Танара - Страница 4

Ведь по правде говоря, он мечтал попасть в место, от которого нормальные люди открещивались правдами и неправдами: в Афганистан, где шла война и можно было стать не просто пилотом в погонах, а настоящим боевым летчиком. Однако этот шанс отпадал сразу: там действовали невысотные штурмовики да вертолеты; бомбардировщику не использовались.

И он стал командиром «Ил-28».

Летал Грейфер великолепно.

Он оказался не просто летчиком, а Летчиком от бога: не управлял машиной, а полностью растворялся в ней своим существом. Банальные строки о руках-крыльях и моторе вместо сердца точно подходили к его случаю.

Грейфер воспринимал машину как продолжение самого себя и предугадывал малейшие нюансы прежде, чем на них указывали приборы.

Ему, конечно, страшно не повезло со временем жизни: родись лет на двадцать раньше, он попал бы испытателем в какое-нибудь конструкторское бюро. Где полностью удовлетворил бы свою страсть. Но шло иное время: подходили к середине мутные восьмидесятые.

Советский союз, словно здоровое с виду, но насквозь прогнившее дерево, медленно готовился к распаду. И конструкторским бюро было не до новых испытателей. Самолетостроение агонизировало, умирая вместе с огромной бестолковой страной.

На Грейфера никто не обратил внимания, и он продолжал бессмысленную службу в авиаполку музейных машин. Бессмысленную потому, что то была лишь игра в военную авиацию: устаревший сверх всякого предела, древний бомбардировщик принципиально не годился для боевых действий. И мог рассматриваться лишь как дорогая игрушка.

Там, в полку ненастоящих бомбардировщиков, Грейфер пережил крутой взлет и молниеносный конец своей карьеры военного летчика.

Это произошло в восемьдесят пятом, когда началась анархическая перестройка, и никому не было дела ни до чего, включая Вооруженные Силы.

Но авиаполк продолжал службу. В которую входили учения, во время коих самолеты летали бомбить настоящими бомбами фанерные танки и брезентовые здания на специальном полигоне.

Продолжалась глупая, опасная и весьма дорогая игра для взрослых мальчиков; очевидно было, что в реальности эти бомбардировщики уже никогда не пойдут в налет. Но служба требовала распорядка, а Грейфер еще мало задумывался о ее смысле.

И вот тогда, во время очередной бомбежки игрушечных целей, произошло то событие.

Грейфер, командир бомбардировщика под номером 27, к тому времени старший лейтенант, шел в составе звена.

Все было отработано до мелочей, размечено по карте, привычно и неинтересно. Но когда, пройдя последний отрезок прямой, Грейфер отключил автопилот и взялся за штурвал, чтоб довернуть машину на боевой курс, вдруг обнаружилось, что самолет потерял управление.

Отказали сразу две группы рулей: руль высоты и элероны – рули крена.

Этого не могло произойти никогда, поскольку «Ил-28», в отличие от истребителя, снабженного двухходовой ручкой, имел нормальную штурвальную колонку. Отклонение вперед-назад действовало на руль высоты, а поворот штурвала вызывал крен. Причем управление было принципиально различным: руль высоты перемещался тросами, а элероны – жесткими тягами. Невозможность одновременного отказа гарантировалась конструкцией.

Но колонка заклинилась вместе со штурвалом. Самолет стало невозможно ни накренить, ни отклонить по высоте. Действовали только педали руля направления.

Попытавшись сдернуть с места умершие рули и не сумев это сделать, Грейфер бросил штурвал; он понял, что пока не все так плохо: управление застопорилось в нейтральном положении. То есть самолет мог лететь ровно.

На случай потери управления – одну из возможных нештатных ситуаций – существовали четкие инструкции. Включив внутреннюю связь, Грейфер спокойным голосом – сам он почему-то не испугался – оповестил членов экипажа: сидящего впереди штурмана и спрятавшегося под килем хвостового стрелка:

– Ребята, у нас ЧП. Мы остались без крена и тангажа. Приказываю.

Экипажу немедленно покинуть самолет. Первым прыгает хвостовой стрелок. Как понял меня, Николай?

