Там избы ждут на курьих ножках... - Страница 152

Потом он послонялся по чердаку, заглядывая в каждый угол, заглянул в сундук, выбрал книжку со сказками, перевязал той же лентой и вручил Маньке, поздравив с Новым Годом ее.

После пили чай с печеньем и медовым земляничным вареньем.

Получился настоящий Новый год.

Празднование прервалось на самом интересном месте, когда Манька, неожиданно для себя открыла, что можно вот так, без всяких головных болей, посидеть в добром здравии с умным человеком, не думая о том, что у тебя разваливается печка, что нет дров, что поесть на завра нечего. У Маньки все было, и она даже представить себе не могла, что можно пожелать что-то еще. Могла ли она, Манька, мечтать о такой жизни?! О чем бы она не подумала, все было исполнимо. И ей хотелось показать кому-нибудь из прошлой жизни, как хорошо ей стало, поделиться своими впечатлениями, рассказать о том, что Дьявол — только по разговорам как злодей, а на самом деле добрый, а Борзеевич…

Дьявол как всегда испортил обедню.

— Поделись, Маня, поделись! Покажи! — согласно кивнул он головой. — Вон она, идет к тебе твоя прошлая жизнь!

— Мы предупреждаем, вы окружены, выходить с поднятыми руками! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь! Вы находитесь на территории суверенного государства, мы предупреждаем… Их Величества обещают помилование всем, кто сдастся добровольно!

Громкий и скрипучий голос шел отовсюду.

— Они что, больные? — опешила Манька, уставившись на присмиревших Борзеевича и Дьявола. — Пришли, напали, нагадили, полегли… И нам же сдаваться?

— Надо посмотреть, не крадется ли кто сзади? — оскалился Борзеевич, как шелудивый кот.

Манька бросилась ко второму окну.

Продолжение битвы разгоралось с новой силой. И сейчас было самое время доказать, на что она способна. Борзеевич скользнул тихо, как мышь в избу-баню, а Манька прильнула к чердачным окнам.

Оборотней было больше, чем она ожидала увидеть. Двенадцать сотен никак не укладывались с голове, и мерила она школьной линейкой, которая выстраивалась перед школой каждое первое сентября. Получалось школьную линейку надо умножить на два с половиной. Только она никак не могла вспомнить, стояли в ряд по двое, или по четверо. Количество оборотней, которые окружили избы, сомнений не оставили — по четверо.

Многие выбрались из горящего леса, и, очевидно, отлеживались, восстанавливая силы. Но пожар обезоружил их. Это было заметно по тому, как они стреляли: одиночные выстрелы звучали все реже и реже. Но теперь оборотней прикрывали толстые щиты. Манька начала стрелять. Она стреляла так, как учил ее Дьявол, иные стрелы достигали цели, пробивая защиту. И тогда под щитами начиналась возня. Стрелы приходилось тоже экономить. Оборотни на этот раз были настроено решительно, каждый неукоснительно исполнял свою обязанность.

Стреляли они метко, еще четыре или пять пуль прошили ее навылет.

Дьявол украдкой смахнул слезу, поливая живой водой. На голову пришлось водрузить чугунок, на грудь привязать котомку с железным караваем. Это не облегчило ей задачу, но теперь она могла выбирать цель и бить наверняка. Очень скоро оборотни подошли так близко, что Манька с Борзеевичем не успевали отбрасывать приставленные лестницы и подъемники. На крышу полетели бутылки с зажигательной смесью, взрываясь прямо под ногами. Двери рубили топором.

Голос по радио все еще вещал: «сдавайтесь! сдавайтесь!»

Манька носилась по крышам, как гарпия.

В ход пошли кинжал Дьявола, посох, и крепкие натренированные ноги.

Только теперь Манька оценила уроки Дьявола, и поняла, как изменилась с тех, когда оставила свой дом, и пошла по белу свету искать счастья. Она была сильнее многих бойцов, и отработанными ударами, которым учил ее Дьявол, могла метнуть бойца через себя, как куль с мукой.

— Наверное, и ты бы меня полюбил, такую! — говорила она, ничуть не задумываясь, отбрасывая ударом ноги оборотня, который рискнул поднять над краем крыши голову, отбрасывая его далеко назад, потом разминала ступню, и тихо с сочувствием добавляя: — Не все то золото, что блестит! Поверь, та я была просто душка!

