, что у нее уже вроде бы есть муж. Была жена – стала вдова. Перспектива оказаться под кем-то еще более гнусным, чем предатель Лейф, Гудрун совсем не радовала. Лейф, по крайней мере, утверждает, что любит, и поучает словесно, а не кулаками. И еще: месть важнее всего, но стоит помнить, что Гудрун беременна. Она носит в чреве продолжение рода. И если ей представится возможность и отомстить, и выжить…

– Ты бы лучше послушал, о чем говорят сконцы, – непочтительно прервала очередной поток самовосхваления дочь Сваре Медведя. – Если тебе перережут горло и выкинут за борт, как тебе такое понравится?

– Мне? – изумился норег. – Что за глупости?

Но поскольку был отнюдь не дураком, то не послал Гудрун к воронам, прислушался к жаркому спору снаружи… И принялся поспешно натягивать одежду и бронь.

Гудрун накинула платье, затянула поясок, набросила на голову синий шелковый шарф с бахромой, прихватила обручем.

– Помоги мне! – Лейф возился с застежками панциря.

Помогла. Подала тяжелый пояс с оружием, и Лейф преобразился. Будто оборотень шкуру сбросил. Вернее, надел. Чешуйчатую шкуру воина.

Гудрун вздохнула. Вот теперь норег был действительно красив. Но это ничего не меняло. Он умрет.

Гудрун надела сапожки, выбралась из маленькой палатки и увидела, как Лейф, раздвинув гомонящих сконцев, пробился вперед, к кормовой «раковине». Гудрун вспрыгнула на скамью, чтобы лучше видеть.

– Ого! – воскликнул Лейф, звучно хлопнув по спине здоровенного сконца Хеги Косолапого, как раз в этот момент восхваляющего свои преимущества перед прочими кандидатами. – Да у нас тут, похоже, новый хёвдинг народился. Дай-ка я угадаю: это ты, Косолапый, верно? Давай, давай! Всегда мечтал ходить под знаменом косолапого ярла!

– А ты помалкивай, норег! – рявкнул Косолапый. – У тебя на нашем тинге[11] слова нет!

– А ты лагман, что ли? – тут же закричал Виги Грибок. – Тут постарше тебя есть и получше!

– Получше, говоришь? – Косолапый ухватился за рукоять секиры. – А ты докажи!

– А ты, Виги, топор не мацай! – Вперед выдвинулся уважаемый многими за поэтический дар Тьёдар Певец. – Грозить ворогам будешь, а тут не смей. Мы тут все, считай, родичи. А Лейф пусть скажет, я не против. Он – муж опытный и бывалый. Опять же – посторонний. Самое то у постороннего спросить, когда волю богов узнать надо. Говори, Лейф! – поощрил он норега. – А кто тебя затыкать будет, – многозначительный взгляд на Косолапого, – тот по уху схлопочет.

– Это от тебя, что ли? – прищурился Косолапый.

– А хоть бы и от меня! – Фари Старший встал рядом с Певцом.

– А я добавлю! – Младший брат Фари Фастайр, ничуть не уступающий Косолапому габаритами, оказался по другую сторону Тьёдара.

– Ну вы и дурни, – проворчал, стушевавшись, Косолапый, покосившись на своих родичей, отнюдь не горевших желанием вступать в драку, которая не сулила добычи. – Вот доверитесь норегу, а он вас на корм рыбам отправит.

Но его уже никто не слушал. Все глядели на Лейфа.

Весельчак подбоченился.

– Вы все тут – свободные воины, – заявил он. – Славные и храбрые. Но как определить, кто тут лучший?

– Как? – повторил Грибок заинтересованно.

– А кого боги любят, тот и лучший!

– А верно! Верно! – охотно поддержали норега остальные.

– И что с того? – подал голос Хеги Косолапый. – Кто знает, кого боги любят? Ты, что ли?

– Знаю, Косолапый, знаю! – насмешливо отозвался Лейф.

– И кого?

– А вот его! – Палец Лейфа указал на понурого Торкельсона.

– Его-о? – Виги Грибок, который до этого слушал норега с полным одобрением, аж подпрыгнул. – Да я его одним… – Он ринулся вперед и… Оп! Наткнулся на острие Лейфова меча. Очень быстро у него получилось. Хоп – и клинок уже уперся в прикрытую одной лишь шерстяной рубахой грудь Грибка.

– Можно я договорю? – вежливо попросил норег.

Виги скосил глаза на клинок, в котором отражалось небо… и прямая дорога в Асгард, вернул в ножны собственный извлеченный наполовину меч и «великодушно» разрешил:

– Можно.

– Вот и хорошо, – одобрил Лейф. – А то я уж подумал: ты хочешь убить свободного человека. Эйнар! Эйнар Торкельсон! Прошу тебя: отбрось печаль и прими волю богов. Встань!

Эйнар поднял голову, глянул мутно… Но все же послушался – оторвал задницу от скамьи.