Танцы на минном поле - Страница 9
— Молодец, — кивая головой, похвалил Коновалец. Бравый старлей, поедающий начальство глазами, словно голодающий- гамбургер на рекламном щите, был ему чем-то неприятен. Но что было несомненно, — обязанности свои он выполнял превосходно.
Квартира в старом доме на Басманной встретила Зинчука старомосковским уютом и радушием. Ему, всего три года назад попавшему в столицу по росчерку пера неизвестного кадровика, и ютящемуся с семьей в аварийной служебной хрущебе в Видном, старая профессорская квартира с рядами книг, фортепьяно начала века и фарфоровыми пастушками в духе Ватто казалась до умопомрачения роскошной. Он с нескрываемой завистью посмотрел на лейтенанта Садового, хлопочущего над пузатым тульским самоваром и, тяжело вздохнув, задумался о превратностях судьбы и социальной несправедливости.
Однако, вопреки тяжким вздохам старшего лейтенанта, справедливость, пусть и неизвестная ему, в этом была. Ибо квартира, в которой проживал уроженец Хабаровска Николай Садовый, не многим отличалась от его собственной. Апартаменты же на Басманной, вместе с библиотекой, самоваром и фотографиями на стенах, часть из которых отражала детские и юношеские годы «хозяина» квартиры, были тщательно выдержанной в «духе» декорацией, на фоне которой проистекало множество трагедий, режиссированных НКВД, МГБ, КГБ…, и вот теперь ФСБ.
— Клади сахар, — наливая ароматно заваренный чай в поповский фарфор, предложил Садовый. — Все слаще будет. На работе, поди, сейчас не сладко?
— Верно, — печально вздохнул Зинчук, прицеливаясь ложечкой в сахарницу. — Тут вот какое дело получается…
Он замолчал, отмечая по вспыхнувшему взгляду собеседника, что наступило самое время торговаться и требовать гарантии.
Утром следующего дня рапорт лейтенанта Садового о результатах шахматного турнира на Басманной лежал на столе его начальника.
— Когда в нашей стране кто-нибудь будет заниматься своим делом, — раздраженно кривил губы главный борец с терроризмом, снова и снова пробегая глазами по четким строкам доклада. — В стране похищены ядерные заряды, а я об этом должен узнавать едва ли не из досужих сплетен. Вызови ко мне полковника Данича, — наконец обратился он к своему расторопному адъютанту. — Скажи ему, пусть готовит группу к выезду.
Глава 4
Улица Никольская, одна из многочисленных центральных улиц столицы, ничем, на первый взгляд, от других не отличается, но, доведись неведомому авторскому коллективу за океаном написать «Путеводитель ЦРУ по городам мира», глазастые конкуренты непременно отметили бы ее, как одну из достопримечательностей Москвы. «На этой улице, расположенной в двух шагах от грозной Лубянки, — возможно, гласили бы посвященные ей эпические строки — расположена аптека № 1, возле которой вы в любое время дня и ночи можете по сходной цене приобрести, на выбор, практически все известные человечеству наркотические вещества». Однако, если бы вы оказались у этой самой аптеки сегодня вечером, одновременно с Владимиром Ривейрасом, вы сами воочию смогли бы убедиться в лживости буржуазной пропаганды.
Подобно Элли, ее щенку Тотошке и их домику на колесах, торговцы адским зельем словно были унесены в туманную даль неведомо откуда взявшимся ураганом. В этот вечерний час Никольская была почти пуста, и, стоило Владимиру остановиться возле дверей пресловутого фармацевтического заведения, как спиной, кончиками ушей и иными частями своего тела он отчетливо почувствовал, что на его скромной персоне, словно прожектора на залетном «Юнкерсе», сошлись штук пять бдительных взглядов.
Понятное дело, оставаться на этом месте долее было бы непростительной ошибкой. Он поспешил покинуть зону действий замаскированных стражей порядка, ибо перспектива загреметь на ночь «для выяснения личности» старшего лейтенанта никак не устраивала.
