Там, при реках Вавилона - Страница 38

За фанерной стеной напротив слышался обычный разговор. Голос был уже знакомый. Знакомый сам по себе - голос без имени и физиономии. Жил самостоятельно там, за стенкой. Митя ни за что не узнал бы говорившего. Даже если утром будет стоять возле него и, быть может, перебросится с ним парой слов.

Сегодня он разошелся: предается мечтам, играя автоматом.

- Подойду, подниму ствол.

Передернутый затвор говорит: зззанг!

- Ну что, падла, что с тобой делать? Пристрелить тебя, собаку, или заставить в ногах ползать? Наверное, пристрелить.

Следует щелчок спускового механизма.

- Ха! Мимо стрельну. Он в штаны-то нагадит.

Еще раз раскрывается и захлопывается стальная пасть: зззанг!

- А я ему по новой задачку задаю: куда тебе стрельнуть, в башку или в брюхо? Что, сука, задумался? Правильный ответ: в брюхо. А потом в башку.

Щелчок.

Второй голос раздается из дальнего угла:

- Брось х...й страдать. Дощелкаешься.

- Дура, без патронов же не стреляет.

Мягко клацает вставленный магазин, затвор снова говорит: зззанг!

- Вот так стреляет.

- Е...й совсем. Убери в сторону.

Он, видимо, убирает.

- Возьму ему прямо промеж глаз.

- Разряди, балда. Давай.

- Пи...ть команды не было. Хочу кайф поймать, представить, как это по натуре было бы.

- Дай сюда!

Очередь прошивает перегородку насквозь. Митя смотрит на разодранные в местах пробоин обои, на торчащие из них щепки.

Удар пришелся в живот. Еще два - по правой руке.

Митя слышит крики за перегородкой, к ним добавляются крики совсем с другой стороны - кричит дневальный. Потом стучат голые пятки и гудят сапоги. Дверь распахивается, с размаху ударяясь в стену. Плывут белые лица, одно отделяется от общей кучи и разбухает прямо перед его носом. Лопается с коротким матюком, обдав его запахом черного хлеба. Снова топот, больно трогают за живот. Потом наконец сон.

Скрип. Скрип и голоса. Он решил, что это снова - едет телега по бездорожью... Сейчас он повернет голову и увидит мальчика с льняным чубом, сидящего в ней, и рядом шинель с поднятым воротом.

Но, попытавшись вглядеться в окружающий сумрак, он разлепляет глаза и видит в открытом люке луну и сухую, треснувшую пополам ветку. Ветка качается на ветру и скрипит. Митя смотрит на нее с неожиданным интересом. Ему вдруг представляется это необычайно красивым: сочная луна и мертвая ветка, скрипящая на ветру.

Он лежит на матрасе в десантном отделении БТРа, укрытый под горло брезентовой плащ-палаткой. Все люки открыты. Голоса Кочеулова и Хлебникова доносятся снаружи:

- Думаете, еще нужно подождать, товарищ майор?

- Давай пять минут, потом еще раз запросим.

- По времени давно должны были.

- По времени - да, а там кто знает. Может, бортов свободных нет.

Кочеулов вздыхает.

- Что за напасть такая, товарищ майор? Все сразу. Мистика какая-то. То Лапин этот, то вот...

- У Онопко, пожалуй, дела похуже будут. Твой-то ни в чем не виноват.

- Я же второй год в лейтенантах перехаживаю. И в этом году можно не ждать.

- Ничего. Сейчас, видишь, что делается. Там сейчас не до ваших звездочек. А после все уляжется, утрясется, все будет нормально. Ты офицер толковый.

Со стороны кабины обрушивается хриплый оглушающий крик:

- Двести второй! Как слышишь?

Митя вздрагивает, и тут же острая боль перерезает живот.

Со стороны командирского места слышится голос капитана Синицына.

- Говори, сотый! - кричит товарищ Военврач. - Две сотни второй слушает!

- Езжайте сами! - кричит в ответ рация. - У них топлива нет. Как понял, двести второй? Сами езжайте!

Все эти крики ложатся на уши бетонными плитами. Фух, утихло.

Вырулив с поля на дорогу, БТР разгоняется, мягко покачиваясь, убаюкивая и удушая гарью. Кто-то подтягивает его ближе к кабине, под струю свежего воздуха.

- Можно мне еще один укол?

- Нельзя так часто. Терпи, казак, атаманом будешь.

- Вколи ты ему... ехать еще хрен знает сколько.

- Да нету у меня, товарищ майор. Одна ампула была. Терпи, казак.

Ветер свистит вдоль бронированного борта. Митя прикрывает глаза и принимается считать.

