Там за морем деревня (Рассказы) - Страница 52
— Да ты короче! — вмешался пограничник с майорскими погонами. — Ваш земляк, — майор оценивающе оглядел Зейнуллу и Гулю, — обещал этому воронежскому ходоку за техникой свою поддержку и содействие. Но мы все считаем, что он только пыль в глаза пускает. Как он может кому-то помочь, если сам на равных с нами в гостиницу еле-еле устроился?
— Но ведь обещает он вроде всерьез и от души, — стоял на своем воронежский председатель Комов.
— Хвастает! — припечатал майор. — Вы извините, что я так про вашего земляка, — повернулся он к Гуле.
У Зейнуллы на скулах катались желваки, а Гуля как ни в чем не бывало вертела пышно причесанной головой, улыбалась и воронежскому председателю, и майору-пограничнику, и всем прочим обитателям круглой, как юрта, комнаты, азартно присоединившимся к обсуждению тонкой миссии воронежского председателя.
— К Госплану разве такой подход нужен! — горячился один.
— А какой? — ехидно любопытничал другой.
— Какой, какой… Государственный! — веско вставлял третий. — Пора нам кончать с ходоками, со всей нашей лапотностью. Планирование — это дело научное! Кибернетика!
— А вы, значит, за железный порядок? За администраторов нового образца. Видали, видали мы таких… Завод вы построите, фабрику тоже. Или там гэс-цэс… Ну а как вы одним своим умом, без народа, коммунизм строить будете?
— Это запрещенный прием спора! Факты! Факты дайте!
Все коечники десятого этажа оказались людьми бывалыми, тертыми-перетертыми.
— Ты, Воронеж, уши не развешивай! — гудел, покрывая все голоса, майор. — Этот Кожахметов нашумит, наобещает, а выйдет пшик…
— Так ведь я его не просил. Он сам… Вот в чем загвоздка… — спокойно рассуждал председатель Комов. — Вы мне вот о чем скажите, — тянулся он к Зейнулле. — Надежный человек ваш земляк или нет?.. Дело-то у меня не простое, сейчас вам разъясню…
Гуле этот упрямый Комов нравился все больше и больше. Он был похож на ее деда, который в городском универмаге перемял в руках пар двадцать французских теплых ботинок, пока не отобрал подходящие, а потом дома, несмотря ни на какие уговоры, собственноручно пришил к элегантным ботинкам сыромятные ушки.
— Не надо нам ничего разъяснять. — Гуля ласково улыбнулась председателю. — Мы в ваших делах все равно не разберемся. Но я уверена, что Кожахметов искренне хочет вам помочь. Зачем ему вас обманывать?
— Верно! — обрадовался Комов. — Вот и я думаю: зачем?..
Потом, в коридоре, Зейнулла сердито сказал Гуле, что она вела себя крайне легкомысленно.
— Кенжеке тут расхвастался, поставил себя в нелепое положение, а ты, вместо того чтобы его как-то выручить… — Зейнулла продолжал пилить ее и в лифте, а лифт, к его удивлению, остановился на третьем этаже.
— Должны же мы найти этого обманщика Кенжеке! — заявила Гуля, упрямая, вся в своего деда.
У входа в ресторан возвышался господин посольского вида.
— Мест сегодня… э-э-э… — начал он, но взглянул на Гулю и весь расплылся в сладчайшей улыбке. — Для вас, конечно, найдутся… Прошу!
Гуля журавлиным шагом манекенщицы двинулась следом за господином. Мрачный Зейнулла, бодливо выставив козырек жестких волос, плелся за ней.
Зал ресторана к этому часу был окутан пеленой табачного дыма. За длинными столами ужинали солидные делегации, тесно сдвинув плешивые головы, шептались над рюмками деловые люди, развалясь, сидели юные бородачи со спутницами, такими же юными, но похожими на молодящихся старушонок.
Вся эта вечерняя кутерьма будто не касалась грузного человека, одиноко сидевшего за столом в дальнем от входа углу ресторана. Он сидел, все видя и ни на кого не глядя, — широколицый, с глубокими зарубками морщин на плоских щеках, на крутом лбу.
— Дядя Кенжеке, здравствуйте! — Гуля устремилась к одинокому человеку, и посольского вида господин с поклоном возвратился на свой пост.
Чуть привстав, старый Кенжеке распахнул руки навстречу Гуле:
— Садись, дочка. Вот сюда, рядом со мной… Я знал, что ты придешь меня повидать сегодня вечером. Видишь, и стол уже накрыт. — Он насмешливо покосился на Зейнуллу. — И ты, сынок, садись.
— Простите, Кенжеке, — покраснел Зейнулла, оглядывая стол, накрытый на шестерых. — Мы с Гулей всегда рады принять вас, как дорогого гостя, у себя в общежитии. Но на ресторан у нас сегодня денег не хватит.
— Какие глупости ты говоришь! — захохотал Кенжеке. — У меня тоже нет денег на дорогие рестораны! Кожахметов теперь пенсионер! Республиканский пенсионер, не союзный! Понимаешь? Пенсия небольшая, но я не обижаюсь…
Все тело старого Кенжеке тряслось от хохота, вздрагивали круглые плечи, вздрагивал отвисший живот.
