Танцы на минном поле - Страница 16

— Гаврилов, Гаврилов… — задумчиво произнес начальник комиссии. — Погоди, в Чечне погиб. Правильно?

— Он самый, — кивнул Михненко. Только уж лучше бы он жив был, потому, как теперь за него я отдуваюсь.

— Да ты толком-то говори, — сказал подполковник, наливая очередную стопку, — что стряслось, может, я чем помогу. Опять же, он ткнул пальцем в потолок, — мир не без добрых людей.

Михненко чуть замешкался, понимая, что, сообщая собрату о своих невзгодах, он совершает должностное преступление, но, прикинув, что трем смертям не бывать, хлопнул для храбрости налитую подполковником водку и, выдохнув, произнес:

— Вряд ли, Коля, ты чем поможешь, боеголовки у меня тут пропали, понимаешь? Три штуки.

— Ну не… себе! — Заметно меняясь в лице, выдохнул его собутыльник, ожидая подробностей. И они не заставили себя долго ждать.

Прапорщик Захаркин сидел перед начальником следственной комиссии и уныло рассматривал предложенные ему фотографии.

— Узнаете ли вы кого-нибудь? — без особой надежды спросил подполковник Крутый, видя мученическую гримасу на физиономии ревностного служаки.

— Не могу точно вам сказать, товарищ подполковник, — отрывая взгляд от снимков, начал оправдываться тот. — Вроде, и похоже, но уверенно сказать не могу. Сколько времени прошло, да и видел мельком.

— Ну, хорошо, — следователь постучал ручкой по лежащей перед ним папке, — давайте по-другому. Расскажите мне все, что вы помните об этом подполковнике.

— Ну-у, — замялся старшина. — Росту он был высокого, такой, знаете, поджарый. Усы, вроде, были такие над верхней губой, — тут подполковник поперхнулся, попытавшись представить усы на каком-либо другом месте. — А, вот, — Захаркин радостно хлопнул себя рукой по лбу, — родинка у него была вот тут, под глазом, — он ткнул себя под глаз, чуть повыше левой скулы. — Маленькая такая, знаете, темная. — Крутый повернул к себе фотографию Дунаева. Родинка действительно присутствовала, и именно в том месте, куда указывал старший прапорщик. «Но это еще ровным счетом ничего не значит», — подумал он про себя, ибо лозунг французского ученого Декарта: «Подвергай сомнению» был для него девизом жизни. «Родинку под глазом для человека умелого сделать пару пустяков, а учитывая, что при взгляде на незнакомое лицо первое, что ловит взгляд, это глаза и все, что вокруг них, то наличие подобной детали — идеальный способ выдать себя за другого незнакомого человека. А усы, — две недели — и они есть, пять минут, — и их нет, пойди теперь, проверь, были ли они у подполковника Дунаева незадолго до того, как он пропал без вести, или нет. Кстати, действительно надо проверить, были ли у него усы. Очередной запрос в Москву…» — Крутый выругался про себя, ибо неспешность, с какой раскручивалось дело, выводила его из себя. Обстановка секретности, какой оно было окружено, не позволяла следствию работать в полную силу.

В дверь постучали.

Вошедший в комнату начальник особого отдела энской военной части майор Расторгуев мучился запоздалой бдительностью и служебным рвением. Мысль о дворницкой карьере, которой пугала нерадивого ученика мама, с момента прибытия следственной комиссии военной прокуратуры не покидала его не на минуту. Мучимый призраком оранжевой куртки и метлы, он готов был рыть землю, перегрызать горло и сдвигать горы с их постоянного места.

— Получена шифрограмма из Москвы, — заметив сидящего рядом со следователем прапорщика, он выразительно посмотрел на постороннего и выразительно замолчал. Испросив разрешения у следователя, Захаркин поспешил ретироваться, ибо еще с тех времен, когда армия называлась советской, рьяного гебиста он боялся, как огня.

— Шифрограмма прибыла, — повторил Расторгуев.

— На мое имя? — поинтересовался следователь, удивляясь, отчего бы шифрограмме на его имя приходить в особый отдел воинской части.

— Никак нет. Но я думал, может быть, вам будет интересно.

Крутый поднял на него удивленный взгляд.

— Ну, давай, выкладывай, что там у тебя.