Не надо быть якутским шаманом или дельфийским оракулом, чтобы понять, что в городе происходит что-то необычайное. При этом происходит тихо, без помпы, что уже совсем не походило на обычную практику силовых структур. Вдруг образовавшаяся чистота наводила на мысль о новой метле, однако, никаких сведений на этот счет ни у Информагентства «Кордон», ни у руководства залегшего на дно «Центра усовершенствования» не было, и это не могло не настораживать.
Всю дорогу до станции метро Ривейрас вспоминал результаты перехватов последних дней.
С этим самым перехватом существовала одна тонкость. Прослушка давала возможность накопить горы, так сказать «бытового» компромата, но, упершись в первую же «деловую» тему, один из беседующих произносил: «Это не телефонный разговор!» и далее назначалась личная встреча, заставлявшая оперативников иногда переться бог весть куда. Бывало, информация не стоила рубля в базарный день. Впрочем, на их счастье, словно бальзам на раны, существовали и настоящие фонтаны и гейзеры, выбрасывавшие в эфир галлоны ценнейших сведений. В секторе, который курировало агентство, таким был сын крупного мидовского чиновника и сам сотрудник МИДа Альберт Мухановский. По окончании МГИМО он полтора года просидел в Лаосе, мозоля глаза послу и доводя его до тихого кипения своими пьяными выходками. Стоит ли говорить, что тот поспешил избавиться от подобного помощника при первой же возможности, и лишь почтение к высокопоставленному отцу помешало написать в сопровождающих документах мальчика из хорошей семьи «за поведение, несовместимое со званием российского дипломата». Таким образом, беспутному отпрыску заслуженного государственного мужа удалось остаться в структуре МИДа.
Однако, несмотря на высокое покровительство, карьера Альберта Мухановского не радовала бурным взлетом. Более того, она была близка к «посадке», хотя об этом, как раз, знали не многие. Все дело в том, что, как и изрядная часть мальчиков-мажоров, Мухановский был плейбой. Его хорошо знали в узких кругах, где он числился дипломатом. Ходили даже полуслухи, полунамеки, что страну, которую он совсем недавно осчастливил своим присутствием, ему пришлось покинуть, не то за бурный роман с наследной принцессой, не то за не менее бурную разведывательную деятельность, а может быть, за то и другое, вместе взятое. Альберт всячески лелеял и поддерживал эти слухи, но, что было абсолютно достоверно, «по дипломатическим каналам» через Мухановского шла наркота. В свое время, прослышав об этих самых каналах, руководство Центра дало распоряжение взять «дипломата» в разработку. Выполняя это поручение, Владимир довольно коротко сошелся с ним, но, как и большинство связанной с деятельностью «Амбассадора» (под этим именем он числился в картотеке Центра) информации, байки о дипломатических каналах были расчитаны на простаков. Болтуна решили, было, сдать в «заморозку», но оставили «под колпаком», поскольку в том потоке сведений, которым фонтанировал этот мидовец, временами встречались весьма занятные откровения.
Вообще же, Мухановский был фигурой одиозной. Он греб наркоту мелким оптом у нигерийцев, но, сам того не ведая, под бдительным оком ФСБ, неразумно полагая себя при этом в полной безопасности. Последнее время Альберт не радовал Центр новостями, но…
Совсем недавно некая Зося, подруга Мухановского, жаловалась ему, что менты порезали каналы, по которым она получала порошок, на что он отвечал, распушив перья, что его-то каналы легавым не достать и обещал ей подкинуть зелье в воскресенье или в субботу. Сегодня была пятница. А вчера, как следовало из записей очередного телефонного разговора, подопечный назначал встречу какому-то Мабуно в ночном клубе «Фугас»… Владимир посмотрел на часы и ускорил шаг. Программа на сегодняшний вечер, похоже, обретала четкость.
Войтовский возник возле дверей «Фугаса» неожиданно, как, впрочем, он обычно и появлялся. Вот только что на этом месте никого не было, и вдруг он появляется, словно сгустившийся из окружающей тьмы.
— Ну, что у нас плохого? — сумрачно осведомился он, окидывая взглядом автостоянку и зеркальную дверь с эмблемой, изображавшей взрыв, что загоралась алым пламенем над входом в клуб через каждые полминуты.