— Неужели ты думаешь, что соблазнюсь?! Посмотри на свою харю! Ряху отъел, мозгам места не осталось! — следующий оборотень, летел далеко от крыши.

— Ну, вот зачем я тебе? Че те надо?! Звали тебя?! — Манька пожимала плечами, и со всего размаха всаживала кинжал или стрелу в лоб оборотня, и он съезжал, увлекая за собой остальных:

— Я ж не умею готовить!.. Борзеевич, тот накормил бы… — следующий оборотень катился по лестнице вниз, подминая остальных.

— И избы! — и еще один оборотень летел, как Икар, растопырив руки, как крылья.

Пару раз, когда оборотням удалось влезть на крышу и закрепится, гребень избы крутанулся вокруг оси по кругу, сгрудив их и раскатав в сочни. Кто-то сначала выставлял лишь голову, чтобы метко прицелится, но Борзеевич почему-то всегда успевал достать стрелка первым, швыряя горстями гороха, выигрывая время для пританцовывающей между пулями Маньки, которая порой уже просто бросала стрелы, как дротик, заметив, что брошенная рукой стрела достает оборотня на близком расстоянии не хуже, чем выпущенная из лука. Борзеевич метался рядом, используя в качестве оружия в основном горох и свой посох, которым вращал с такой скоростью, что его почти не было видно — и когда очередной оборотень старался поймать его в свои растопыренные лапища, проскальзывал между ног, успевая позабавиться с его достоинством.

Оборотни лезли, как муравьи, порядка десяти оборотней заняли позиции на гребне — завязалась битва.

— Дьявол! Пусть избы зажгут костер вокруг себя! Там хворост остался! — страшно закричала Манька, заметив, что детинушки окружили ее с двух сторон, перепрыгнула через перила, пробежала по скату, оказавшись позади всех.

— Так пусти стрелу! — крикнул ей он в ответ.

Манька скрипнула зубами, скатываясь к краю.

Дьявол метался между воюющими, закрываясь от ударов и рассматривая проткнутые места, которых не было, поправлял свой плащ, зловеще грозил кулаком. Несколько ударов на него пришлись от Маньки и Борзеевича. Наконец, сообразив, что он больше мешает, нежели помогает, и перевес сил на стороне оборотней, Дьявол занял место на самом верху чуть в стороне, где никому не мешал, и начал молиться, всеми способами, которыми молился человек, то перстом, то щепотью, то складывая руки перед собой, то поднимая их к небу и падая ниц, самым кощунственным образом выставляя в небо мягкое место, громко пуская газы, или просто о чем-то беседовал с воюющей стороной противника, прорвавшимися на крышу, успевая перекрестить перед тем, как в очередного оборотня воткнется стрела.

Огонь взвился мгновенно, почти под самую крышу, пожирая лестницы и тех, кто не успел отпрыгнуть. Теперь оборотни наступали только со стороны реки.

Стало легче.

Манька успевала передохнуть и глотнуть живую воду. Оборотни отступили, сгрудившись в отдалении, дожидаясь, когда догорит костер. Кто-то пробовал тушить его водой. И волосы вставали дыбом, когда вода начинала гореть, как керосин.

Манька хохотнула, и начала неспешно отстреливать одного оборотня за другим.

Трупы устилали землю, так что на ней не было живого места.

Начинало быстро темнеть.

Наконец оборотни поняли, что избу огнем не напугаешь, и, перестроившись, отступили к лагерю, обнесенному за прошлый вечер частоколом.

Манька не могла поверить, что они с Борзеевичем отстояла землю. Изумлению ее не было предела, рот, растянутый в блаженной улыбке от уха до уха, и до самого восхода луны не менял своего положения. И даже Дьявол, который напомнил, что он все еще Бог Нечисти, что никому, кроме Помазанницы не ищет милостыню, что битва, если закончится поражением противной стороны, все расставит по своим местам, что помогал он не ради Маньки, не ради изб, а если уж на то пошло, в силу своей болезни, которую называют «игромания», и исключительно ради подвига Благодетельницы, которая сама накажет и Маньку, и Борзеевича, и избы, и прочих христопродавцев за вероломство и разжигание межкоцессиональной розни, настроение ее не убывало, а только прибывало.