— Сюда выдвигается группа из ФСБ. Из департамента по борьбе с терроризмом.

— Хорошо, — кивнул Крутый, подавляя невольное изумление.

В появлении подобной группы не было ничего странного, но отчего в обход него?.. Опять какие-то кабинетные игры», — досадливо подумал он.

— Что еще нового в части?

— Нового? — Расторгуев задумался. — Да, в общем, ничего. О комиссии из управления тыла вы уже слышали.

— Что еще за комиссия? — оживился подполковник, понимая, что как раз комиссии тыловиков, работающих у него под боком, ему и не хватало для полного счастья.

— Плановая комиссия, — пожал плечами особист. — Они сюда каждый год в конце ноября приезжают. Сами понимаете, у боеприпасов тоже свой срок годности имеется, А без подписи сверху даже трехлинеечный патрон не спишешь.

— Послушайте, товарищ майор, — Крутый замялся, пытаясь скрыть внезапно охватившее его волнение. — Вы не могли бы узнать побольше об этой самой комиссии?

— А что? Разве что-то не так? — насторожился Расторгуев.

— Да нет, все в порядке. Считайте это моей личной просьбой.

— Слушаюсь, товарищ подполковник, — отрапортовал майор, со скамьи военного училища помнящий, что просьба командира есть приказ в вежливой форме. — Разрешите идти?

Расторгуев вышел, и следователь, положив локти на стол, сжал пальцами виски. «Вот только этого мне не хватало. Сейчас эти тыловики начнут пересчитывать патроны и снаряды и уж, как пить дать, доберутся до боеголовок. Доберутся, доберутся, их давно уже пора списывать. А теперь спецконтейнеры стоят распломбированные, и скрыть пропажу не удастся. Никак не удастся. Разве что», — он кинул взгляд на установленный незадолго перед этим телефон прямой связи. — «Надо немедленно отозвать эту комиссию обратно в Москву. К чертям собачим все эти плановые проверки. А тут еще эти антитеррористы свалятся! Их так просто не отошлешь. Это не тыловики, это ФСБ. Чего их сюда несет?» — Последняя мысль озарила его мозг, как залп установки «Град». «А действительно, какого рожна им тут надо?!»

В это утро, впервые за много дней, небо над Энском-7 не было затянуто тучами. Временами из-за обрывка этой серой занавеси по-шпионски выглядывало солнце. Однако, личный состав Энской части был всецело занят своим делом и не склонен поддаваться на провокации. Солдаты и сержанты, прапорщики и офицеры в едином боевом порыве спешили по своим делам, не обращая внимания на метеоусловия. Неизвестно, чем занимались в это время генералы и адмиралы, но подполковнику Крутыю было не до лучей осеннего солнца, проникающих в кабинет через чисто вымытые стекла. После вчерашнего разговора с Президентом ему в очередной раз непреодолимо захотелось стать магом и волшебником, на худой конец, прорицателем. Он понимал тревогу Самого по поводу пропавшего ядерного оружия, понимал необходимость действовать быстро и решительно. Однако, следов преступления не было, и никакая поспешность не могла изменить этого обстоятельства. Он в очередной раз анализировал известные ему детали и подробности похищения, пытаясь хоть где-то найти логическое несоответствие, малейшую зацепку, ухватившись за которую можно было бы раскрутить все дело. Папка с личным делом Дунаева, лежавшая на столе перед ним, являла эталон карьеры боевого офицера, достойный всероссийской палаты мер и весов. Здесь был весь джентльменский набор: и партийность, и семейное положение, и высокие правительственные награды. Не хватало лишь одного — той, пусть незначительной, мелочи, которая могла бы побудить два с лишним десятка таких же вот бравых боевых офицеров похитить ядерное оружие и исчезнуть с ним в неизвестном направлении. "Впрочем, направление, как раз, вполне понятно, точнее, вероятнее всего, понятно. Весь мусульманский мир с радостью распахнет объятья обладателям такого груза. А если нет?" — Крутый откинулся в кресле и устало прикрыл ладонью глаза: "Если предположить, что заговорщики по- прежнему находятся где-то на территории бывшего Союза?" Про себя следователь называл Дунаева и его команду заговорщиками, и вполне отчетливо представлял, какие силы, в таком случае, могут стоять за ними в Москве, да и по всей России.