Один. Два. Шаг. Шаг. Течение мускулистой плоти и металла. Три. Четыре. Волна за волной, сотня за сотней. Прибывают из тьмы, уходят во тьму. Шаг. Шаг. Они - поток, не ведающий преград. Несокрушимая армия на ночном марше. День так короток, и его не хватает для побед. Они повесили щиты за спину и ухватили по два копья: одной рукой древко своего копья так, чтобы край с острием достался впереди идущему, в другую руку вложил копье идущий сзади. Так они сомкнулись в непрерывные цепочки, сплавились в единый организм. Ладно работают руки и ноги. Левой. Правой. Левой. Правой. Даже лунные блики загораются на их шлемах одновременно. Мощь, явленная в синхронном движении воинов, повергла бы в трепет любого, кто осмелился бы взглянуть на них с окрестных холмов. Еще не завоеванная, но предназначенная им свыше, перед ними лежит темная земля, лежит покорной девушкой. Трепещет под звуком их шагов, прячется под полог ночи. Они пройдут от моря до моря, с юга на север и с востока на запад. Они возьмут города без штурмов и осад. Они овладеют державами одной за одной, по порядку. Они вытряхнут мир, как походную суму, и возьмут то, что им нужно. Они - армия Нового Вавилона. Жрецы испросили для них небывалого дара: каждый из них свободен - совершенно свободен, предельно свободен, - свободен так, как не был до сих пор ни один воин, шагавший по дорогам и бездорожьям, - свободен навсегда, в любой стране свободен от любого закона, ограничивающего свободу воина Нового Вавилона. Они раньше и не знали, какая это сила - свобода. Шаг. Шаг. Несокрушимая армия идет ночным маршем. Там, где они прошли, клубятся пепел и пыль, и жирные падальщики грузно расхаживают по развалинам. Вдоль колонн на распаленных жеребцах скачут военачальники. Факелы в их руках, пролетая мимо, роняют красные искры и издают рваный звук, волнующий кровь: так будет разорван мир... Шаг. Шаг.

- Куда дальше?

- Здесь подожди.

- Ждать нам нельзя. В операционную надо. Ты видишь, что у нас тут?

- Вижу. В Округ уже звонили?

- Не твое дело.

- А ты не огрызайся. Щас сам позвоню, там и поогрызаешься.

- Звони. Только сначала врача дежурного позови.

- Врача нет.

- Как это нет?

- Вот так. На выезде. В штаб поехал. У начштаба зуб разболелся. Рвать поехал.

- Ни ... себе! Да это я сейчас позвоню! Кочеулов!!

- А? Куда позвонишь? Говорю тебе русским языком: он в штабе, поехал рвать зуб начштабу.

- ... ! Давай кого-нибудь другого. Кочеулов!!

- Оооо! Вот это не советую. Два сверхсрочника и три недоучки. Недавно чуть кишки вместо аппендикса не вырезали. Они наоперируют. Хозяин - барин, могу позвать, если хочешь.

- ... ! Давай медсестер, я сам прооперирую!

- Это можно. А ты, значит, врач?

- ... ! Не тяни резину! Давай бегом!

- Раскомандовался...

- Давай, давай. С анестезией как?

- Новокаин, кажется, был. Гляну.

...Металл о металл: стук положенного на столик инструмента. Какой-то очень шахматный звук - будто фигура становится точно в назначенную клетку. Этими железками они играют затянувшуюся партию с другой, засевшей в его животе, железкой. А он лежит и ждет исхода.

Полоски лиц, обрезанных снизу марлевыми повязками, а сверху скрытых под круглые шапочки. Лица в тряпичных амбразурах. Хочется поговорить с ними так, чтобы можно было подолгу смотреть друг другу в глаза. Дождаться той минуты, когда внутри установится та тишина, похожая на тишину в горах или в лесу. И все пустые слова забудутся, как плохо освоенный иностранный. Митя попробовал с ними заговорить, но они сказали: "Помолчи, не отвлекай". Они копошатся в его утробе и матерятся на пулю, которую никак не могут оттуда достать. Что-то пошло не так: предполагалось, что пуля где-то рядышком, в мягких тканях, а она, дура, влезла глубже. Капитан Синицын и кто-то незнакомый поначалу шипели друг на друга и говорили: пошел вон отсюда! Сам пошел вон! Потом утихли. Операционная шокирует, леденит - предельно голо и холодно. Наверное, чтобы подготовить к худшему. Интересно, а там где-нибудь есть такие интерьеры? чтобы подготовить? и тоже - марлевые повязки, белый кафель до потолка, похожие на кобр светильники, выплевывающие ослепительные свои жала... перелетел туда и не заметил.