— Садись, садись! — давился смехом Кожахметов. — Денег не надо. За сегодняшний ужин уже заплачено. Макин заплатил. Он очень спешил по своим важным делам, он только успел расплатиться по счету, а потом я его отпустил. Поезжай, говорю…
— Макин? — Зейнулла не мог скрыть удивления.
— Макин! — подтвердил Кенжеке. — А чего ты удивляешься? Мы с ним старые товарищи. Еще в райкоме комсомола вместе работали. Я его вырастил. Я…
Кожахметов отмахнулся от Зейнуллы, наклонился к Гуле, положил свою огромную руку на Гулину — маленькую, такую смуглую на белой крахмальной скатерти.
— А ты с каждым годом все красивей. Зато Кожахметов стал похож на старый стоптанный сапог…
— Неправда, Кенжеке. Вы вовсе не старый.
— Умница! — растрогался Кожахметов. — Дай ручку поцелую. Не наш обычай, но уж очень хорош… — Он с неожиданной ловкостью поднес Гулину руку к губам. — Умница ты моя…
На громкий голос Кожахметова оборачивались с соседних столов. Кенжеке приветливо помахал всем соседям.
— Кого еще мы ждем? — спросил Зейнулла, указывая на свободные стулья.
— Всех моих друзей!
Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах.
Меж тем официант, взглядом испросив разрешение, начал подавать закуски. Принес заливную рыбу, украшенную зелеными листьями и оранжевыми морковными звездами, квадратные мисочки с разными салатами, блюдо нежной розовой семги, влажную ветчину, икру в сияющем хрустале…
— Это все заказал Макин? — Зейнулла сглотнул слюну.
— Заказывал, конечно, я, — гордо пояснил Кенжеке. — Макин только заплатил по счету.
Гуля засмеялась, вспомнив выражение озабоченности на лице Макина и его презрительное «не знаю» в ответ на ее вопрос о Кожахметове.
— Ты ешь! — склонился к ней Кенжеке. — Ты в Москве совсем тощая стала. Масло бери, икру… Больше бери, больше… — Он клокотал одобрительным смешком, глядя, как она сооружает огромный бутерброд, как жмурится от предвкушения.
— А вы, Кенжеке?
— Мне сейчас принесут боржом.
Зейнулла с сосредоточенным видом придвинул к себе блюдо семги. Он понимал, что с этой минуты они с Гулей стали участниками забавнейшей истории, которую, надрывая животы, будут пересказывать там, дома… Еще одна история про Кожахметова. Как он подшутил над Макиным… Значит, было это в Москве… Кожахметов встретил Макина в гостинице и сказал: «Давай поужинаем вместе». Макин, самодовольство которого всем известно, ответил свысока: «Я бы рад с тобой поужинать, но мне некогда. Дела». Он сказал нарочно про дела, чтобы уязвить Кожахметова, отставленного от всяких дел, но Кенжеке и виду не подал, что обиделся, Кенжеке Макина никак не отпускал: «Ну на минутку зайдем, перекусим…» А когда они пришли в ресторан, Кожахметов стал заказывать самые дорогие закуски и потом… Зейнулла тяжело вздохнул и потянулся за салатом.
Кожахметов плюхнул на Гулину тарелку полблюда заливной рыбы.
— А вы почему не едите?
— Мне нельзя! — Кожахметов налил всем коньяку, первым выпил, но заедать не стал, запил боржомом. — Понимаешь, дочка… Диета у меня строгая… Лечусь, понимаешь… Ничего не поделаешь — заставили… Говорят: поезжай в Ессентуки… Я отказывался, но разве они отстанут? — Кенжеке давал понять, что его здоровьем озабочена вся республика. — Пришлось ехать, — он закашлялся: «Кхы, кхы!» — А хрен подали? — Кенжеке подвинул Гуле соусник с хреном. — К заливному непременно хрен полагается. У русских такого, как я, называют старым хреном… Мне нравится. Хорошо быть старым хреном, от него глаза лезут на лоб. — Кенжеке шевельнул морщинами и наклонился к Гуле, продолжая свою историю про встречу с Макиным. — Я мог бы лететь в Ессентуки прямым рейсом, а не через Москву, но мне очень нужно было побывать в Москве. Зачем? Я хотел повидаться здесь с другом молодости, с Макиным. А то, понимаешь, я прихожу к нему, а секретарша меня — Кожахметова! — не пускает: «Товарищ Макин очень занят…» Кожахметова по первой его просьбе принимают люди повыше Макина, а он не находит для меня свободного времени. «Плохо ты его воспитывал, когда был секретарем райкома комсомола!» — сделал я строгое и последнее замечание самому себе. Но учить человека никогда не поздно. И чья обязанность учить Макина? Правильно, моя. Смотрю — у секретарши на столе билет на самолет. Куда? В Москву. На чье имя? На имя Макина. Хорошо! Кожахметов тоже полетит в Москву, и там Макина не будет караулить его бюрократический аппарат, там Кожахметов побеседует с Макиным без всяких приемных часов.