Там, где смерть и кровь, не бывает красоты - Страница 16
– А то, – вздохнула девушка, помогая ей надеть траурное платье. – Элиза Алексеевна были добрая! Поверить не могу, что их не стало.
– Послушай… – Марго повернулась к ней лицом. – А то, что рассказывали нянька и сторож, будто Элиза приходила в дом…
– Ежели то не враки, страх-то какой! – перекрестилась Дуняшка. – Я теперь, как свечереет, одна и шагу лишнего боюсь ступить.
– Полно тебе, глупая. Сама говорила – Элиза доброй барышней была, отчего же ее надо бояться?
– Так ведь покойница!
– Не бойся, кто плохого не сделал Элизе, тому бояться нечего, а вот кто ей навредил… – Марго умело подогревала суеверные страхи в душе у Дуняши: у той глаза стали совсем круглыми, брови сложились домиком. – Думаю, мается она в своей загробной жизни, потому и ходит, обидчика своего ищет.
– Неужто правда?! – обомлела Дуняша. – Так ведь в доме ее никто не обижал, все барышню нашу любили…
– Стало быть, есть и те, кто ее обижал вне дома? Ты знаешь, кто это?
От проницательной Марго не ускользнуло, что девушка замялась, оттого и потупилась – лгать она явно не умела, глядя прямо в лицо ее сиятельства.
– Отчего не хочешь мне сказать? – с ласковыми интонациями спросила графиня. – Я же вижу, ты знаешь…
– А как барышня на меня рассердятся и станут по ночам ко мне приходить? Я ж умру на месте!
– Глупая! Обида, нанесенная ей при жизни, – вот что ее тревожит после смерти! – В находчивости Марго было не отказать. – А сейчас она не слышит нас. Ну говори же! Возможно, Элиза и умерла-то от нанесенной ей обиды.
– Насчет обид мне неведомо, но барышня страдали-с очень…
– Страдала? Из-за чего?
– Любовь с ними приключилась, – шепнула горничная.
– Любовь?! – О, как это щемящее чувство было знакомо Марго, оно действительно приносит страдания, когда нет рядом с тобою того, кого ты любишь. – Но за Элизой был присмотр, одну ее не отпускали из дому.
– А вы будто не знаете, что лазейку завсегда можно отыскать, коль душа на волю рвется?
– Она убегала из дому на свидания?
– Убегали-с, – опустила голову Дуняша. Ну уж тут все яснее ясного!
– А ты помогала ей, не так ли? – Девушка еще ниже опустила голову. – Отчего же она так страдала? Судя по тому, что Элиза бегала на свидания, любовь у нее была взаимной.
– Так, да не так! Поначалу барышня расцвели, а потом все тухли, тухли… Плакали часто. Однажды попросили меня отнести записку князю Викто́ру, а опосля мы с нею отправились к нему на свидание, а домашним сказали – за покупками, мол, идем. Барышня просили князя Викто́ра разорвать ихнюю помолвку, а он отказался.
– Даже до этого дошло?! Немудрено, что Викто́р отказался, приданое за Элизой было обещано завидное… Но кто же он, тот, кого она полюбила? Как его имя?
– Не знаю-с…
Лицо Марго стало строгим, не терпящим лжи, и Дуняше пришлось с жаром доказывать, что она честна с графиней:
– Христом Богом клянусь, не знаю я! Ни разу не видала его. Бывало, я записки от барышни носила в трактир, что на Полежаевской…
– В эдакое скверное место? – изумилась Марго.
– Отдавала их половому по имени Оська, а он, ежели было что для барышни, мне письмецо вручал. Вот и все!
– Ну-ка, честно мне ответь: ты на их свидания тоже ездила?
– Ездила, – призналась Дуняша со слезой в голосе. – Я в карете оставалась, а барышня в другую карету пересаживались. Вы уж не говорите никому…
– Не скажу, не скажу, не бойся, – заверила ее Марго. – А на той карете, в которую садилась Элиза, были какие-нибудь знаки, вензеля, украшения?
– Не было ничего. Нешто вы думаете, меня любопытство не разбирало? Я и так и эдак присматривалась, нарочно выходила и близехонько так к карете ихней гуляла, но не видала, кто с ними там был, с барышней Элизой.