Хвостовая кабина «Ил-28» не имела катапульты; в аварийной ситуации оставалось раздраить люк под ногами и вниз головой кинуться в воздушный поток. Поэтому спасение стрелка являлось первостепенной задачей командира.

– Понял, товарищ старший лейтенант! – раздался в наушниках голос стрелка. – Прыгаю.

Грейфер ощутил легкое вздрагивание самолета от открывшегося в противоход люка. А через несколько секунд, выглянув назад, он увидел внизу белое пятно парашюта.

– Штурман, твоя очередь, – сказал он.

– Вас понял. Катапультируюсь, командир… А ты как?

– Я следом, – жестко сказал Грейфер. – Повторяю приказ: немедленно катапультироваться.

– Есть, – коротко ответил штурман.

Грейфер успел заметить, как откинулся и улетел вбок фонарь штурманской кабины. На мгновение в огненном плеске мелькнуло катапультное кресло и тут же исчезло высоко позади.

А он остался.

Один на один с неуправляемым самолетом.

Который, похоже, пока еще не знал о своей неуправляемости и продолжал спокойно лететь вперед с скоростью семьсот семьдесят километров в час на высоте шесть тысяч метров. Ее требовалось уменьшить, поскольку из-за отстрела штурманского фонаря произошла разгерметизация носовой кабины и Грейфер уже ощущал легкое, но неприятное покалывание в ушах.

Теперь все зависело от него.

– Я двадцать седьмой, – стараясь не выдавать подступившего волнения, сказал он по радио. – Курс пятнадцать, высота шесть, скорость семьсот семьдесят. Отказали руль высоты и элероны. Экипаж покинул самолет.

– Ах ты, мать твою… Ну, давай тоже прыгай, – отозвался командир звена, летевший в нескольких километрах впереди.

– Нет, – ответил Грейфер. – Я вернусь на аэродром и посажу самолет.

Он сказал это так уверенно, словно успел все обдумать.

И даже знал, как это сделать.

– Ты спятил?! Прыгай! – повторил ведущий.

– Не могу, товарищ капитан. У меня бомбовая нагрузка, а внизу населенная местность.

– Какая, к такой-то матери, населенная местность?! – заорал вклинившийся командир эскадрильи с наземного КП. – Ты над лесотундрой, там никого нет. Прыгай, я приказываю!

– «Ромашка», «Ромашка», прием. Вас не слышу, – невозмутимо ответил Грейфер. – Я сброшу бомбы на подходах к полигону и вернусь на аэродром.

– Двадцать седьмой, не дури! – снова закричал комэск. – Куда ты вернешься без управления??!!

– У меня действует руль поворота и нормально работают оба двигателя. В этих условиях я не могу бросить самолет.

Он и сам не знал, почему не может бросить свой самолет – старую рухлядь, не имеющую никакой ценности. Он словно хотел доказать… Кому доказать? скорее всего самому себе… Доказать, что он Летчик и способен справиться с машиной.

– Валерий, что ты сможешь сделать с одним рулем поворота!

Приказываю: прыгай! – нарушая правила радиопереговоров прямо приказал комэск.

– Не понял вашего приказа, товарищ майор, – отозвался Грейфер. – Связь теряется. Не могу прыгать, пока подо мной населенная местность.

– Грейфер, сукин ты сын, я тебя разжалую! Спишу в аэродромную команду!!! Ты у меня не штурвал, а лопату получишь! Будешь снег с рулежек разгребать! Прыгай немедленно, пока с этим долбаным самолетом еще чего-нибудь не случилось!!

– «Ромашка», вас не слышу… «Ромашка», вас не слышу, – бубнил Грейфер. – Не слышу вас, прием…

Он страшно рисковал. Не жизнью – гораздо более серьезным: воинским званием, карьерой и судьбой. Но он не мог оставить на произвол судьбы самолет с заклинившимися рулями, которые наверняка можно починить. И он знал командира эскадрильи – тот тоже был настоящим летчиком. И в подобной ситуации Грейфер ожидал понимания.

– Ах ты немчура упрямая, чтоб тебя разорвало… – одобрительно заревел командир. – Что с тобой сделаешь… Приказываю: действовать по обстановке!