Теперь Марго требовалось обдумать эти новости; их было немало, и важно было не упустить какие-то мелочи, все запомнить. Ко всему прочему, девушку требовалось сделать своей добровольной сообщницей, следовательно, не напирать на нее сильно, иначе она замкнется. Дуняша должна видеть в мотивах действий Марго родственную доброжелательность и обеспокоенность, а не любопытство женщины, обожающей сплетни, тогда девушка раскроется и станет ей помогать.
– Поди, Дуняша, – сказала мягко графиня, – прикажи запрягать лошадей, а я покуда чаю изопью…
Виссарион Фомич, будучи в скверном настроении, вызвал сыщиков, а тут и ее сиятельство пожаловали-с. Не заставлять же ждать столь значимую особу! И он выгнал сыщиков вон, сел, скрестил руки, локти уложил на стол, нахохлился…
– Доброе утро, Виссарион Фомич.
– Мое почтение, – пробубнил он, почти не раскрывая рта.
– Что я вижу – вы не в духе?
Марго неплохо уже изучила характер Зыбина, что говорило о ее наблюдательности и уме, а умная женщина, по мнению Зыбина, – это сущее наказание!
– Как почивали? – пробурчал он дежурную «любезность» таким тоном, будто спросил: «Отчего вы не умерли во сне?»
– Худо, сударь. – Она присела на стул, своим внешним видом вовсе не соответствуя определению «худо», так как была она свежа и блистала молодостью, тем вызывая невольную зависть даже у него, у старика Зыбина. – Что скажете? Вчера так лютовал ветер, впрочем, и сегодня он не утих. Я переживала за вас! Вы провели… раскопки?
– Провел, провел, – громко засопел он.
– А что такое? – насторожилась Марго. – Вы не удовлетворены?
– Совершенно не удовлетворен-с! М-да.
– Что же вас так расстроило, Виссарион Фомич? – продолжала допытываться любознательная графиня.
Зыбин весь раздулся от изрядного недовольства, его нижняя губа уже буквально касалась подбородка, лохматые брови словно бы срослись в один пучок, он взирал на поверхность стола, будто и не услышал вопроса графини. Марго догадалась: он не хочет ей ничего говорить, значит, случилось нечто непредвиденное.
– Ежели вы боитесь… – вкрадчиво начала она.
– Боюсь, – с вызовом сказал он. – Боюсь разглашения тайны!
Чтобы она поддалась глупому чувству обиды и ушла, вновь только-только соприкоснувшись с сею загадкою? Никогда!
– По-моему, я не давала вам повода не доверять мне! – дерзко проговорила Марго: пора уж и на место поставить этого упрямца. – Какие же между нами могут быть тайны? Разве я не была вам верной помощницей, когда вы искали Камелию?
Зыбин терпеть не мог баб – пардон, дам! – вмешивающихся в мужские дела. Он полагал, что уже натешилась графинька следствием в прошлый раз, и довольно с нее, теперь она займется своими булавками да шляпками. Но затруднение состояло в том, что Зыбин прекрасно понимал: и в этом случае без помощи Маргариты Аристарховны ему будет крайне трудно во всей этой чертовщине разобраться. Это его злило. От ощущения своего бессилия и в сердцах Виссарион Фомич гулко ударил своими пальцами-обрубками по столу, прорычав:
– Подсуропили же вы мне дельце, сударыня! Худшего на моей памяти я и не припомню-с!
– Да что же случилось, господи?! – захлопала ресницами Марго. – Не пугайте меня! Вы нашли то, что искали?
– Не нашел-с!
– Как это понимать? – Она ожидала всего, чего угодно, но не…
– В гробу ваша покойница… не покоилась! – рявкнул он.
Марго непроизвольно ахнула. После таких новостей люди, бывает, и чувств лишаются, особенно женщины, но графиня Ростовцева была отнюдь не экзальтированной особой. Именно крепость и сила ее характера, достойная мужчины, вызывала в Зыбине уважение к ней, которое он тщательно от Марго скрывал. Но менять свои привычки, становиться сладеньким «галантом» и щелкать каблуками перед светской штучкой – это не для него! Раз уж сия мадама ввязывается в то, что приличной даме совершенно не придет на ум, пусть и терпит – чем она лучше других?
– То есть… ее там не было? – уточнила Марго, не понимая смысла его слов. – А… простите, куда же Элиза подевалась?
– И мне хотелось бы сие знать, ох как хотелось бы!
– То есть… вы вскрыли пустой гроб?! – никак не могла поверить она.